Владимир Пистоленко - Товарищи
— Слушаюсь, товарищ мастер, — в тон ему ответила Оля.
— А Жабин зайдет за тобой? Или как вы условились?
— Нет, не зайдет. Прямо у кино встретимся. Он будет там ждать у входа.
Селезнев помолчал.
— Вот что, Писаренко. Назначать друзьям-товарищам встречи у кино, в саду или где-то на улице — нехорошо. Если кто хочет повидать товарища, а особенно подругу, пусть спросит разрешения, заранее договорится и зайдет к ней домой. Вот как надо. Потом вот еще что… — Селезнев начал быстро перелистывать журнал, словно искал между листами нужные слова. — В общем, Жабина я приметил. Рыженький такой, вертлявый… Что-то мне он не по душе… Одним словом, когда будешь подходить к кино, внимательно присмотрись: если он не ждет, проходи мимо, не останавливайся. И домой. Попятно?
— Понятно, товарищ мастер.
— То-то. Девчонке нехорошо ждать. Особенно если не знаешь как следует человека.
— А почему?
— Все потому! — неожиданно сердитым тоном ответил мастер. — Самой немножко думать надо. И понимать. Не маленькая… Иди, Писаренко.
Немного удивленная, не совсем понимая, за что же осерчал мастер, Оля вышла.
А Селезнев снял очки, резким движением отодвинул журнал и заходил по комнате. Оля, конечно, не могла догадаться, что мастер рассердился не на нее, а на себя.
«По таким вопросам, — рассуждал он сам с собой, — должна бы говорить с девчонкой мать… А матери-то и нет. И отца нет. Значит, это моя обязанность. А у меня, черт возьми, как назло, и слова какие-то горбатые, одно к другому не приставишь».
В дверь постучали:
— Можно войти?
— Входите, входите, — овладевая собой, ответил Селезнев.
Услыхав голос Мазая, он невольно отметил про себя: «Молодец! Ведь не вломился без разрешения, а постучал в дверь, да еще попросил позволения, хоть и пришел по вызову. А разве год назад он был таким? Да ему ничего не стоило подойти к старику и сказать: «А ну-ка, дай прикурить». Даже в классе плевал на пол, толкал на улице прохожих, отнимал у незнакомых мальчишек коньки да забрасывал их через забор. А сколько было драк! И разговаривать без грубостей не умел… Нет, Иван Захарович не знает, каким был Мазай, а то бы не так заговорил».
Мазай развязной походкой подошел к столу:
— Вы вызывали меня, товарищ мастер?
— Вызывал.
— Каждый день кто-нибудь вызывает. Ребята уже смеются надо мной: без тебя, говорят, Мазай, начальство скучает. Я думал, что сегодня без вызова обойдется. Не вышло.
Мазай взял у стены стул, придвинул к столу и сел, удобно привалившись к спинке.
Мастеру не понравилось, что Мазай не ждал приглашения сесть. Он ясно вспомнил, что Мазай каждый раз, входя в кабинет, ведет себя так же. Брови Селезнева недовольно сдвинулись. «Почему же я раньше этого не замечал? Или не обращал внимания?» — подумал он.
— Товарищ мастер, а я догадываюсь, зачем вы меня вызвали. Даю слово, догадываюсь.
— Не думаю, — сдержанно ответил мастер.
— Насчет Бакланова.
— А что с ним?
Мазай чуть прищурил правый глаз и шутливо погрозил пальцем:
— Ох, и хитрый вы, товарищ мастер! А ключ у него отобрали?
— Отобрали.
— Ну вот. Только вы, товарищ мастер, если вызвали меня насчет ключа, то напрасно беспокоитесь. Я как только узнал, в один момент провернул все, что нужно.
Панибратский тон Мазая становился Селезневу все неприятнее и начал раздражать.
«А ведь Мазай всегда разговаривает со мной да и со всеми старшими только так. И признака уважения нет. Наоборот, в его тоне что-то нахальное, наглое — одним словом, неприятное. Но почему же я раньше мог спокойно относиться к этому?» — подумал Селезнев и спросил:
— Что же вы сделали?
— С Баклановым потолковал как следует. Он дал мне честное слово… знаете, товарищ мастер, просто поклялся, что своего ключа у него больше не будет. Никогда. Я и то думаю: зачем ему ключ понадобился? Ни у кого нет, а у него ключ.
Селезнев достал из кармана ключ Бакланова и спросил:
— Скажите, Мазай, кто сделал этот ключ?
— Он сам, Бакланов.
— Значит, он хороший слесарь? А ну, дайте ваш ключ.
Мазай опустил руку в карман и вдруг понял, что этот жест выдал его с поличным: он, как глупая рыбешка на приманку, «клюнул» на неожиданный вопрос.
— А у меня нет, — спохватился он и, словно обжегшись, выхватил руку из кармана.
— Василий Мазай, — спокойно сказал Селезнев, — дайте ваш ключ. Ну? Я жду. Или вам нужно, чтобы мастер дважды повторял свое распоряжение?
