Филимон Сергеев - Федина беда
А началась история Вероники четыре года назад. Конкурс в театральные вузы был в ту пору огромным, впрочем, как и сейчас… Но Вероника была готова к любым испытаниям. Тем более что видела все мхатовские спектакли и даже выучила некоторые монологи наизусть. Особенно ей удавался монолог Нины из пьесы Чехова «Чайка». Она читала его повсюду, и дома, своим родителям, и на работе, специально устроившись реквизитором при народном театре завода «Серп и молот», а частенько просто в метро или в автобусе.
Именно с Чехова Вероника решила начать свое новое поступление в театральную студию. Ты не представляешь, бабушка, как она здорово декламирует! Во-первых, щеки ее становятся брусничными, губы горят, и вся она словно светится изнутри, во-вторых, глаза Вероники делаются совсем другими, какими-то необыкновенно искренними и очень воодушевленными. А голос у нее какой! Бойко она умеет петь, напористо, не хуже Нюры Суземцевой. Но хоть и способности у Вероники явные и, казалось бы, чего ей печалиться насчет поступления в театральную студию, но в том-то вся и беда, вся и трагедия актерской жизни, что настоящему таланту гораздо сложнее пробиться к признанию, чем человеку со средними способностями. Ведь настоящий талант сценический не только слухом редким наделен, голосом неповторимым, но и ходом мысли своеобразным. Талант, как я понял, дорогая моя бабушка, не может приспосабливаться потому, что он талант. Он сам в себе двигатель нового самобытного смысла и актерского искусства.
Может, поэтому Вероника и на второй год не поступила в училище, хотя занималась с платными педагогами, и на третий год не поступила… И вот только этим летом, через четыре года после невероятных усилий и огромного душевного напряжения, в период подготовительных туров на нее обратил внимание один педагог, заслуженный артист. Оказывается, все четыре года, пока Вероника поступала в училище, он ею интересовался.
Но только через четыре года наконец-то решился поговорить с ней. Произошло это сразу же после предварительного тура. Обычно абитуриентам объявляют или вывешивают списки допущенных до определенного тура. Но вначале фамилии Вероники в списках не оказалось. И вдруг подошел к ней молодой преподаватель и вежливо попросил остаться до конца предварительного прослушивания. «Зачем?» — спросила она, с досадой раздумывая о том, что на будущий год поступать будет еще сложнее, потому что ей исполнится двадцать три года, а для студентки театрального училища — это возраст. «С вами хочет побеседовать руководитель курса», — так же учтиво ответил молодой человек.
В большом волнении Вероника ждала встречи. О чем только не передумала она за каких-то пятнадцать минут. Сначала ей показалось, что беседа с преподавателем училища будет последней в ее жизни. Потом она решила, что на этот раз ее предварительное прослушивание произойдет совсем в другом ключе и вполне возможно, что чтецкий отрывок ей могут предложить заменить на более героический или социальный.
Но все получилось так невероятно, так неожиданно, даже странно! Минут через пятнадцать он сам пригласил ее в аудиторию и, когда она вошла, не зная от волнения, как вести себя, долго молчал. И она, понятное дело, не могла заговорить первой. В руках этого человека была ее надежда, мечта юности, одним словом, судьба. И видимо, заметив ее смущение, уже седой преподаватель поднялся из-за экзаменационного стола, подошел к двери и, убедившись, что их никто не слышит, заговорил с Вероникой словно с дочерью. «Милая девушка, простите меня, но я должен сознаться, что уже давно наблюдаю за вами. Ведь вы уже четвертый раз пытаетесь поступить к нам, не так ли? Не бойтесь меня и не удивляйтесь, что я вас задержал после прослушивания. Но так было надо. Иначе… Скажите, вы любите театр?»
