Владимир Петров - Горечь таежных ягод
— Только что радировало Верховье. Надо лететь.
Костя пробежал глазами радиограмму, нахмурился, почувствовав, как толкнулось сердце.
— Кто же ранен?
Начштаба пожал плечами. Да и какая разница? Главное — человек в беде.
— Срочный вылет, товарищ Самойлов. С вами полетит наш доктор капитан Изосимов. Вы знакомы?
Перед тем как отдать радиограмму, Костя еще раз просмотрел ее и за ровными строчками словно прочел ответ на свой вопрос: ранен Миша Белкин. Он не сомневался в этом, хотя бы потому, что знал — такова участь пилота-командира в случае внезапной аварии. Почти всегда.
Подполковник не спешил.
— Ну вот, товарищ Самойлов. Вылет я вам разрешаю, а погоды не даю. Не взыщите. Никаких напутствий не делаю — они излишни. Вы летчик опытный, сами все понимаете. От вашего мастерства сейчас зависит судьба и ваша и ваших боевых товарищей.
Направляясь к машине, Костя первым пропустил доктора, а сам остановился, помедлил. Ему надо было сейчас сказать Карягину такое, без чего он не мог улететь. И сказать просто, обыденно. Сказать, избегая малейшей фальши.
— Разрешите одну просьбу… Важную…
— Я вас понял, — перебил подполковник. — Жене Белкина сообщу, что за его экипажем послан вертолет. Вы это имели в виду?
— Да. Спасибо.
Вертолет упруго оттолкнулся от земли.
Метрах на десяти Костя задержал подъем, накренил машину.
…Машут внизу, показывают на часы: торопись!
9
Теперь их стало шестеро. Ефрейтор Варенников сидел у изголовья капитана Белкина. Возле радиостанции, вынесенной на каменистый взлобок, дежурил Вострухин. Двое — Худяков и Тихонов — жгли огромный костер, поминутно подкладывая в него для дыма свежие пихтовые ветки. Лейтенант Прибылов варил обед и осуществлял общее руководство.
Капитану Белкину немного полегчало. Тихонов наложил ему на правую руку шину, перебинтовал плечо и, прокипятив шприц, сделал укол.
Когда физическая боль утихла слегка, Белкина стало терзать чувство собственной вины за происшедшее. Он опять, задыхаясь и костенея всеми мышцами, пережил ту страшную минуту, роковое мгновение. Если бы чуть выше, на несколько метров выше, они наверняка прошли бы. Он забыл про эту проклятую сосну, торчащую из скалы. Даже не забыл, а неверно определил ее место по высоте. Напрасно он поспешил, нужно было больше взять «шаг-газ» на себя. А упали они удачно. С обломанными лопастями вертолет по инерции проскочил, вероятно, еще с десяток метров. Густой пихтач смягчил удар. Если бы лобовой удар в скалу — не жечь бы сейчас никому этого костра.
— Варенников, — сказал Белкин. — А как вы меня вытащили из машины? Расскажи-ка.
Ефрейтор наморщил лоб, пальцем ощупал пластырь-крестик на скуле.
— Обыкновенно, товарищ капитан. Так оно ничего, только дыму было очень много. Едучий такой дым, ничего не видать. Я там вот себе и щеку распластал обо что-то.
— Придавило меня?
— Ага. Сначала лейтенант Прибылов вас тянул, потом я помогал. Еле осилили.
— А Худяков?
— Он тоже действовал.
— Понятно.
— А мой магнетрон целехонек остался, — улыбнулся Варенников. — Это потому, что я его все время из рук не выпускал. Вот приедем, поставим, и будет работать, как часы. Сам старший лейтенант Тихонов говорит. А уж он разбирается.
Белкин с удивлением разглядывал чуть скуластое, загорелое лицо Варенникова, одно из тех неприметных солдатских лиц, которое сразу как-то не запоминается, но, если вглядеться, оно вызывает приятное недоумение: где я его видел раньше?
— Что это у тебя на подбородке? Похоже, кровь? — спросил Белкин.
— Никак нет, товарищ капитан! — усмехнулся солдат. — Ягодой вымазался. Красной смородиной. Вон на том косогоре лазил. Ее там навалом.
Белкин приподнял голову. Крутой склон на противоположном берегу ручья выделялся свежей зеленью смородника. Даже отсюда видны были вишнево-красные тугие гроздья.
— Там север, — пояснил ефрейтор. — А смородина затинку любит!
— Варенников, — попросил Белкин. — Нарви-ка, друг, этих ягод. Так, чтоб с собой взять.
— Это можно, — с готовностью сказал солдат. — Только во что?
— Да хоть в фуражку.
— Нет, не годится. Я лучше из бересты коробок сделаю. Это быстро, ножик у меня есть.
Варенников достал нож-складень, поточил его о гранитный валун и отправился в ближний березник.
— Вы, ежели что, крикните, товарищ капитан. Я тут рядом буду.
