Наталья Мамонтова - Игорь Грабарь
В стройности и зрелищности композиции разумная доля импрессионизма сочетается с четким членением объемов, в котором ощущается взгляд Грабаря-архитектора. Мощное тело деревянных колонн выглядит поразительно живым - их прочная устойчивая форма, оказывается, решена полупрозрачными трепещущими мазками жемчужно-серого тона; подлинно импрессионистичны рыжие кроны деревьев - собственно, то, что заставляет вспомнить о сентябре, когда на переднем плане картины уже будто бы царит зима. Этот сентябрьский огонь так точно согласован с серебристым цветом дерева и белизной пушистого снега, что картина не могла не стать художественным событием, не вызвать одобрения зрителей и критики. Красота композиции и колорита сочетается с красотой мазковой фактуры, нежно передающей материальные свойства изображаемых объектов.
Белая зима. Грачиные гнезда. 1904
Государственная Третьяковская галерея, Москва
«Окончив ее, я ясно почувствовал, что сделал какой-то значительный шаг вперед по сравнению с этюдами Нары, что здесь лучше передан материал, но в то же время и больше поэзии, без которой пейзаж есть только протокол»[1 И. Э. Грабарь. Моя жизнь, с. 194.]. Сентябрьский снег подготовил появление замечательных живописных работ Грабаря в следующем, 1904 году и в целом в ближайшее десятилетие.
Там же в Титове Грабарь открыл для себя еще один из главных мотивов своих будущих картин - иней. Глазу художника открылось фантастическое зрелище, которое он называл «сказкой». «Бриллиантовые кружева на бирюзовой эмали неба» - такое определение инею мог дать только художник. Но Грабарь открыл и еще одну особенность инея - его мимолетность, которая заставляла особенно спешить с работой,чтобы уловить минуты быстротечной красоты.
Освоение зимней темы во всей ее живописной специфике происходило постепенно, с накоплением наблюдений. Побывав в Яхроме у художника Сергея Иванова, в снежных просторах, напомнивших Грабарю северную природу, он «впервые познал красоту бесконечных бирюзово-сиреневых переливов на снегу»[1 И.Э. Грабарь. Моя жизнь, с. 195.]. Французский импрессионизм дал Грабарю прежде всего возможность по-новому видеть и анализировать живописный материал, а уже затем и технику воплощения увиденного на полотне. Одним из важнейших для него приемов стал «дивизионизм» - прием разложения цвета на холсте.
Февральская лазурь. 1904
Государственная Третьяковская галерея, Москва
На выставке Союза русских художников произошло знакомство Грабаря с одним из участников выставки, художником Николаем Мещериным, которое оказалось важным для обоих. Мещерин пригласил его приехать к нему в имение Дугино на берегу Пахры, где уже побывало немало московских художников, в том числе Левитан. Грабарь, которому страшно хотелось работать, писать снег, зиму, принял это приглашение. «Я вечно жил у кого-нибудь, только дважды на короткое время заведя собственный угол... Судьбе угодно было, чтобы я вскоре опять поселился в чужом гнезде и там остался в течение свыше двадцати пяти лет»[1 И.Э. Грабарь. Моя жизнь, с. 196.].
Природа вокруг Дугина показалась ему лучше, живописнее, чем в Наре или в Титове. Особенно порадовало его обилие берез: «...это странное дерево, единственное среди всех белое, редко встречающееся на Западе и столь типичное для России, меня прямо заворожило»[2 Там же, с. 199.].
Мещерины, владельцы Даниловской мануфактуры, были людьми богатыми и хлебосольными. И в Дугине, где была прекрасная мастерская и где ему даже отдали в полное распоряжение санки с возницей для поездок на этюды, Грабарь почти сразу почувствовал себя как дома, он «застрял» в имении, «превратившись в одного из старейших дугинских аборигенов»[3 Там же, с. 208.].
