Дмитрий Евдокимов - За давностью лет
Учитывая вышеизложенное, мы не можем обещать полную изоляцию от окружающих лиц арестованных по подозрению в принадлежности к партии социал-демократов, если не будет соответствующего указания прокурору Палаты. Попытки к таковым сношениям имеются. 18 октября сего года заключенный в камере № 678 Решетников пытался передать на прогулке записку заключенному в камере 617 Новинскому. Записка прилагается.
Помощник начальника тюрьмы».
— Значит, записка не дошла до адресата? — спросила Лариса у Ефимова.
— Не дошла, — ответил он, забирая у нее листки и доставая из папочки новые.
Она уставилась на них, продолжая спрашивать:
— Значит, не удалось установить, кто предатель?
Ефимов покачал головой:
— Есть одна догадка. В нашем краеведческом музее собраны воспоминания ветеранов революции. Часть из них, касающаяся наиболее значительных событий, опубликована, часть так и осталась в единственном экземпляре. Я, когда уже отослал письмо в журнал, еще раз их просмотрел. Все они касаются заводских подпольных организаций. Но вот один документ, кажется, помогает нащупать ниточку.
Давай я сам тебе прочитаю то, что написал один пенсионер. Он тогда работал на судостроительном заводе, потом — в горсовете, а в тридцатые годы был послан председателем колхоза. Интересный человек, интересная жизнь, целую книгу можно о нем написать. Но это так, к слову. Я прочитаю то, что нас сейчас касается. — Ефимов надел очки и неторопливо начал: — «К подпольной работе я был привлечен рано. четырнадцатилетним подростком. Работал я в то время учеником токаря на судостроительном. Поручение у меня было несложное: со станции доставлять на завод газету „Правда”. Делалось это так: я ходил на занятия в народную школу, которая находилась около станции. Учительница у нас была совсем молоденькая, сама только что кончила гимназию. Звали ее Александра Сергеевна Новинская. Она была дочкой машиниста Новинского, который, как я узнал уже много позже, руководил тогда подпольной группой на железной дороге. Видимо, он сам получал газеты, а потом через дочку передавал на завод. Александра Сергеевна была хоть молодая, но очень строгая. Если кто знал плохо, оставляла заниматься дополнительно. Я хоть учился с охотой, делал вид, что не знаю чего-нибудь, и всегда уходил последним, получал на прощание газеты, которые прятал под рубаху. Давала она мне, кстати, и книги хорошие почитать. Так я носил газеты два или три месяца. А потом токарь Михайлов мне однажды сказал: „Не ходи на станцию, их всех арестовали”. Очень я переживал, особенно жалко было нашу учительницу. Однако вскоре случайно в городе я увидел Новинскую. Обрадовался, спрашиваю: „Значит, вас не забрали?'« А она, не глядя на меня, бросила: „Не разговаривай со мной, опасно. Уходи”. — „А как же вы?” — спрашиваю. „Я. — отвечает, — скоро отсюда уеду. Да и школу закрыли”. Так и пошел я восвояси. Рассказал потом о той встрече Михайлову. Помнится, он тоже удивился, как это она на свободе осталась. После Октябрьского переворота я служил в Красной гвардии. Пришлось допрашивать одного пленного, оказавшегося в прошлом полицейским надзирателем, по фамилии Золотов. Он на допросе показал, что арестовывал железнодорожную группу. И тоже подтвердил, что кто-то их предал. Однако кто именно, не знал. Один раз только жандармский ротмистр ему проговорился, что провокатором была какая-то женщина. Вроде звали ее Зинаида...»
Вот и все, — сказал Ефимов, заканчивая чтение. — Дальше он о себе пишет. Но ты понимаешь, какая петрушка получается? Это Новинская. Явно была членом подпольной группы и не арестована? А? И потом про эту Зинаиду?
— Чтобы дочь предала отца! Никогда не поверю, — горячо заспорила Лариса.
— И не такие вещи в ту пору случались, — не согласился Сергей Михайлович.
— Зачем ей это нужно было? И потом, ее же Александрой звали, а ротмистр какую-то Зинаиду называл. Может, еще в организации женщины были, мы же не знаем?
— Не знаем, — угрюмо бросил Ефимов. Видать, что его самого уже давно мучил этот вопрос.
— Ну и что будем делать дальше? — не унималась Лариса.
Подозрение, которое пало на молоденькую учительницу, неожиданно так больно задело ее, будто это случилось не семьдесят лет назад, а только что. Хотелось немедленных активных действий.
— Так что будем делать? — повторила Лариса еще настойчивее.
Этого Сергей Михайлович не знал, поэтому явно обрадовался, услышав дробный перестук каблучков в прихожей.
— Внучка пришла.