Этот вопрос озадачил Веронику, но она ответила точно так же, как отвечала многим своим знакомым: «Да, я очень люблю театр и готова сцене отдать всю жизнь». — «А на моих спектаклях вы были?» — очень смущенно и даже заметно покраснев, спросил он. «Была, и не один раз», — с радостью ответила Вероника, потому что действительно пересмотрела все спектакли с участием заслуженного артиста. После этих восторженных слов Вероника вдруг заметила, что лицо педагога сильно переменилось. Он задумался и еще раз пристально посмотрел на нее и неожиданно признался: «Я люблю вас, Вероника, давно люблю. И только разница в возрасте заставляла меня молчать об этом. Но я больше не могу молчать: мне шестьдесят один год, и тот идеал женщины, к которому я стремился всю жизнь, может остаться только в моем воображении. А ведь есть возможность прикоснуться к нему, назвать его своим счастьем. Поверьте мне, что это не просто увлечение. Такого со мной никогда не было… Сначала вы мне просто нравились своей редкой внешностью, но потом я понял, что в отличие от своих сверстниц вы обладаете удивительным упорством и всепоглощающей страстью к жизни. Я знаю, как трудно вам поступить к нам, потому что у вас расхождение внутренних и внешних данных… Но если вы ответите мне взаимностью, я сделаю для вас все, что в моих силах. Станьте моим спутником жизни! Одно только ваше согласие — и через месяц вы — студентка училища, а через четыре года вы играете в моем дипломном спектакле «Мария Стюарт»…
Такого поворота Вероника не ожидала. Трудно ей было ответить сразу, очень трудно. Но четыре года почти невероятных усилий сделали свое дело. Она вдруг совершенно ясно, совершенно отчетливо представила себя на подмостках театра, и не просто в главной роли, а в роли Марии Стюарт!
С одной стороны, она понимала, что пошло, даже омерзительно выходить замуж за старика, а с другой стороны, какой-то внутренний голос подсказывал ей, что минута воплощения давней мечты совсем близка: он уважаемый человек в училище, заслуженный артист, в этом году набирает очередной курс, и кто будет против, если он решится взять ее в свою мастерскую! Один худсовет может лишить его этого права, но и то только в том случае, если у Вероники не окажется даже маломальских способностей. Но ведь они есть! Иначе бы в прошлый раз она не дошла до третьего тура.
Несколько секунд Вероника ничего не видела перед собой, ничего не чувствовала, потому что в ушах ее звенели одни и те же слова: «Я сделаю для вас все, что в моих силах… Все, что в моих силах…»
И Вероника дала согласие.
Так она стала студенткой театрального училища.
Видишь, дорогая моя бабушка, какие трудности лежат на пути поступающего в театральную школу, и трудности совсем не такие, о которых я думал.
До поздней ночи просидел я у Вероники. Она подробно рассказала о своем свадебном путешествии на Черное море, потом заговорила обо мне. «Ты, — сказала она, — явление, точнее — самородок, который к обычным неодушевленным предметам относится так же, как к живым и очень ранимым существам. Мой муж говорит про тебя, что ты — человек идеальной гармонии души и слова. Что у тебя в каждом звуке душа чувствуется…» — «Но постой! — перебил я ее. — Почему же мне об этом он сам не сказал? Почему глядит на меня с таким высокомерием, когда я играю?» — «Да я тебе больше скажу! Он собирается исключить тебя! Когда он сказал мне об этом, я сама удивилась. Почему, спрашиваю…» — «Потому что он малообразованный, слишком своенравный… Грубит к тому же… Культуры ни на грош! Как мы, — говорит, — приняли его единогласно, так и отчислим сообща…»
Вот такая история, бабушка моя драгоценная. Передумал я уезжать. После встречи с Вероникой мне совершенно ясно стало, что учиться дальше просто необходимо… Я должен обязательно закончить училище. Я должен доказать, что у меня есть талант. И я докажу, обязательно докажу! И поэтому, милая моя бабушка, приеду я, наверно, очень не скоро, потому как, сама понимаешь, теперь каждая минута дорога… В училище надо обязательно удержаться… Но тяжело, ох как тяжело… Да еще эта разгрузка вагонов…
Сегодня ночью, придя в общежитие, я так устал, что не смог снять ботинки, такими они показались тяжелыми, такими несъемными. Ну, думаю, сейчас как брошусь на кровать, так и провалюсь до утра. Но не тут-то было! До четырех часов уснуть не смог. Мерещилось бог знает что! И уже не деревня наша мелькала перед глазами, а люди, земляки мои, все-все до единого, до самого маленького человечка, до самого незаметного, но родного, кровного… Дядю Ваню нашего покойного вспоминал. Уже под утро, в пятом часу, он мне приснился. Присел ко мне на кровать, спрашивает:
— Ну что приуныл, Федя? Или не можешь поверить в то, что я еще жив? Зря не веришь! Может, дядя твой телом и отошел в мир иной, а вот дух его совести еще жив! Потому как он у него от великого народа исходит. А раз дух его совести жив, то и вера еще жива в народе, только не пойми, что в господа бога! В бога верят те, кто людям не верит, да и в завтрашнем дне сомневаются.
— А кто же не верит людям? — не мог удержаться я. — Может, кто-то из моих знакомых, друзей? Скажи, дядя Ваня, пожалуйста, скажи! Может, эти люди обманывают меня, а я верю им и поэтому понять не могу, где правда, а где ложь?!
