Борис Крумов - Рокировки
В эти утренние часы Тоди, конечно, дома. Может, с какой-нибудь мадам. Впрочем, это неважно. Новый жилой дом, новая квартира, новая табличка на двери: «Тодор Михнев». Всего-навсего? Что ж, «профессия» его — специалист по различным махинациям — обычно не значится ни на табличках, ни на визитных карточках.
Тишина за дверью не означает, что в квартире никого нет. Это первое правило, которое должны помнить новички по чистке квартир. Нажимаю звонок, прикладываю ухо. Слышно шлепанье тапочек. Тоди. Марширует, как офицер. Распахивает дверь, не посмотрев предварительно в глазок. Ишь ты: кто бы ни звонил, его не волнует!
Он в пижаме, но не похоже, что я вытащил его из постели. Подношу два пальца к виску (привычка — перенял ее несколько лет назад, посмотрев какой-то французский фильм).
После моего выхода из тюрьмы мы еще не виделись, только созванивались по телефону. Тоди не удивился ни моему раннему визиту, ни внешнему виду. Если и был чем удивлен, то не показал. Может, стал хорошим покеристом и научился делать хорошую мину при плохой игре? Это я запомню.
Тоди пожал мне руку, осмотрел лестницу и отошел, пропуская меня в квартиру.
— Не беспокойся, я один.
— Осторожность никогда не помешает.
— Похоже, ты стал слишком осторожным.
— Да и ты не такой, как три года назад.
— Верно.
Он шумно втянул носом воздух.
— Ты из поликлиники?
— Почему?
— От тебя больницей пахнет.
Я ответил:
— Был у зубного врача.
— Проходи, садись. Секунду, я только брюки натяну.
— Я не из стеснительных.
— Мне так удобнее. А ты пока открой барчик, налей чего-нибудь.
Я оглядел холл. На полках уйма книг. Вряд ли Тоди их открывает — поставил небось для пижонства. Телевизор, магнитофон, телефон. Новые кресла, новый диван, двойные занавески. Приемная для дюже грамотных посетителей. Интересно, каких гостей он здесь встречает.
Я открыл бар. Импортные плитки шоколада, большие, как книги, целая стопка. Я тут же набрасываюсь на шоколад — благодать!.. Из питья в баре — ни виноградной, ни сливовицы. Нашел среди бутылок с иностранными этикетками «столичную», налил себе. Под шоколад — лучшего питья не придумаешь.
Тоди вышел из спальни, одетый в какую-то царскую хламиду — такую длинную, что видны лишь шлепанцы. Подвязался шнуром с кисточками. Такую одежду я видел в фильмах, не помню только, как она называется.
— Перед кем выделываешься? — рассмеялся я.
— А ты? — Взгляд его остановился на платочке в кармане моего пиджака.
— Мне надо пускать людям пыль в глаза.
— А я следую моде.
— Откуда ж ты узнал об этой моде, не посещая тюрьмы?
— Дело нехитрое. Патлака, ты почему с порога ругаться начинаешь? Давай чокнемся за встречу.
Он и себе налил водки, поставил на стол тарелочки с земляными орешками, сел напротив меня, чокнулись.
— А сейчас я тебе объясню некоторые моменты, чтобы между нами было все ясно. Насколько я понял, ты сердишься, что я редко навещал тебя в тюрьме. Вместо меня ходила на свидания одна девушка. Ты не мог понять, откуда вы знаете друг друга, и подумал, что был пьяным, когда вы познакомились.
Я молча смотрел на него. Действительно, одна милашка время от времени приходила, приносила что-нибудь поесть, спрашивала, не нуждаюсь ли в деньгах. Я думал, и вправду когда-то провел с ней ночь и забыл, кто такая.
Тоди продолжал:
— И еще. Ты, наверное, узнал от своей матери, что какая-то девушка — та же, что навещала тебя в тюрьме, — четыре раза оставляла ей деньги, которые твои приятели якобы были тебе должны. Если ты честный, то признаешься, что никто ничего тебе не должен. По крайней мере таких сумм, которые получала твоя мать.
— Да.
— Если так, какой же благодарности ты ждешь от меня? Пойти сейчас в милицию и заявить, что вместо тебя они должны были вынести приговор мне?
Кажется, я был шокирован. Старался не показать своего удивления, но по глазам он не мог этого не заметить.
— Патлака, — сказал он, — времена меняются. Мы становимся старше и, значит, должны умнеть. Если больше не хочешь попадать в тюрьму, ты должен меня слушаться.
— Хочешь сказать, что будешь командовать парадом, ставить условия?
— Ты меня правильно понял.
— Но ведь ты… Тебе ведь было страшно прикоснуться к ножу…
— Страх и осторожность — разные вещи. У тебя крепкие мускулы, и ты можешь быка убить, а вот умом не дорос, чтобы диктовать условия. Впрочем, ты можешь собрать таких же коновалов, грабить киоски или украсть из корчмы два-три ящика виноградной водки. Подобные мелочи ты можешь организовать. А после первого же ограбления милиция вас сцапает.
Пожалуй, он был прав, только я не понимал — почему, почему?! Я вытащил платочек из кармашка, хотел вытереть нос, да спохватился (ведь люди носят их для украшения и пижонства, а не сморкаются в них) и запихнул его в карман брюк.
— Так что решай, — сказал Тоди. — Согласен ли ты. Без моего ведома — ни шага.
— Ты что, хочешь ввести казарменные порядки?
— Казарменный ли или другой какой, но порядок должен быть. И прежде всего — никаких пушек.
— А в случае самообороны?
— В Италии? Или в Болгарии?
— Хотя бы нож в кармане. Для самоуспокоения.
— И речи быть не может! Более того, забудь свою кличку.
— Это еще зачем?
— Милиционеры как услышат «Патлака» — тут же хватаются за пистолеты… И еще: никаких связей с доброденьковцами.
— Подожди, а это кто такие?
— Ты их знаешь. Просто не слышал, как их называют. Они стучат в дверь: «Добрый день, гражданка. Можно Драмсоюзова?» Если никто не откликается, доброденьковец входит и обворовывает квартиру. Это примитивная работа. Для дураков, не для нас.
— Согласен.
— Так что держись подальше от карманников, ничего общего с доброденьковцами, бьешь промеж глаз каждого, кто тебя назовет Патлакой, — и кличка сама по себе забудется.
Тоди даже рассмешил меня.
— Ну и комедия! Жора Патлака становится Жорой Хризантемой. Или Жорой Гвоздикой!
— Если не хочешь стать продавцом семечек, будешь, кем я скажу.
— А чем займемся?
— Нанесением редких, но сильных ударов.
— Это самое полезное для здоровья. А точнее?
— Не спеши. Делай вид, что с выходом из тюрьмы ты исправился. Кому надо, тот убедится, что ты вполне честный гражданин. Тебе такое впечатление нужно больше, чем тем, которые еще не доставлены в милицию. Профорганизация, комсомол — вникай, как они живут и работают.
— Смотри-ка! Патлака — ударник?
— Это тебе же нужно.
— Лучше все-таки я возвращу кое-какие долги. Знаешь, я не люблю оставаться должником. Прежде всего рассчитаюсь с тем, кто меня поймал.
— Опять спешишь? С Хантовым мы иногда сидим за одним столиком.
— Подожди, подожди… Ты распиваешь напитки с милиционерами?
— Почему бы и нет?
— Ну, чудеса! Вы и меня за свой стол пригласите?
— Докажи, что ты честный гражданин, — и пожалуйста.
Мне стало не по себе от такого совета, но что поделаешь? Может, Тоди и прав…
— А сейчас за работу. Вечером явишься в нашу компанию, я тебя познакомлю со своими приятелями.
— Хантов будет?
— Нет. Важнее сейчас познакомить тебя с одним журналистом.
— Да зачем?
— Поймешь позднее.
— Кажется мне, ты меня в помойное ведро бросаешь.
— Тогда объясню более подробно. Сбреешь усы.
Я подскочил, будто меня шилом укололи, и замер, ухватившись за ручки кресла. Если бы меня увидел кто со стороны, мог бы сказать, что я сейчас брошусь на Тоди. А он сидел себе спокойно, положив ногу на ногу, потягивая «Кент» и демонстрируя мне свои расчудесные зубы.
— Спокойно, Жора. Надо, чтобы все тебя знали без усов. Ты обратил внимание, как много усатых да бородатых развелось? Когда мы будем работать, ты наклеишь усы, бороду, натянешь парик — на выбор. И если тебя кто-нибудь увидит, он направит милицию искать ветра в поле.
— А как я отметину на подбородке прикрою?
— Есть способ временно сделать ее незаметной. Завтра после обеда приходи, я тебя подготовлю, и вечером вылетаем.
— Куда?
— Один эстрадный певец уехал на море вместе со своей женой. Его квартира пустует.
— В это время года — на море?
— Он страстный рыболов. У них много золотых украшений. На время гастролей они их забирают с собой. Но сейчас — не будут же они форсить перед рыбаками.
— Ты знаешь, где они их держат?
— Мы перероем всю квартиру.
— А если кто-нибудь возьмет нас там?
— Раньше ты не задавал таких вопросов.
Я не ответил. Спросил только:
— Ты когда-нибудь бывал в той квартире?
— Нет. Журналистик ходил туда. Он любит похвалиться знакомством с разными знаменитостями. Все, что надо, я узнаю от него.
— Этот писака примет участие?