Мазай понял, что упорствовать дальше бесполезно.
Молча достал из кармана ключ и нехотя протянул его мастеру.
— Положите на стол.
Селезнев прошелся по комнате и остановился против Мазая, глядя на него в упор из-под нахмуренных бровей.
— Василий Мазай, о вас я думал лучше. Гораздо лучше… Оказывается, вы можете лгать, да еще глядя человеку в глаза.
— Но, товарищ мастер, этот ключ…
— Замолчите! И не пытайтесь оправдываться. Ложь ничем нельзя оправдать. Запомните, Мазай, на всю жизнь: человеку солгавшему, человеку, способному на ложь, люди не верят. И правильно делают: такой человек не имеет чести. Ясно? А что такое человек без чести? Вы знаете, Мазай? Это чужак, вреднейший элемент. Вы понимаете меня? Или нет?
— Понимаю… Но, товарищ мастер, у меня дело-то совсем пустячное, простой ключ… И все! Ключ…
— Дело не в ключе. Сам факт говорит за себя — вы солгали… Позорный факт. Человек, обманувший сегодня на малом, завтра может обмануть на большом. Совесть надо не забывать, честь свою беречь! И пока оставим этот разговор. Сегодня соберите, а завтра утром сдайте швейцару ключи всех ваших товарищей.
— Товарищ мастер…
Селезнев пристально посмотрел на Мазая:
— Может, и у них нет?
Мазай отвел взгляд в сторону.
— Есть, товарищ мастер. Завтра сдам.
По всему виду Мазая, по спокойному тону его голоса Селезнев понял, что не дошли его слова до сознания Мазая.
— Надо было самому догадаться. Так. А теперь послушайте, зачем я вас вызвал. К нам переводят несколько ребят из Сергеевки. Трое зачислены в восьмую группу. Остальные шесть — в девятую. Так вот, одного паренька поместим в вашу комнату.
— В нашу? Тесно же будет!
— В тесноте, да не в обиде. А если правду сказать, так никакой тесноты у вас и нет… Так вот что, Василий Мазай: вы староста в восьмой группе, староста в своей комнате, — проследите за тем, чтобы новых ваших товарищей приняли по-хорошему. Это мое вам особое поручение. Очень важное. И я хочу, чтобы вы поняли это. Как думаете, справитесь с заданием?
— Да я что? Как ребята. Ну, конечно, если ваше приказание, то в обиду новичков не дам. Уж тут будьте уверены, товарищ мастер: подкручу гайку до отказа. Вот только в комнату к нам не вселяли бы… Мы привыкли вчетвером…
— Обязательно вселим. Иначе нельзя… И вы напрасно пытаетесь возражать. Надо думать не только о себе… А теперь я хочу поговорить с вами насчет этих самых «гаек», которые вы любите «подкручивать». С умом надо все делать. Вы знаете, если гайку подвинчивать без толку, можно резьбу сорвать или болт свернуть.
— Ну что ж, я понимаю, товарищ мастер.
— Понимать мало — надо делать. О людях судят по поступкам… Вот была у меня сейчас Писаренко…
— Вы ее пустили в город?
— Отпустил. Оказывается, Мазай, вы всех гоняете на консультации. А зря. Пусть идут тс, кому нужно. Остальные могут заниматься другими делами. А вы всех под одну гребенку. Надо понимать людей и самому быть человеком, а не бюрократом.
В КИНО
Хотя мастер и отпустил Олю в кино, она поняла, что сделал он это неохотно. Значит, был против и просто пошел ей на уступку. Шагая по темной вьюжной улице, Оля раздумывала, почему мастер был против и почему не поговорил с ней откровенно. Она давно заметила и уже привыкла к тому, что Селезнев хорошо относится к ней — во всяком случае, лучше, чем ко многим другим ребятам. Мастер всегда охотно беседовал с ней, расспрашивал, как ей живется… Оля частенько и сама обращалась к нему и всегда встречала готовность мастера помочь советом. Каждый его совет она принимала безоговорочно, хотя и не без того, чтобы иногда для видимости не покапризничать.
Нелестный отзыв Селезнева о Жабине смутил Олю. Почему мастеру не нравится Жабин? Почему? Ответа не находилось… Не вернуться ли назад? Прийти к мастеру и сказать: передумала. Бывает в училище кино, и хватит. Мастер, конечно, похвалит. Ну, а как Жабин? Он будет ждать. Обидеться человек может: дала слово — и обманула, не пришла. Обманывать очень плохо, хуже ничего не бывает. А Жабин, хотя и не нравится Дмитрию Гордеевичу, — ничего парень. Веселый, балагур, с ним никогда не скучно. И говорит он очень интересно, как никто в училище не говорит: по-одесски. И потом, он же свой, из одного училища. Не только сам не обидит, а может даже заступиться, если чужие мальчишки задирать начнут. Нет, подводить Жабина не стоит.
