Владимир Пистоленко - Товарищи
— Да я, девочки… и не плачу. И ничего я не обиделась. Это я и сама не знаю, что такое. Мне так сейчас хорошо, мне так хорошо! Я не тому радуюсь, что на третьем месте, а что у меня хорошие товарищи, что кругом живут такие хорошие люди. Ой, как хорошо жить, девочки, как хорошо жить! Ведь правда хорошо? А мальчишки наши — они такие замечательные! И Жутаев, и Мазай, и Рудаков…
— Оля! — строго прервала ее Наташа. — Ты опять палку перегнула. При чем здесь Мазай? Не все ребята одинаковы. Я всегда буду против таких, как ваш хваленый Мазай…
Раздался скрип двери, и Наташа замолчала. В комнату вошел… Мазай. Из-под белого халата виднелся расстегнутый воротник форменки и кусочек «морской души». Мазай не разобрал, что говорила Наташа, но фамилию свою услышал отчетливо.
— Кажется, у вас Мазай в зубах завяз? — недовольно проворчал он. — И что за оказия: куда ни повернись — везде девчонки. Сколько вас развелось? Сюда торопился, первым из столовой выбежал, а они тут — опередили.
— Ты в столовую торопился, а мы к Оле, — сказала Надя.
— Значит, еще не обедали? Там такой сегодня обед! Одним словом, праздничный. Идите, а то опоздаете.
— Успеем, — спокойно возразила Наташа, — наш обед никуда не денется.
Сказав, что уже обедал, Мазай соврал. После демонстрации вся группа направилась в столовую, а он пошел в больницу. Васька знал, что многие ребята-формовщики собираются навестить Олю, и решил всех опередить. Он не хотел, чтобы об училищных новостях Оля узнала от кого-то другого. Мазай был уверен, что, если ей расскажут всю правду об истории с ключом, она перестанет с ним дружить и он потеряет ее, как потерял Сережку и Колю. Он сам хотел рассказать ей обо всем, но рассказать по-своему, чтобы подорвать доверие к рассказам других.
Увидев в палате Наташу и Надю, Мазай был раздосадован: не придется, «видимо, поговорить с Олей наедине. И он заговорил об обеде, чтобы ускорить уход девушек.
Во время короткого разговора Мазая с девушками Оля не сводила с Васьки восторженного взгляда.
— Вася, — позвала она, — иди сюда, ближе.
Мазай неторопливо подошел к койке и чуть толкнул плечом сидевшую на табуретке Наташу:
— Ну-ка, дай место старшему! Расселась, как в парке.
Наташа возмущенно передернула плечами, но встала, не сказав ни слова. Мазай сел, протянул Оле руку:
— Здорово, Ольга!
Оля задержала его руку в своей и полушепотом сказала:
— Спасибо тебе, Вася. И ребятам спасибо.
Мазай почувствовал неловкость и решил свести разговор к шутке:
— Чудной народ! Я ее, можно сказать, на мель посадил, а она — «спасибо»! Не за что.
Оля прищурила глаза и погрозила Мазаю пальцем:
— Не хитри, не хитри, Васька! Я все знаю, товарищ староста. Слухом земля полнится.
По лицу Мазая начал разливаться густой румянец:
— Чего знаешь? Знать совсем нечего.
Как ему хотелось сейчас, чтобы Наташа и Надя немедленно ушли! Чтобы никто не присутствовал при этом разговоре, который пока ничего хорошего для Мазая не сулил. Но беда: девушки стояли и настороженно слушали.
— А работал на мою долю кто? Кто вечерами ходил в цех?
— Брось об этом! Пустяки.
Наташа решительно шагнула к Мазаю:
— Нет, не пустяки! Ты, Оля, ничего еще не знаешь, а благодаришь его. Предложил работать за тебя вовсе не Мазай, а Жутаев. А Мазай не соглашался, возражал; говорят, хотел что-то другое придумать, да так и не придумал. Работали за тебя Жутаев, Сережка, Бакланов и еще кто-то. Мазай сначала и сам не ходил и им вредил. Вот что! Потом уже, когда перед ребятами стыдно стало, и он пошел в цех. Теперь, Оля, ты знаешь, какой он у тебя друг, твой хваленый Мазай. Не хотела говорить ради праздника…
— Придержи язык и не трещи, если не понимаешь! Ясно? — грубо оборвал ее Мазай.
— Все ясно! Пошли, Надя, в столовую.
— Пойдем. Мы, Оля, не прощаемся: быстренько пообедаем и снова к тебе. До самого вечера. Санитарка сказала, что в честь праздника можно.
Оля и Мазай остались одни. Наступила неловкая пауза. То, что Оля услышала сейчас от Наташи, испортило ей праздничное настроение. Если вначале она обрадовалась приходу Мазая, то сейчас тяготилась его присутствием. Ей не хотелось ни о чем говорить. Молчал и Мазай. Однако молчание не могло быть бесконечным, и он заговорил:
— Вышел я из столовой, иду, а на углу мороженое. Очередь — не протолкнешься, — сам не зная зачем, начал он выдумывать. — Я, как всегда, просунулся. Взял две вафли, уплел, пока дошел до больницы, — и порядок. Хорошее мороженое!
Мазай почувствовал, что говорит не о том, о чем нужно было бы сейчас говорить, и что про мороженое вообще бы не следовало упоминать. И ему вдруг стало совестно: съел две вафли, а ей в больницу не принес пи одной.
— Колька тоже хотел пойти сюда, совсем было увязался за мной, — продолжал сочинять Мазай, — а я не пустил — говорю: не очень-то в тебе там нуждаются. И без тебя обойдемся.
Оля пристально, не моргая смотрела на него.
— Ты что молчишь? — спросил Мазай.
— О чем же говорить?
— Мало ли о чем? Ты, Ольга, девчонок не слушай, они всё передергивают. Я сам расскажу. Понимаешь, какое дело… Жутаев мне во всем мешает. Дисциплину развалил. Я, конечно, виноват. Но пойми же, Ольга: как пришел Жутаев, жизни мне не стало. Он все разные выдумки, а я в группе кто? Староста или бревно? Правильно? Придумал что — мне скажи. А он — куда там! Разве мне не обидно? Насчет тебя я лично ничего против не имел. Почему не поработать? Ключа от цеха не дал? Это правда. Только я в шутку хотел, а они подумали — вправду. И мастер тоже, Селезнев, с ними. Одним словом, я под весло угодил. А вообще я не против. Тоже ходил за тебя работать. Обидно то, что ты работай, а говорить будут про него: Жутаев организовал. Все равно я добьюсь, чтобы его перевели в другую подгруппу или меня пускай переводят. Правильно я говорю? Ну, чего молчишь?
Оля слушала сбивчивую и малопонятную ей речь Мазая и напряженно думала. Она старалась понять: что же представляет собой этот человек? И чем больше срывалось с его языка слов, тем острее становилась горечь разочарования. Сомнения приходили к Оле и раньше, но она их отгоняла, а сейчас ей захотелось сказать все, сказать откровенно, что она думает о нем.
— Дружили мы с тобой, — заговорила она тихо, будто в раздумье, — а зря. С тобой дружить нельзя, ты только о себе думаешь. А такой человек… — Оля помолчала, словно подыскивала нужные слова, — друга из такого человека не получится. — Она поднялась на локте, в упор посмотрела на него и резко, как никогда не говорила с Мазаем, сказала: — Если хочешь, уходи из нашей подгруппы, а Жутаева не тронь.
У Мазая по спине пробежал холодок. Эти слова Оли многое значили для Васьки, но прежде всего они показали, что Оля изменила ему в дружбе, что дружбы больше нет.
Он не спеша встал с табуретки, поежился, будто от холода, и, опустив глаза, ответил:
— Ясно. Все ясно.
Он шел к двери не оглядываясь, тая смутную надежду, что Оля все же окликнет его, но она молчала. В двери Мазай встретился с Жутаевым. Они взглянули друг на друга и молча разошлись.
— Можно? — спросил Жутаев.
— Можно, можно!
— Здравствуй, Оля! С праздником!
— И тебя тоже. Проходи, садись.
— Ничего. Я на минутку. — Он говорил с Олей, а сам все время держал обе руки за спиной. — Я проведать зашел и узнать, как ты себя чувствуешь.
«И почему он не протягивает руку? — удивилась Оля. — Обе держит за спиной… Может, обжег? И двигается как-то странно».
— Лучше стало, — приветливо ответила она. — Через несколько дней выйду. Садись. Вот на этот табурет.
Жутаев вынужден был сесть. Теперь он уже не мог держать руки за спиной, и тут обнаружилось, что в одной руке у него был самодельный кулек, очень похожий на Сережин, а в другой — небольшой букетик тюльпанов. Кулек Жутаев положил на тумбочку.
— Это от нас с Баклановым. Можно?
Оля улыбнулась и кивнула головой.
Если от пакетика Жутаев избавился быстро и удачно, то что делать с тюльпанами? Выручила Оля:
— Ох, какие у тебя тюльпаны! Красные да крупные…
— На!
Он неловко и торопливо протянул букет.
— Ну зачем? Ты же себе купил, а отдаешь мне. Не нужно. Поставишь в общежитии в стакан.
Жутаеву очень хотелось сказать, что тюльпаны он купил для нее, что он очень долго стоял возле цветочницы, стараясь выбрать лучший букетик.
— Да я же не себе… Честное слово, не себе. Возьми.
Он осторожно положил букетик Оле на подушку и, словно закончив трудную работу, облегченно вздохнул.
Оля взяла цветы и стала перебирать лепестки одного тюльпана, потом — другого, третьего и вдруг сказали, будто жалуясь на кого-то:
— Я с Мазаем поссорилась.
— Ну! — удивился Жутаев.
— Правда.
— Из-за чего?
— Так. Поругались, и все. Раньше дружили, а теперь… В общем, поняла я, что он за человек. Дружбе конец.
