Павел Загребельный - Долина долгих снов
— Яшмовый храм, — гордо проговорил рулевой. Лодка подплыла к берегу. Навстречу пpибывшим никто не вышел, вблизи не было видно ни одного живого существа.
Рулевой приказал гребцам вытянуть лодку на песок и пригласил своих пленников идти за ним.
— Мне почему-то немножко хочется убежать подальше отсюда, — сказал Увайс шёпотом, так, словно боялся, что его подслушают бородатые.
— Ты ещё будешь иметь время для этого, — успокоил его Максим.
Они приближались к воротам храма. Это архитектурное сооружение предназначалось не иначе как для гигантов, потому что обыкновенные люди в сравнении с ними казались не больше муравьев.
Ворота поражали не только своими размерами. Они ошеломляли богатством скульптурных украшений, причудливой резьбой по белому камню колонн и архитравов, необычностью формы.
Старый Токтогул лил крепкий китайский чай, налитый в пиалу услужливым Ибраем, и говорил профессору Бойко, который сидел напротив:
— Ты старый, я старый. Вдвоём пойдём в горы. Молодые ходили — возвратились ни с чем. Они не знают дороги к пещере с цветами Неба. Один только Токтогул знает. Немножко поздно уже Токтогулу идти к пещере, — прошлым летом в последний раз туда ходил с Увайсом, — но нужно ещё раз побывать там. Увайс, должно быть, повёл их гуда. А может, ты лучше останешься в долине? Я — человек гор, ты — профессор, тебе тяжело будет лазить по скалам.
— Нет, — отрицательно покачал головой Иван Терентьевич. — Об этом даже не стоит говорить. Я сделал всё, что от меня зависело. Вызвал самолёты. Связался со спасательными экспедициями. Из района выслали в горы лучших альпинистов. Все ищут. Теперь моя очередь. Я тоже путешествовал в своей жизни немало, крутых тропок не боюсь.
— А того… тоже берёшь? — спросил Токтогул, намекая на Петрюка.
— Не отпущу от себя, пока не найдем их. — решительно ответил профессор.
— Инженер нехороший человек. Ох, нехороший — с грустью сказал Ибрай, подливая Токтогулу чай.
Петрюк тем временем сидел в душной комнате маленькой колхозной гостиницы и, скучая, наблюдал за жизнью узенькой аильской улочки. Дмитрий зевнул, сердито сплюнул на глиняный пол. Какой же он дурак, что поехал сюда! Сначала наотрез отказался от того письма, а потом испугался и согласился ехать с «больной» ногой. Мало того. Не успели прилететь в Киргизию, как он заявил, что нога, кажется, уже не болит. Большей глупости невозможно себе представить. Профессор — человек воспитанный. Он сделал вид, что ничего не подозревает и верит ему Дмитрию, во всём. Зато этот мальчишка — о, это такая штучка! И на чёрта он здесь, на Тянь-Шане? А может быть, профессор взял его намеренно, чтобы внук подсматривал за ним, Дмитрием? Хотя вряд ли. Всё-таки Иван Терентьевич очень порядочный человек, хоть и орал в тот вечер, как какой-нибудь дворник. Подумать только, профессор университета врывается в квартиру к своему ученику и без всяких доказательств обвиняет его в подделке какого-то письма! Да ещё хочет, чтобы виновный сразу же признался. Профессор, а такой наивный. Теперь вот ещё тащит в горы. Ну, это даже хорошо. А что, если тех вдруг найдут? Они, наверное, замёрзли или попали в какое-нибудь ущелье. Если кто и сможет их теперь отыскать, так только сумасшедший старик Токтогул. Ну, а он, Петрюк, уж постарается быть при этом первым. Уж кто-кто, а он знает Кочубея. Тот, даже замерзая, писал, наверное, свой дневник и, конечно же, посвятил в нём несколько «приятных» слов своему товарищу Дмитрию Петрюку. И, разумеется, хорошо было бы сделать так, чтобы этого дневника никто не увидел.
В комнату вошёл Андрейка. Он был одет, как настоящий альпинист. Клетчатая — жёлтое с чёрным — ковбойка, синие шаровары, перевязанные внизу, возле щиколоток, ботинки на толстой подошве и даже ремешок на волосах, чтобы не рассыпались.
— Между прочим, альпинистские ботинки надевают только в горах, — заметил Петрюк. — А тут они могут натереть ваши драгоценные ножки.
— Тебя это не касается, — хмуро посмотрел на него Андрейка.
— Ну, как же, как же! Я горячий сторонник альпинизма юных, — деланно серьёзно произнёс Петрюк.
— Обойдёмся и без таких сторонников, — не поняв насмешки, буркнул Андрейка.
— Ну, оставим шутки, — сказал Дмитрий. — Давай лучше сыграем партию в шахматы. А то скука такая, что даже в ушах звенит.
