Анастасия Дробина - Дорогой длинною
– Мокрая вся… Простудишься… - Он отчаянно огляделся, увидел на спинке стула Варькину шаль, набросил её на плечи Насти. Получилось неловко, шаль соскользнула на пол, но Настя не заметила этого, а Илья не осмелился поднять.
– Да… Тебе легко говори-ить… - плечи Насти мелко вздрагивали. - А мне, мне что было думать?! Тебя нет, Варьки нет… Митро ходит и молчит, ходит и молчит, бессовестный! Что мне было делать? День, другой, третий…
А утром Митро с Кузьмой шептался, я слышу - говорят: "Убили"… Как я побежала, как я кинулась…
– К Митро?!
– Нет… Из него клещами ничего не вытянешь. - Настя попыталась улыбнуться, но губы дрожали, и она уткнулась лицом в ладони. - К Кузьме.
Плакать начала, просить. Он маленький ещё, врать не выучился. Он мне и сказал, где ты… Рассказал…
– Что… рассказал? - глухо спросил Илья. В висках застучала кровь. Он стоял у окна и смотрел на держащую ставень ржавую подкову так, будто отродясь не видал подков. Не поднимая глаз, чувствовал Настин взгляд.
– Не бойся, ничего не рассказал. Только я ведь и сама не дура. Не думай, мне всё равно. Ты мне не муж, не жених. До твоих… дел всяких… мне никакого интереса нету.
– Раз никакого - что ж прибежала?
– Сама не знаю. Испугалась. - Настя вымученно улыбнулась. - Как подумала, что не увижу тебя больше…
– Ты же замуж идёшь. Всё равно бы больше не увиделись.
– Это другое. Так бы я хоть знала, что ты живой.
Илья нахмурился. Сделал несколько шагов по комнате, запустил пальцы в волосы. Настя, сжавшись на кровати, молча смотрела за него.
– Нас Манька видела, - наконец сказал он. - Думаешь, она молчать будет?
Что теперь про тебя люди подумают, знаешь? Цыганка перед свадьбой через весь город к другому мчится…
– Не твоя печаль. - холодно сказала Настя. - Никак не пойму - что ты так боишься за меня-то? Тебя послушать - так уж большей шлюхи, чем я, и на свете нет.
Ему словно плеснули в лицо кипятком. Илья замер у окна, тяжело опёршись обеими руками на подоконник. Глядя на ползущие по поникшим листьям сирени капли, спросил:
– Хоть когда-нибудь простишь меня?
– Поди сюда.
Он медленно повернулся, подошёл. Опустился на колени у кровати.
– Дурак… - низким, чужим голосом сказала Настя. - Боже правый, ну что за дурак…
Илья молчал. Только вздрогнул, когда ладонь Насти легла на его голову.
С трудом проглотив вставший в горле ком, выговорил:
– Я только четвёртого дня узнал… Когда Волковы тебя сватали… Что ты… что князь… что ничего… Мне Стешка сказала.
– Знаю. Она и мне сказала. И сказала ещё, что ты ко мне под ружьем не придёшь. Потому что гордый очень. А я, видишь, не гордая, сама пришла.
– Это не из гордости, - хрипло сказал Илья. - Как бы я к тебе явился…
после всего? С какой мордой? Пойми ты, я бы со стыда подох…
Настя молчала, гладя его по голове. Чуть погодя тихо сказала:
– Только ты меня теперь пусти, мне домой надо. Через час платье привезти должны.
Илья вскочил. Встал перед Настей, скрестив руки на груди. Сурово сказал:
– Никуда не пойдёшь.
– Это почему же… - начала было Настя, но он перебил её:
– Не пойдёшь за Федьку, и всё! Я сам тебя возьму! Ты мне первому обещала! Думаешь, выпущу тебя? Да кричи хоть в полный голос - никто не услышит! В табор поедешь со мной!
Настя молча, не поднимая ресниц, улыбнулась. Невытертые слёзы ещё блестели на её лице. Илья сел рядом на смятую постель; осторожно, ещё боясь, обнял Настю за плечи.
– Любишь меня?
– Люблю.
– Не шутишь?
– Шучу, играю! - сердито сказала Настя, открывая глаза. Всхлипнув, взялась пальцами за голову. - Как ты мне надоел, Илья… Неужто таборные все такие? И за какой грех мне тебя бог послал? Может быть…
Илья не дал ей договорить. Вскочил и бросил на колени Насти скомканную шаль.
– Идём!
Гроза уже ушла, лишь отдалённые раскаты ещё ворчали за Новоспасским монастырем да с ветвей яблонь срывались тяжкие капли. Мокрая трава блестела. За церковью был виден рыжий край заходящего солнца.
– До темноты надо успеть, - сказал Илья, выводя Настю за калитку. Осмотрев её, забеспокоился: - Мокрая вся… Идти неблизко, застынешь ещё. Может, вернёмся, высушишься?
