Наталья Парыгина - Один неверный шаг
Но Сергею Александровичу как-то не приходило в голову в чем-либо — в заслугах ли, в недостатках ли — сравнивать себя с такими, как Малахов. Он не видел ничего противоестественного в том, что немолодой рабочий объясняется с ним стоя, и не догадывался указать на один из пустых стульев или на притулившийся у стены продавленный кожаный диван.
— Что вы, Малахов?
Главный инженер любил так говорить: «Что вы?». Он иногда задавал этот вопрос, перебивая говорившего, точно не дослышал. Королеву казалось, что ему просто нравилось сбивать человека с мысли. Главный инженер произносил свое «Что вы?» с чуть брезгливым оттенком в голосе, словно заранее был уверен в малозначительности того, что скажет собеседник.
Королев сам не заметил, когда он перенял у главного инженера не только эти слова, но и барственно-пренебрежительный тон. Во всяком случае уже после того, как его назначили начальником цеха, потому что формулировка эта чисто начальническая: при малой должности она как-то не звучит.
— Думка у меня одна засела. Рационализация вроде, — сказал Михеич, переминаясь с ноги на ногу и не решаясь без приглашения сесть.
— Оформили?
— Нет. Вот принес показать.
И Михеич извлек из кармана тетрадный листок, на котором ночью нарисовал от руки эскиз своей рационализации.
Начальник цеха взял листок, бегло взглянул на него и отложил в сторону.
— Ладно, — сказал он, — зайди часика через два, сейчас некогда, пятиминутка начинается и еще кой-какие неотложные дела.
Эту привычку обращаться к людям то на «ты», то на «вы» Королев тоже перенял у Левицкого, причем обращение на «ты» и у него и у главного инженера означало благорасположение.
— Я считаю — большую экономию металла можно получить, — в радостном возбуждении проговорил Михеич.
— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо перебил Сергей Александрович. Он вдруг вспомнил опять об этой вагранке и уже набирал номер ремонтного цеха, чтобы договориться о сроках ремонта.
Михеич повернулся и вышел.
Пятиминутка
Как раз входили мастера на пятиминутку.
Мастера были почти все в годах, выдвиженцы: в Дубравинске инженеров и техников пока не хватает, особенно в горячих цехах. На прохладные места находятся, а на горячие не зарятся.
Вошел начальник смены Долинин, которого Сергей Александрович в ночном разговоре с женой справедливо ли, нет ли назвал чугунным за отсутствие гибкости. Был он высок, худ, угловат, реденькие волосы гладко зачесаны назад, глаза после ночной смены запали от усталости. Вошел и сел, локтем оперся на авдонинский стол, голову опустил на ладонь.
Долинин приехал в Дубравинск четыре года назад после окончания техникума. Теперь он учился заочно, перешел на третий курс института. По нехватке инженерно-технического персонала его выдвинули начальником смены, Сергей Александрович даже подумывал, не назначить ли его своим заместителем. Подумывал, но не решался. Нередко докучал ему Долинин своим упрямством. Уж если в чем убежден, что надо делать так, а не иначе — не отступится от своего, хоть ты его режь на куски. Можно ли так? Есть идея — выкладывай, а насколько она в интересах производства, об этом предоставь судить тем, кто повыше тебя.
Был за Долининым один грех, который совершил он в прошлом году. Никто не ожидал, что он на такое решится, хотя тот и предупреждал. Так, думали, поболтает да перестанет. А он раз — и ахнул: написал в областную газету статью.
Дело касалось сушильных печей. К тому времени в литейном цехе прошла уже большая реконструкция: крышу подняли выше, конвейер переделали, выбивное отделение расширили. А печи для сушки стержней оставались старые, несовершенные, и от этого в цехе порой возникала большая загазованность. Летом, когда все двери настежь, не так заметно, а зимой хоть убегай из цеха, никакая вентиляция не спасала.
Конечно, и кроме Долинина были люди, которых эта беда беспокоила. Королев надоедал главному инженеру, к самому директору обращался, и все трое вместе не раз обдумывали и обсуждали вопрос. Но дело было в конце года, жали программу, с реконструкциями возиться некогда. Назначали сроки и переносили, опять назначали, опять переносили. Тогда Долинин заявил, что он напишет в газету. И написал.
