Дмитрий Евдокимов - За давностью лет
В знакомом для них кабаке, стоявшем на отшибе у берега Волги и называемом потому «песошным», они встретились с атаманом Михайлой Зарей, в шайке которого насчитывалось семьдесят человек. Он согласился взять москвичей в состав своей шайки, а приглянувшегося ему Камчатку назначил есаулом. Купив наутро на ярмарке ружья, порох и прочее разбойничье снаряжение, разбойники отправились «разбивать» винокуренный завод.
Не доезжая до места, встали на привал, а Заря послал на разведку огневщика (так назывался у разбойников человек, носивший трут, огниво и кремни для ружей). Хозяин завода, которому огневшик показался подозрительным, велел схватить его и привязать к столбу. Не дождавшись разведчика, атаман послал вперед есаула Камчатку, повелев ему дать сигнал, если тот заметит что-то неблагополучное, а сам с отрядом двинулся следом. Камчатка, подойдя к заводу, увидел привязанного к столбу огневщика и начал стыдить заводских людей за такое обращение с его товарищем. Хозяин велел схватить и его, в этот момент Камчатка засвистел изо всех сил. По сигналу разбойники бросились в атаку, захватили сначала солодовый амбар, где заперли рабочих завода, потом и господский дом, хотя хозяин и поднял отчаянную пальбу. Обезоружив и заперев в чулан хозяина, а также его гостя, оказавшегося грузинским князем, разбойники погрузили на несколько телег все добро, имевшееся в доме, а также запасы вина и съестных припасов, и отправились в Керженский лес, где пили и гуляли месяц, а затем не торопясь возвратились в Москву, поселившись в Переяславской и Рогожской слободах, где безбедно провели зиму.
На следующий год шайка повторила свой вояж по Владимирской дороге. На этот раз они ограбили помещичий дом в селе Работках, принадлежавшем генералу Шубину, тому самому, у которого в свое время Каин увел лошадей. Однако здесь им едва удалось уйти от погони, поскольку рядом с селом была ярмарка и за ними вдогонку кинулись солдаты. Пришлось даже бросить часть награбленного в лодках и уходить лесом в село Избылицы, где у них заранее было оборудовано пристанище. Здесь они узнали, что по всей Владимирской дороге установлены солдатские посты для их поимки, поэтому, не задерживаясь, скрытно ушли к городу Мурому. Убедившись, что и здесь находятся солдаты, пошли дальше, к городу Гороховцу, и пристали у села Языкова, где жили в течение трех месяцев тихо и мирно. Наконец, решив, что их больше не ищут, снова взялись за разбой. Они захватили судно армянского купца, заставив его под пытками сказать, где он хранит деньги, и с награбленным поспешно удалились, поскольку на «хвост» им села погоня.
Меняя уставших лошадей на свежих, захватываемых по ходу в татарских деревнях, они вновь ушли от погони и смогли остановиться на недельную стоянку у монастыря Боголюбово под городом Владимиром. Здесь атаман разделил между разбойниками всю добычу, захваченную у генерала Шубина и армянского купца, и отправил Каина с Камчаткой в Москву для приискания квартир. По дороге в столицу два друга, обсудив положение дел, вдруг решили «завязать».
— Василий, ну что за блатной жаргон! — укоризненно произнес Максим Иванович.
— Ну и пожалуйста, — обиделся докладчик. — Могу изложить языком Матвея Комарова, высоким «штилем». — И он, взяв свои выписки, начал нараспев читать: « Едучи дорогою, пришел Каин в раскаяние, размышляя сам с собою, что хотя ему по сие время счастье во всех воровских делах много способствовало, но, может статься, когда ни есть оставя его, предаст достойному жребию (ибо нет на свете ничего непоколебимого и твердого, нет постоянного, а только одни превратности и суеты его составляют), притом же приходило ему на мысль и то, что многие славные разбойники, как-то: Стенька Разин, Сенной, и Гаврюшка и другие, сколько бы ни имели успехов в воровских делах, но наконец прекратили жизнь свою по достоинству своих дел позорною смертию, и так для сих резонов рассудил он воровской свой промысел оставить, а жить, пока может, имеющимися у него деньгами и объявил сие намерение с изъяснением объявленных резонов Камчатке, который и сам на то согласился».
— Кончай свое изъяснение «объявленных резонов»! — взмолился кто-то из присутствующих. — Давай пересказывай своим языком.
— Вот видите, Комаров ставит в один ряд Ваньку Каина и Степана Разина, — заметил Андрей.