Подошел лейтенант Прибылов, присел на корточки, придерживая в руках плоский солдатский котелок.
— Позвольте предложить вам кофе. Для бодрости. В термосе немного осталось, так я его подогрел.
— Спасибо.
— Какое там спасибо! — нахмурился лейтенант. — Вы же со вчерашнего дня в рот ничего не брали. Нет, нет, я настаиваю.
Глоток кофе сделать все же пришлось. Большего Белкин не то чтобы не хотел, просто не мог — внутри все горело.
Прибылов тем временем подоткнул под бока шинель, пощупал ступни ног в вязаных носках. Неодобрительно покачал головой.
— Напрасно вы сапоги отдали. Сержант все-таки парень здоровый, а вы пострадавший. Теперь вот мерзнут ноги. Нехорошо.
— Ладно, — улыбнулся Белкин. — Не в сапогах дело. Лучше скажи, какая у нас перспектива?
— Перспектива? — Прибылов поерошил макушку. — Я думаю, неплохая, товарищ капитан. Уверен, прилетят за нами.
Тогда-то и раздался истошный вопль сержанта Вострухина. Размахивая руками, он сыпался с горушки, словно за ним гнался разъяренный медведь-шатун.
— Вылетел!! Вылетел вертолет!
Два часа таскали валежник и ломали сучья для костра, и это было похоже на какой-то странный ритуал древних охотников-огнепоклонников.
Но для Белкина ожидание было тягостным. Он один знал то, чего не знали они. Все ждали вертолет с запада, но он оттуда прилететь не мог — в десяти километрах лежал каменистый отрог, двухкилометровой высоты барьер, который надо обходить справа, обходить далеко, чтобы только потом повернуть сюда, к торцу Варнацкой пади.
Белкин первым увидит вертолет, а они пусть ждут, пусть высматривают. Как ему вдруг захотелось домой, на родной аэродром, туда, где люди всесильны и все могут. Но сначала он должен увидеть Зойку, он первый должен ее увидеть. Просто посмотреть ей в глаза и понять, убедиться, что он ошибался вчера во всем: в ней, в себе ошибался. Преувеличил, сгустил краски, навыдумывал, накрутил черт знает что. «Наедине с совестью». Подумаешь, заскулил, помирать, видите ли, собрался. Чудак…
Вертолет появился неожиданно. Выскочил из-за лысой горушки, где была развернута походная рация, и сразу заполнил все небо мерцающими струями лопастей, обрушив радостный грохот на сизую тишь осинника.
Он шел на посадку с ходу, мастерски и элегантно. «Костя!» — успел подумать Белкин, теряя сознание, будто падая в горячую ванну, наполненную черной и липкой водой.
Очнулся в тишине, знобило. Перед ним двоилось и расплывалось чье-то знакомое лицо. Пухловатые щеки, чаплиновские, столбиком, усики, сизый от бритья подбородок. Сосед? В шахматишки пришел сыграть? Но почему он наклонился над ним, а не над шахматной доской? Кто же рядом? Костя, а за его спиной дым. Где он?
Острый запах отработанного бензина окончательно помог Белкину прийти в себя.
— Прибыли…
— Все в порядке, Михаил Иванович, — сказал доктор. — Легкий обморок. Сейчас летим. Будем держаться?
Белкин усмехнулся, согласно прикрыв глаза.
На новеньких носилках, которые привез с собой доктор-сосед, Белкина вынесли на лужайку, и здесь, рядом с вертолетом, ему стало лучше. Он с улыбкой наблюдал, как техники сноровисто готовили к полету машину, как суетились локаторщики.
Он понимал, что радуются они благополучному исходу, для него, Белкина (благополучному ли?), и тому, что каждый из них исполнил долг и что мытарства для них уже позади, а предстоящее возвращение в Верховье по горным тропам их нисколько не волнует — крепкие, сильные ребята, к полуночи они будут в своем таежном гарнизоне.
А ему лететь…
Рядом на валуне дымил сигаретой Костя. Странно, что они не обмолвились еще ни единым словом за эти пятнадцать минут, словно были друг перед другом в чем-то виноваты. Впрочем, они и дома, встречаясь по вечерам, больше молчали.
— Тебя небось сам выпускал? — спросил Белкин. — Ну как он?
— Карягин? Ничего. Толковый мужик.
Они оба боялись упомянуть в разговоре о Зойке, хотя оба хотели этого: один — спросить, другой — сказать. Только теперь оба представили, как трудно было им в последнее время. Сейчас перед чем-то большим, беспощадно правдивым они оказались безоружными.
Костя все-таки пересилил себя, упруго провел ладонью по бугоркам желваков на скуле. Белкин вздрогнул, встретив его прямой, немигающий взгляд — в Костиных глазах он увидел совсем не то, что ожидал: не жалость, не сочувствие, а откровенное горе.
![Гарольд Пинтер - Лифт [= Кухонный лифт]](/uploads/posts/books/271557/271557.jpg)