— Я в шахматы не играю.
— Но я же видел, как ты играл с Иваном Терентьевичем.
— То с дедушкой, а то с тобой. С тобой я играть не буду. С такими, как ты, я вообще не хочу разговаривать, — решительно заявил Андрейка.
— Это с какими же?
— С трусами. С теми, кто оставляет своих товарищей.
— Вот как, — сразу побледнев, тихо проговорил Дмитрий. — Что ж, пойдём в горы, и я тебе покажу, кто из нас трус. Понял, сопляк несчастный! И не забудь купить себе соску, а то там в горах мамы нет…
— Можешь обо мне не беспокоиться, — заверил его Андрейка.
В горы выступили до рассвета. Токтогул взял из своего аила лучших молодых охотников. С альпинистской базы на помощь профессору прислали небольшую спасательную группу. Опыт и умение, мужество и выдержка — всё теперь объединилось в маленьком отряде, который по крутым тропкам держал путь на высокие сырты, откуда должны были начаться поиски.
Старый Токтогул шёл впереди. Петрюк на правах ближайшего товарища пострадавших шагал рядом с дедушкой Увайса. Профессор не отставал от них. Андрейку видели то сзади, то спереди. Он не разлучался с Биткой, которая, должно быть, найдя в этом мальчике что-то общее с Увайсом, очень привязалась к нему.
Подыматься в горы, даже когда под ногами мягкая трава тёплых долин, когда ещё не приходится штурмовать крутых стен каменистых обрывов и когда тебе не преграждают дорогу могучие ледники, это всё же не так просто, как подняться по лестнице на третий или четвёртый этаж киевского дома. Не удивительно, что Токтогул, как он ни спешил, решил остановиться на ночлег перед ущельем Кара-Су, возле снегового моста.
Под защитой скал натянули палатки, разложили небольшой костёр из ветвей высокогорных елей, чтобы вскипятить чай, и, пока ещё было возможно, решили осмотреть мост через ущелье. Токтогул туда не пошёл. Он был уверен в прочности моста, знал, что никакая сила не заставит его провалиться. Десятки лет висел он над бездной, нижние пласты льда во время летнего зноя понемногу таяли и сползали в пропасть, но их место занимали всё новые и новые снежные сугробы, превращающиеся в лёд.
Совсем другие мысли одолевали Петрюка. Начать хотя бы с того, что он не верил в прочность этого снегового сооружения и был убеждён, что первый, кто ступит на него, сразу же полетит в чёрный провал. Таким образом сам собой напрашивался вывод — ни при каких обстоятельствах первым не идти через этот мост.
Иван Терентьевич знал, что Петрюк был нечестным и со своими товарищами, и с ним самим. Но профессор не хотел считать его совсем погибшим человеком. Он думал, что Петрюк ещё остановится, стоит лишь дать ему возможность — и он станет на правильный путь. Поэтому Иван Терентьевич и включил его в спасательную экспедицию. Он не пробовал вызвать своего бывшего студента на откровенность, считая это непедагогичным приёмом. И Петрюк не чувствовал со стороны профессора никакого осуждения. Единственный, кто досаждал ему, был Андрейка. Но Андрейку, в конце концов, можно было не принимать во внимание, и Петрюк ограничивался тем, что насмехался над мальчиком, как только мог.
Заснули рано. Только Андрейка переворачивался с боку на бок, рисуя в своём воображении планы спасения пропавших с таким расчётом, чтобы спасителем выступал он, Андрейка, и только он. Но, наконец, сон одолел и его.
Мальчику снилось, будто летит он на самолёте над высокими горами и вместе с лётчиком пристально смотрит вниз. Вот он заметил какие-то три чёрные точки на белом склоне одной из гор и просит лётчика сделать над ними круг. Самолёт кружит над тем местом, и теперь Андрейка ясно видит, что это не точки, а люди. Он даже различает среди них девушку и маленького мальчика. Сомнений быть не может — это Максим, Поля и Увайс. Значит, нужно прыгать вниз. За спиной у него парашют. Лётчик дёргает Андрейку за рукав: «Прыгай!» Андрейка недовольно хмурится; мол, сам знаю, что нужно прыгать.
И внезапно Андрейка ощущает, что его тянут за штанину. Значит, это не сон! Через мгновение его тянут ещё раз, уже сильнее, но так же молча и настойчиво.
— Кто там? — испуганно спрашивает Андрейка. В ответ молчание и снова дёрганье за штаны.
— Я сейчас разбужу дедушку, — угрожает Андрейка и неожиданно слышит тихое повизгиванье. — Битка?! Ах ты ж, нехороший пёсик, так меня напугал! Ну, что тебе? — Андрейка потихоньку вылезает из палатки и, стуча зубами от холода, гладит мохнатую спину Битки.