Если бы в газете десять раз похвалили Дубравинский завод, а один раз обругали — это было бы ничего, можно пережить. Но завод стоял в тихом городе, не на виду, и продукция его малозаметная, не то что, скажем, мотоциклы, которые тарахтят по всем улицам, или швейные машины, которые несут с собою марку завода во все концы страны и даже за границу. Нет, о Дубравинском заводе мало кто знал. И вдруг — статья в газете! О непорядках в литейном цехе.
Что вы будете думать о человеке, которого вы ни разу не видели и о котором вам только сказали, что он бездельник? Так и будете думать, что в самом деле бездельник. Сколько хороших дел на заводе — никто не писал о них, тому же Долинину и в голову не бросилось испробовать литературные способности на положительных примерах. Неприятность выискал. Какое мнение теперь сложится в целой области о Дубравинском заводе? Такое мнение, что там одни беспорядки.
Сушильные печи в литейном цехе реконструировали. Воздух в цехе стал чистым. Но самовольства Долинину не простили. Так и зовут его за глаза: корреспондент. Квартиру дали на четверых однокомнатную. «Хочешь жить просторно — вступай в кооператив, — предложил директор. — Хоть на трехкомнатную запишем». Отпуск на экзаменационную сессию выпросил с трудом. Благодарностей за хорошую работу не имеет. А так все идет нормально. Другие работают, и Долинин работает… Характером угрюмоват… Не такого бы заместителя надо Сергею Александровичу, да выбора особого нет. Долинин да Храпов, у других еще больше минусов. Вот и Храпов как раз…
Храпов толстенький, лысоватый, мягкий. Он вошел в кабинет неслышной, слегка приседающей походкой и тихонько опустился на краешек дивана, поближе к Сергею Александровичу.
— Извините, заливщик один заболел, пришлось решать, задержался…
— Все собрались? Будем начинать, — перебил начальник цеха. — Докладывай, Павел Алексеевич.
Долинин выпрямился, убрал руку со стола и без журнала, наизусть стал перечислять, сколько сделано на формовке, на заливке, на обрубке, сколько готовых отливок сдано на склад, сколько забраковано.
Сергей Александрович слушал Долинина, глядя на какую-то бумажку с цифрами, и сохранял на лице бесстрастное выражение, какое он давным-давно выработал, считая необходимым в своем положении начальника скрывать личные симпатии и антипатии. Но если бы он позволил себе сейчас сбросить служебную маску, то по лицу Сергея Александровича разлилось бы откровенное удовольствие, и он, возможно, даже улыбнулся бы. Королев любил свой цех и свою работу, умел и в других людях ценить хороший трудовой стиль. За сухими цифрами он угадывал строгую продуманность и четкую организованность в работе ночной смены — самой трудной по времени смены, потому что каждому человеку ночью хочется спать и приходится бороться с собой, чтобы работать, как днем.
— На обрубке… как вам удалось?
— Поставил двух подсобных рабочих. И на улице работали.
— Ясно.
Да, что ни говори, а на такого заместителя можно положиться. Заместитель должен служить как бы естественным продолжением начальника цеха. Удачное слово: за-ме-сти-тель. Ты уходишь на совещание к директору. На беседу к главному инженеру. На собрание, заседание, бюро… Уходишь на какое-то внецеховое мероприятие, а здесь остается твой заместитель и делает все как надо, как сделал бы ты сам, и жизнь идет нормальным, размеренным ходом. У Долинина паршивый характер, но Долинин не подведет.
— Как первая смена приняла цех? Насчет чистоты и прочего нет претензий? Адам Иваныч?
Храпов встрепенулся, наклонил набок голову, вздернул слегка плечи и сказал:
— Нет.
Он произнес это слово таким неопределенным тоном, точно на самом деле претензий была уйма, да он не хотел их тут выкладывать, жалея Долинина.
— Ты говори, если что, — несколько раздраженно (Сергей Александрович легко раздражался) сказал Королев.
— Да нет, ничего.
Ну, ничего, так ничего. У мастеров какие вопросы?
— У меня один вопрос, — сказал мастер Шуленков. — Насчет Раисы Голохватовой. В крановщицы девка просится, чтобы поставили на кран ученицей.
— На кран кого попало ставить нельзя, — возразил начальник цеха и покосился на Авдонина.
Григорий Григорьевич всю пятиминутку, которая, разумеется, только так называлась, а длилась гораздо больше пяти минут, сидел молча, съежившись так, что пиджак его высоко поднимался на плечах и упирался воротом в затылок. Теперь от взгляда Королева он съежился еще больше, Сергею Александровичу стало его жалко, и он подосадовал на себя за намек, который вырвался как-то невольно.