В горницу влетела улыбчивая, коротко стриженная девушка со спортивной сумкой на плече,
— Ой, здравствуйте. А вы кто? А меня Марусей зовут. Из Москвы? Ой, как интересно.
Маруся вела себя так естественно, просто, что девушки сразу подружились. Она мгновенно уяснила ситуацию, тем более что раньше слышала от деда всю эту историю.
— У меня тоже сердце не лежит к его версии, — сказала она, кивнув на деда. — Ну, суди сама — чтобы учительница была предательницей? Не может быть такого.
— Факты — упрямая вещь, — сказал Ефимов скрипучим голосом, закидывая голову.
— Это не факты, это ты, дед, упрямый! — со смехом заявила Маруся. — Нашел одну зацепку и уперся. Надо дальше искать.
— Где? — рассердился Сергей Михайлович. — Ты же знаешь мою скрупулезность, я все перерыл.
— А в старых газетах смотрели? — спросила Лариса.
Ефимов взглянул на нее обиженно:
— Думаешь, не догадался? Все номера, какие сохранились за то время, просмотрел. Ни звука. Про всякую дребедень писали, вроде того, как извозчик кого то сбил или пьяные купцы повздорили, а об этом ни гугу. Видать, жандармское управление запретило. Да ты и по письму помощника начальника тюрьмы должна была понять, как они не хотели, чтобы что-нибудь об арестованных просачивалось на волю. Так что поверьте, мои дорогие, тут что-то нечисто.
— Дед, давай рассуждать спокойно и логически, — сказала Маруся. — Новинская была учительница, так?
— Ну, так! — не мог не согласиться Ефимов.
— Давай поспрашиваем у старых учителей, может, кто ее помнит.
— Твой дед — старый? — кратко спросил Сергей Михайлович.
— Ну, старый, — не понимая еще, к чему он клонит, сказала Маруся.
— Вот именно, — кивнул дед. — А я ведь только в одна тысяча девятьсот двенадцатом родился. А как, по-твоему, должен выглядеть человек, который лет на двадцать, а то и более старше меня? Даже если ты и найдешь такого, что он помнит?
— Все равно попытаться надо, — возразила Маруся.
— Конечно, надо все возможности использовать, — поддакнула Лариса.
— Ну и пробуйте, раз вы такие прыткие. А у меня уже ноги не ходят.
В едином порыве девушки быстро оделись, выскочили на крыльцо и тут остановились в растерянности.
— Так с пего качнем? — спросила Маруся.
— Ну, наверное, с ближайшей школы, — предложила Лариса несколько неуверенно.
Маруся смешно надула губы:
— Легко сказать! Знаешь, сколько школ в городе? Две недели надо ходить, не меньше. А у меня сессия на носу...
— А у меня — работа, — сказала ей в тон Лариса, и обе рассмеялись.
— В гороно надо идти, — произнес сзади дребезжащий голос деда.
Девушки оглянулись. Он стоял уже одетый — в длинном пальто с шалевым воротником, в шапке пирожком и фетровых ботинках «прощай, молодость».
— Дедуля, ты с нами! — радостно воскликнула Маруся.
— Кто с вами, пигалицами, разговаривать будет? — произнес вместо ответа Ефимов. — Для разговора серьезный человек нужен. Пошли, сударушки!
Взяв Сергея Михайловича с двух сторон под руки, девушки чинно направились к автобусу. Уже начинались ранние сумерки, когда они очутились в центре города, где находились всевозможные официальные учреждения.
Инспектор гороно, полная женщина в строгом платье, выслушала Ефимова с отсутствующим видом. По взглядам, которые она бросала на лежащие перед ней бумаги, было ясно, что они отрывают по пустякам от дела страшно занятого человека. Когда она уяснила наконец, какого приблизительно возраста им нужны учителя, то просто расхохоталась.
— У нас таких в школе нет, заверяю вас с полной уверенностью. Работа учителя вредная, поэтому редко кто после пенсии год-два перерабатывает. Все спешат на заслуженный отдых, как мы ни уговариваем.
— Ну а как учителя-ветераны? — не сдавался Ефимов. — Неужели про них забывают?
Инспектор пожала плечами:
— У нас такого учета нет. Разве что в педагогических коллективах школ помнят. Или лучше обратитесь в горсобес. — Она с облегчением вернулась к своим бумагам.
Идти далеко не пришлось, поскольку горсобес находился в том же здании, только этажом ниже. Здесь их не пустили дальше справочного окошка, несмотря на представительный вид предводителя. Видно, что здесь пенсионеров не любили и знали, как с ними надо обращаться .
— Что надо, говорите, дедушка, короче, — нетерпеливо перебила Сергея Михайловича девушка со вздернутым носиком, когда он попытался начать с событий тысяча девятьсот двенадцатого года.