— Скорее, это дань литературной традиции, — вступил в разговор Максим Иванович. — Желание облагородить, романтизировать своего героя. В жизни Каин был преступником и негодяем, во всем искал лишь личную выгоду. Конечно, никак нельзя сравнивать Каина и Степана Разина, вождя крестьянской войны, боровшегося за освобождение крестьян, человека благородного, навсегда оставшегося в памяти народной. Впрочем, Василий, прошу тебя — продолжай!
— Да я уже почти закончил, — ответил Василий. — Решив начать честную жизнь, друзья, оказавшись в Москве, разъехались. Камчатка вернулся на парусную фабрику, а Каин поселился у знакомого ямщика в Рогожской слободе. Правда, Ванька хоть и воздерживался от воровских дел, но, как говорит Комаров, «предался разным дебошам, познался со многими непотребными женщинами, встрял в разные картежные игры и зерни, от чего в короткое время неправедное его имение гораздо стало умаляться, а прибытку без воровского промыслу получить ему было неоткуда, потому что он никакому мастерству, кроме мошенничества, обучен не был, а черную работу работать не имел привычки; и для того к поправлению своего состояния выдумал он новый способ, чрез который в короткое время сделался сверх своего чаяния пресчастливейшим человеком». Какой способ нашел Каин — вы догадываетесь.
— Стал сыщиком! — выкрикнул кто-то.
— Точно! — ответил Василий. — Но о том, как Ванька Каин начал работать сыщиком, расскажет Андрей, как мы и договаривались.
СЫЩИК КАИН
— Давай, Андрей, не посрами чести Краснознаменной милиции! — шутливо толкнул в бок Красовского Дутиков.
— Есть не посрамить! — так же шутливо ответил Андрей и, взяв свою папочку, направился к столу, к председательскому месту, которое занимал Максим Иванович.
— Для того чтобы понять, почему Каин вдруг стал «пресчастливейшим человеком», — начал он, — необходимо знать, что из себя в ту пору представляли московские правоохранительные органы. До тысяча семьсот тридцатого года судными и розыскными делами занимались Московские губернская и полицеймейстерская канцелярии, которые вели судопроизводство крайне медленно и беспорядочно, не говоря уже о злоупотреблениях. Достаточно сказать, что к этому времени в производстве находилось более двадцати тысяч дел! В тысяча семьсот тридцатом году императорским указом в помощь был создан Сыскной приказ, «в котором быть татиным, разбойным и убийственным делам и которые воры и разбойники пойманы будут в Москве и приведены в Полицейместерскую канцелярию, тех, записав, того же времени отсылать в Сыскной приказ, а в той канцелярии никакими розысками не быть».
Однако с созданием приказа дела лучше не пошли. С увеличением числа подьячих, которые выполняли роль следователей, лишь возросли волокита и взяточничество. Причем ни Губернская канцелярия, ни полиция своих дел, несмотря на указ, не передали, поскольку они «кормились» ими. Обворованные или ограбленные часто не получали своих вещей, даже если вор был пойман с поличным. Обыкновенно в таких случаях подьячий с полицейским офицером выбирали себе из поличного то, что им нравилось, а остальное делилось между секретарем и асессорами, а вора за взятку отпускали на поруки. Поэтому с мошенниками обычно расправлялись сами ограбленные: били их, и нередко — до смерти. Полицейских старались не допускать к обыскам и также часто избивали.
Сыскной приказ помещался в Китай-городе, под горою, возле церкви Василия Блаженного, там, где прежде был Разбойный приказ. При здании имелось несколько острогов для колодников, а пыточные инструменты, цепи, кандалы, мастерские топоры (палач тогда назывался заплечных дел мастером) достались приказу по наследству от бывшего Преображенского приказа. О масштабе деятельности приказа можно судить по цифрам: в тысяча семьсот тридцать первом году, например, подверглись пыткам тысяча сто пятьдесят один человек, казнено сорок семь человек, сослано в Сибирь — пятьдесят четыре, в Тару — сто один, в Охотск — пятьдесят пять человек, умерло пятьдесят восемь, освобождено тысяча двести шестьдесят человек, отослано в разные команды двести тринадцать человек, бежало семь человек.
Существовавшие в приказе порядки, точнее, беспорядки дело- и судопроизводства, возможность подвергать пытке за всякий оговор и по любому маловажному проступку создали этому учреждению страшную славу в народе.
И именно сюда пришел Каин двадцать седьмого декабря тысяча семьсот сорок первого года, чтобы предложить свои услуги. Он утром встал у крыльца и, дождавшись приезда князя Крапоткина, первоприсутствовавшего в Сыскном приказе, подал ему заранее подготовленную записку с просьбой принять и выслушать. Князь сунул записку в карман и тут же забыл о ней, решив, что имеет дело с обычным челобитчиком. Напрасно Иван простоял целый день на крыльце, ожидая приглашения.