Снежные сугробы. 1904
Львовская картинная галерея
В гололедицу. 1905
Национальный музей изобразительных искусств Республики Татарстан, Казань
В Дугине Грабарь начал писать этюды снега с близкого расстояния - для его изучения. Бродить вокруг усадьбы и наблюдать стало главным его занятием. Первой значительной работой, написанной здесь, стала картина Белая зима. Грачиные гнезда (1904), мотив которой был найден в деревне Шестово недалеко от усадьбы Мещериных. Красота высоких плакучих берез, усеянных шапками гнезд подчеркнута утонувшей в снегу избушкой. Гармония тональных отношений в картине порождена светом зимнего серебристого, бессолнечного дня. «Хотелось передать эффект белого снега на белом небе, с белой березой. Эта белизна без белильности, кажется, удалась», - писал Грабарь[4 Там же, с. 201.]. На выставке трудность задачи и удачное ее разрешение оценил Валентин Серов, который отметил, что «зима - действительно белая, а белил не чувствуешь»[5 Там же.]. В этом сработал способ смешивания красок на холсте, а не на палитре, уже опробованный в Сентябрьском снеге. «Живопись Сентябрьского снега была действительно переломной для меня. Будучи где-то посредине между прежней, пленэрной, и новой, импрессионистической установкой, она казалась не совсем обычной, хотя о настоящем разложении цвета, о “дивизионизме” в отношении к ней еще речи быть не может», - писал художник[6 Там же, с. 197.].
В январе Грабарь застал несколько дней инея и вновь пристально вглядывался в этот волшебный мотив, столь поразивший его в Титове. А февраль и март в Дугине внесли новые акценты в разрабатываемую им тему русской зимы. Солнечные дни февраля - «праздник лазоревого неба, жемчужных берез, коралловых веток и сапфировых теней на сиреневом снегу» - дали удивительный живописный материал, воплотившийся в картине Февральская лазурь (1904).
«Я стоял около дивного экземпляра березы, редкостного по ритмическому строению ветвей. Заглядевшись на нее, я уронил палку и нагнулся, чтобы ее поднять.
Мартовский снег. 1904
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Зимнее утро. 1 907
Севастопольский художественный музей
Когда я взглянул на верхушку березы снизу, с поверхности снега, я обомлел от открывшегося передо мной зрелища фантастической красоты: какие-то перезвоны и перекликания всех цветов радуги, объединенных голубой эмалью неба»[1 И.Э. Грабарь. Моя жизнь, с. 201]. Надо отметить, что Грабарь обладал важнейшим качеством истинного живописца - он умел по-настоящему видеть, то есть воспринимать в окружающем мире гораздо больше того, что открывается обычному взгляду.
Работа над этой картиной, которую он потом считал важнейшей в своем творчестве, проходила очень своеобразно: этюд был написан из траншеи, которую Грабарь прорыл в глубоком снегу. В этой траншее художник поместился с мольбертом и большим холстом в поисках более сильного впечатления низкого горизонта и высокого неба (впоследствии такой «траншейный» метод использовался им и в других натурных работах). С этой точки художник смог раскрыть все многообразие голубых тонов в градации от светлозеленого до ультрамаринового - то, что Илья Остроухов назовет позже «индийским небом». Вертикальный формат картины, как и в Белой зиме, акцентирует пластику березы, расправившей подобно крыльям свои веерные ветви, и подчеркивает бесконечность лазурного пространства.
Ежедневно светило солнце, но ночные морозы держали снег, не давая ему таять. Более благоприятной погоды и не могло быть, и Грабарь работал практически без перерыва более двух недель, пока не закончил картину целиком на натуре. «Я чувствовал, что удалось создать самое значительное произведение из всех до сих пор мной написанных, наиболее свое, не заимствованное, новое по концепции и по выполнению»[1 И.Э. Грабарь. Моя жизнь, с. 202.]. Грабарь создал не этюд с натуры, а картину, рожденную синтезом натурных впечатлений и потому обладавшую истинной законченностью и цельностью. Это была одна из высших точек творческой жизни Грабаря-художника, определившая дальнейший его путь.
Зима. 1906
Рязанский художественный музей
Вешний поток. 1904
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
После Февральской лазури Грабарь в течение нескольких месяцев работал запоем, занимаясь темой весеннего снега, уже тронутого солнцем и несущего на себе ажурные тени, следы людей и лошадей, «оркестровые симфонии красок и форм». Так был создан Мартовский снег - пейзажный этюд, в который буквально вбежала крестьянская девушка в синей кофте и розовой юбке с ведрами и коромыслом. В один сеанс возникла эта картина, которая составила славу художнику. Сплетение «чистого» пейзажа с жанровым мотивом было одним из наиболее характерных и ценимых в среде Союза русских художников качеств пейзажной живописи.