– Нет! - Настя схватила его за руку. - Я и так дрожу вся! Вдруг отец схватится или Митро? Быстрее, Илья, прошу, быстрей!
– Не боишься в табор-то?..
– Отстань! Боюсь! Всего боюсь! Только не сейчас… После поговорим.
Варька-то точно там? - она зашагала впереди, держа его за руку, и Илье поневоле тоже пришлось прибавить ходу.
На непросохшей улице не было прохожих, вечернее солнце отражалось в лужах вдоль тротуаров, разбивалось о кресты церкви, садилось всё ниже и ниже. За спиной остались Таганка, обе Гончарные, впереди уже замаячили полосатые столбы заставы, за которыми начиналась дорога. Теперь уже Илья шёл впереди, таща за собой запыхавшуюся Настю. Вот они миновали заставу, будку с караульными, вышли на залитую закатным светом дорогу.
Красное солнце уже коснулось краем горизонта. Илья, присмотревшись, заметил на дороге маленькую фигурку.
– Смотри - Варька бежит!
– Варька? Ох, хорошо как… - Настя улыбнулась и вдруг выдернула пальцы из руки Ильи.
– Подожди. Попрощаюсь… - и, прежде чем он успел спросить, с кем она собирается прощаться, Настя повернулась к городу, пламенеющему на закате куполами церквей и монастырей, раскинула в стороны руки с зажатыми в них краями шали и крикнула: - Оставайтесь с бого-о-ом!
Звонкий крик пронёсся над полем. Из будки выскочил часовой, забранился, застучал прикладом, а Настя уже, смеясь и размахивая платком, бежала по дороге навстречу Варьке. Илья вздохнул. Украдкой перекрестился и пошёл следом.
Часть 2
Кочевые дороги
Глава 1
Гроза пришла на Живодёрку, когда весь хор уже сидел в Большом доме и готовился идти в ресторан. Оконные стёкла дребезжали от громовых ударов, когда в нижнюю комнату Большого дома спустился Яков Васильев. Он окинул разом притихших цыган сердитым взглядом, принялся шагать по комнате вдоль стены, заложив большие пальцы рук за пояс казакина. Изредка он неодобрительно поглядывал на залитые дождём окна. Наконец, проворчал:
– Принесла же нелёгкая грозу эту… Как теперь до ресторана добираться?
– Доберёмся, Яша, ничего. Кончится скоро, над заставой просветы уже. – подала голос из-за стола Марья Васильевна.
– Настя где? Готова ехать? - отрывисто спросил Яков.
– Спит пока. Не беспокойся, разбудим, когда надо будет.
– А Смоляковы? Не появлялись? Черти таборные, где их третий день носит?! Митро, тебя спрашиваю!
– Да что ж я им - нянька?! - невиннейшим голосом отозвался Митро, – Они же мне того… доклада-то не сделали. Может, у Ильи дела какие… Может, лошади…
– А Варька? Тоже, скажешь, лошади?! Тьфу, не дай бог обратно в табор съехали… Все эти подколёсные одним миром мазаны… Весной носом по ветру потянул - и только его и видно.
– Не должны бы… - пробормотал Митро. - Илья мне обещал…
– Ну, так где он, твой Илья?! - взорвался хоревод, и Митро на всякий случай переместился поближе к двери. - И сестрица его где? Купцы в ресторане уже голоса посрывали, Смоляковых требуют! Кто "Глаза бездонные" петь будет? Паршивец, ну пусть явится только! Сколько раз тебе говорить – доглядай за ними, доглядай!
Митро сердито сверкал узкими глазами, ерошил пальцами и без того взлохмаченные волосы, молчал. Если бы Яков Васильев не был так сердит, он заметил бы, что племянник украдкой поглядывает на молодых цыган, сидящих возле двери, и те отвечают ему такими же встревоженными взглядами. Но хоревод ожесточённо мерил шагами комнату, хмурился, тёр пальцами подбородок и, думая о своём, ничего не замечал.
Марья Васильевна оказалась права: через час гроза унеслась за Москвуреку, и над городом опрокинулось чистое небо, подсвеченное на западе розовым закатом. За Таганкой ещё погромыхивало, мокрые ветви сирени роняли в палисадник капли, вся Живодёрка блестела лужами, но дождя больше не было. Пора было идти в ресторан на работу. Митро, стоя у рояля, уже настраивал гитару.
– Не мучайся, всё равно по дороге от сырости спустят. - посоветовал Яков Васильев. - В ресторане настроишься. Эй, Маша! Ну, где там Настя, добудиться, что ли, не можете? Так я пожарников из части в помощь вызову! Та-а-ак… Ну, что ещё?
Последние слова хоревода относились к Стешке, которая спускалась по лестнице, ведущей с верхнего этажа. Спускалась Стешка неохотно, цепляя ногу за ногу, и на её физиономии было выражение крайнего замешательства.
– Ну, что? Где Настя? - нетерпеливо спросил Яков Васильев, подходя к лестнице. Стешка прижалась спиной к стене, зажмурилась и выпалила:
