Владимир Пистоленко - Товарищи
— И чего ты шипишь? — не выдержал Жутаев и подошел к противоположной стороне стола. — Если не хочешь, скажи по-человечески, а злорадствовать нечего.
— Я и говорю по-человечески. А шипят только змеи да, может, ты еще впридачу.
— Не я шиплю, а ты.
— Адресом маленько ошибся — вместо своего мой взял.
Словно барьер, их разделял небольшой стол. Они неприязненно смотрели друг на друга, готовые дать отпор па любой выпад. Каждый из них мог коснуться рукой другого, они уже измерили глазами расстояние, отделявшее их, но пока стояли не двигаясь. Оба чувствовали: от драки не уйти, но каждый все еще сдерживал себя, чтобы не начать драку первым.
— Чего уставился на меня?
— Стараюсь на всю жизнь запомнить, — сострил Жутаев.
— Если хочешь — помогу.
Для начала драки не хватало всего лишь нескольких реплик. И вдруг Жутаев вспомнил совет Селезнева сдерживать себя. С силой он оттолкнулся от стола, словно был приклеен к нему, отошел в сторону, отвернулся от Мазая и уставился в окно.
Мазай не ожидал такого исхода ссоры и обрадовался ему — он все же побаивался Жутаева. Но он ничем не выдал своей радости; ногой придвинул стул, уселся с видом победителя и забарабанил по столу пальцами обеих рук. Насмешливо, но уже беззлобно, подчеркивая тоном свое превосходство, он спросил:
— Что там нашел за окном? Если хорошая находка — чур, пополам.
Жутаев не счел нужным отвечать, подошел к тумбочке и начал перебирать книги. Мазай снял со стены гитару и принялся бренчать. И вдруг, когда Мазай совсем не ожидал, Жутаев снова заговорил, негромко, но очень искренне и убежденно:
— Слушай, Мазай, неужто ты не понимаешь, что твой поступок похож на предательство?
— Что, новую пластинку поставил? Айда, давай накручивай! Не привыкать слушать.
— Да брось же ты строить из себя шута горохового! Знала бы Ольга, какой ты ей друг…
— Пойди расскажи…
— Она и сама тебя раскусит. Друг всегда выручит, а ты…
— А я что?
— Подвести можешь.
— Это еще бабка надвое гадала.
— Без гаданья все ясно.
Ссора готова была снова вспыхнуть. Мазай решил уйти.
— Пой, ласточка, пой, сердце успокой! — нараспев произнес он и, состроив дурашливую гримасу, скрылся за дверью.
Жутаев бросился за ним, широко распахнул дверь и крикнул вслед:
— Болтун! Кривляка! Зазнайка!
Оставшись в комнате один и уже успокоившись, он до деталей вспомнил весь разговор с Мазаем, а по сути не разговор, а грубую ссору, и с огорчением подумал, что снова не сдержался, не сумел договориться с Мазаем, а тот как был, так и остался в стороне. «Ну и пускай, нечего гоняться за ним, цену набивать. Он сам не маленький, все должен понимать».
Вскоре пришли Сережа и Егор. Они с радостью согласились приступить к дополнительной работе уже сегодня. Но тут Егор вспомнил, что у него сегодня в музыкальном училище репетиция.
— А пропустить нельзя? — спросил Сережа.
— Ты что? Пропустить? Подготовка к празднику идет. К Первому мая.
— Какая подготовка? — удивился Жутаев.
Егор немного помялся:
— К концерту готовятся.
— Ну и пускай готовятся, а тебе что? — возразил Сережа.
— Да хотят, чтоб и я выступил в концерте.
— В концерте? — недоверчиво спросил Сергей. — В каком?
— В каком? Ну, в первомайском.
Егор рассказал, что под Первое мая в драмтеатре будет торжественное заседание, а после него концерт самодеятельности. Кто будет играть, а кто петь. Егор репетирует две песни — «Песню о Родине» и «Жди меня». Через несколько дней все номера прослушает комиссия, и, если будет подходяще, включат в программу концерта.
— Знаешь что, Егор? Ты из кожи лезь, а старайся, чтоб включили. Понимаешь? — сказал Сережа.
— Понимаю. Я и то стараюсь.
— Ну, вот что: ты из училища не торопись в литейку, мы лучше с Борисом и Колей здесь нажмем, а ты там не подкачай. Выступать в таком концерте не шуточное дело. Ведь это же почетно!
— Может, еще и не допустят.
— Почему пе допустят? — спросил Сережа.
— Скажут — плохо.
— А ты так пой, чтоб было хорошо. Не жалей голоса, он же тебе ничего не стоит.
— Я тебе, Горка, откровенно скажу, — скрытный ты человек. Как ты можешь молчать, когда у тебя такие новости? Это же так здорово, так хорошо! Одним словом, молодей!
— Знаешь, Борис, я не скрытничал, а как-то… боюсь, что ли… вдруг еще кто смеяться станет. Мазай и то вчера Лемешевым меня назвал.
— На дураков — ноль внимания: на то он и дурак, чтоб глупости болтать. Правильно, Борис?
— Конечно, правильно.
Разговор был прерван приходом Коли.
— Колька, все в порядке, дирекция разрешила дополнительные работы, — сообщил Сережа. — Сегодня и начнем.
— Ты как — можешь сегодня? — спросил Жутаев.
— Да я… да как сказать… и время, конечно…
— Ты что мнешься? Или уже передумал? — налетел на Колю Сережа.
— Может, и не передумал, почем ты знаешь? — возразил Коля.
— Коля, скажи, ты Мазая нигде не встречал? — схитрил Жутаев.
Коля нехотя сообщил: только что разговаривал с ним в красном уголке.
— Ну, тогда все понятно, — сказал Жутаев. — Но ты бы прямо говорил, как думаешь. Ведь насильно никто, тебя работать не заставит.
— При чем тут Мазай? У него своя голова, а у меня своя. Он одно думает, а я, может, совсем другое.
Коля никогда не отличался красноречием. И сейчас он смешался, запутался, покраснел и выдал себя этим с головой.
Вечером, в условленный час, когда вторая смена вернулась домой, Борис и Сережа прошли в мастерские. Дверь литейки оказалась запертой. Большие окна были темны.
Мазай издали заметил ребят и притаился на загрузочной площадке вагранки. Ему хорошо был виден двор, освещенный электролампой, сам же он был незаметен за кучами кокса, дров и чугунных чушек, подготовленных к завтрашней плавке.
— Топайте, топайте, ударнички! — злорадно прошептал он. — Поцелуйте пробой, да с тем и пойдете домой.
Ребята подошли к литейке и недоуменно остановились перед дверью.
— В литейке, по-моему, никого, — сказал Сережа. — Смотри — на двери замок, в окнах темно.
— Там и быть некому.
— А Мазай? Он же дежурный.
— Мазай во дворе где-нибудь. В цехе ему делать нечего.
— Ты, Борька, и вправду думаешь, что он будет сидеть, смотреть на нас и не работать?
— Вот увидим.
Жутаев потрогал дверной замок:
— Заперто, и Мазая нигде не видно. Здорово! Интересно — где же он?
Сережа рассмеялся:
— Вот это дежурный так дежурный! И цех утащить можно.
— А он ушел сюда из общежития?
— Давно уже. Может, по пути с кем встретился и заболтался?
— Не думаю, — усомнился Жутаев. — Насчет производства — он парень дисциплинированный.
— Нужно покричать. Может, пошел к дежурному другого цеха, да и сидит там.
Приложив ладони ко рту, Сережа, как в рупор, прокричал:
— Васька! Ма-зай! Вась-ка! Ого-го-го! Где ты?
Мазай не откликался. Сережа сбегал к дежурным других цехов, но Васьки нигде не было.
— Главное, цех закрыт. Можно бы работать, а так только зря время пропадает.
— Садись, Сережа. Придется подождать. Не исчез же он, в самом деле. Должен когда-нибудь прийти.
Мазай готов был уже объявиться, но решил немного послушать: о чем они будут говорить? Он уже заметил, что отношения между Жутаевым и Сережей становятся дружескими. После недавней ссоры с Мазаем, когда Васька сказал, что на дружбе ставит крест, Сергей не отшатнулся от него, но Мазай видел, что тот все чаще бывает с Жутаевым. О чем же разговаривают эти новоявленные друзья? Наверно, о нем, о Мазае. Васька прислушался.
Внизу разговаривали негромко, и Мазаю пришлось напрягать слух, чтобы ничего не пропустить. Но разговор оказался неинтересным. Сначала Сережа рассказывал, как учился в семилетке, а потом начали говорить о том, кто как учит уроки. Сережа спросил, сколько раз Борис прочитывает текст урока.
— А я не считаю, — ответил Жутаев. — Иной урок с одного раза запоминается, а бывает и так, что десять раз прочтешь, а рассказать, что прочитал, не сможешь — потому что не понял. Это, конечно, когда учишь, а сам о чем-нибудь думаешь. О постороннем. С тобой так случается?
— Ого, сколько угодно! Когда несерьезно учишь.
— В этом все дело. Я кончаю перечитывать, когда чувствую — все понятно, от начала и до конца. Вот закрою глаза и все вижу, о чем прочитал в учебнике.
Потом мальчики разговорились о своих планах на будущее: кто кем хочет быть.
— Я обязательно буду инженером, — заявил Сережа. — Как только начну работать, сразу поступлю в вечернюю школу. Закончу десятилетку и махну в технический институт. По-моему, это очень даже возможно.
— У меня папа так учился.
Жутаев тоже мечтал о дальнейшей учебе.
Они просидели у запертой литейки уже полчаса. Жутаев поднялся:
