Алексей Азаров - На острие меча
— Генерал просит вас, — сказал адъютант, и Пеев вошел в кабинет, просторный, как зал для танцев.
— Здравствуй, Форе! Я не слишком некстати?
— Ты же знаешь, что я всегда рад тебе! — сказал Никифоров. — Чертов кабинет! Просто балдею в нем. Дела, бумаги, писанина. У меня есть полчаса свободных, не хочешь ли погулять?
Дом был в сотне метров от царского дворца и Борисова сада.
Сели на скамейку; Пеев поднял с земли прутик, постучал по колену.
— Знаешь, Форе, что я вспомнил? Свою женитьбу.
— Да, забавно вышло. И от службы избавился и жену получил. Как там Елисавета?
— Эль? С ней все в порядке… Но и ты был хорош!
Никифоров засмеялся: пример Пеева оказался заразительным. Вскоре и сам Форе проделал такой же трюк со свидетельством и тоже вылетел из армии. В 1910-м. Он и раньше был на грани увольнения: под предводительством Пеева и с группой надежных ребят-социалистов в день освящения Народного театра освистал монарха Фердинанда Саксен-Кобургского. От кары спас дядя, видный генштабист. А еще раньше, на первом курсе юнкерского, сколько суток карцера отсидел за участие в пеевском марксистском кружке!.. Да, времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Так говорили латиняне и были правы.
Карьера. Несмотря ни на что, он, Форе, в конечном итоге сделал блестящую карьеру.
Казалось бы, все превосходно: оклад, положение, вес. Но почему неспокойно на душе? Почему рука всякий раз останавливается, не спеша подписать обвинение тем, кто ведет антиправительственную работу в армии? И кто, скажите на милость, заставляет его, надев парадный мундир, идти во дворец, хлопотать за людей, коих он по присяге должен карать, а не миловать? Лукаш подкусывает, зовет розовым. Он бы, пожалуй, и рад подставить ножку, да мешают давние приятельские отношения и родственная связь Форе с Любомиром Лулчевым, первым советником Бориса III.
— Трудно мне, Сашо. Ты и не знаешь, как трудно!
— Что трудно, Форе?
— Недавно получил материалы на офицерский кружок. Совсем мальчишки. Антиправительственная пропаганда среди солдат.
— Что им будет?
— А что может быть? Ты же сам юрист.
— Смертная казнь. Царь конфирмует приговор?
— Я говорил с ним… пока безрезультатно. Немцы давят на правительство. Делиус наглеет, ведет себя как сатрап. Представляешь, Костов из разведки конфиденциально уведомил меня, что люди Делиуса вмонтировали в моем кабинете аппаратуру, подслушивают разговоры. Считается, что я ярый русофил и вдобавок с сомнительным прошлым.
— Форе…
— Что? Что «Форе»?
— У меня серьезный разговор. Послушай, Форе… Я хочу предложить тебе помогать мне. Нам…
…Два с половиной часа говорили они — двое на дорожках Борисова сада. О чем думал Никифоров, слушая Пеева, что вспоминал? Юность, листовки, написанные ими совместно в юнкерском? Молодых офицеров, патриотов Болгарии, обреченных на смерть за слова правды? Рабочих, одетых в шинели, не желающих воевать ни за царя, ни за Гитлера и подыхать во имя чужих прибылей?.. Что вспомнил он, генерал армии его величества Бориса III, председатель высшей военно-судебной инстанции, слушая Александра Пеева и сказав в заключение одно-единственное, словно свинцом налитое слово «согласен», меняющее жизнь, судьбу, будущее…
— Теперь нас стало двое, — сказал Пеев Испанцу.
Испанец пришел, как всегда, вечером. Часа полтора занимались в кабинете по программе шифровки-дешифровки; выпили кофе. На столе лежала книга Алеко Константинова «Бай Ганю». Ей предстояло стать в будущем книгой кода.
— Грустно, — сказал Испанец. — Грустная это штука — расставание. Не так ли, доктор?
— Вы?..
— Да, я скоро уеду. Центр отзывает меня. Кстати, Сашо, вам предстоит познакомиться с Эмилом.
— Кто это?
— Музыкант… Я хотел сказать — радист. Эмил Попов, совладелец радиотехнической мастерской. Через его передатчик будете держать связь с Центром.
— Где мы встретимся и когда?
— Завтра. В кофейне бай Спиро на углу Витоши и Алабина. Скажете ему: «Воздух теплый, прямо пар плывет», он ответит: «Да, денек сегодня боевой».
— Что он за человек, этот Попов?
— Сами увидите. Но, до встречи, Сашо!
…Порция малеби и стакан бозы. Бай Спиро — толстый, неповоротливый, но обслуживать умеет. Да и кофейня у него чистенькая, приятно посидеть. Пеев вытирает лоб, медленно отпивает глоток бозы. Жарковато…
— Ну и погодка, Спиро! Воздух теплый, прямо пар плывет.
Молодой парень за соседним столиком — широкие плечи, лицо красивое, чуть угрюмое — словно нехотя вмешивается в разговор.
— Особенно жарко, если набегаешься, как я. Да, денек сегодня боевой.
— У меня тоже.
Пеев вышел первым, Попов — чуть помедлив. Встретились на Алабина, пошли рядом.
— Я — Попов.
— Знаю. Пока встречаться не будем. Я дам вам знать, когда появится надобность.
Все так, как инструктировал Испанец.
Не прощаясь, разошлись.
Вечером, проверив, нет ли слежки, дважды изменив маршрут и выйдя на улицу Марии-Луизы через пустынные переулки, Пеев пришел к Испанцу.
Последний вечер… Испанец был задумчив и грустен. Предложил:
— Давайте-ка выпьем, доктор, за нас с вами, за хороших людей.
Сам плеснул в бокалы сливовицы. Морщась, неумело проглотил. Долго не мог перевести дух. Пеев смотрел на него: усталое лицо, седина у висков. Не молод… Вот и уходит, обрывается живая связь с Центром, с людьми. В коридоре, после последних разговоров о делах, о технике связи, Испанец, прощаясь, обнял Пеева, прижал к плечу. Сказал сам себе:
— Ну, ну, что за сантименты!
С силой пожал руку.
Больше им не довелось увидеться… Никогда.
3Ноябрь 1940 года.
Пеев по утрам все чаще настраивал свой приемник «Блаупункт» на РВ-64 и радиостанцию имени Коминтерна. Это было рискованно: по указанию полицейских властей приемники, находившиеся в частном пользовании, опечатали таким образом, чтобы болгары не могли слушать Лондон и Москву. Пеев, сняв свинцовые пломбы и сургучные нашлепки на картонках, ловил позывные Москвы… Сообщали о новом шаге Правительства СССР. Болгарскому правительству — в который раз! — протягивали руку дружбы: предлагали подписать пакт о дружбе и взаимопомощи. В ответ премьер Богдан Филов, по поручению царя, встретился с эмиссарами Гитлера и Риббентропа, и, как расплывчато формулировалось в коммюнике болгарской стороны, делегация «вступила в переговоры о присоединении к Тройственному союзу».
Царь — этот машинист-любитель — на всех парах гнал Болгарию к войне; за его спиной, контролируя повороты реверса и определяя курс, стояли немцы. Глава министерства войны 1 генерал Даскалов совершил ознакомительную поездку в ставку ОКБ2. Министр вернулся в полном восторге: четкость организации штаба, боевые качества вермахта произвели на него неизгладимое впечатление. Делясь наблюдениями с Никифоровым, он утверждал, что в мире нет силы, способной остановить германского солдата. А какая выучка, какая дисциплина! И самоотреченная преданность фюреру и национал-социалистской идее у всех, от новобранца до фельдмаршала!..
О кардинальном повороте в политике свидетельствовало не только это. Были факты более мелкие, но тоже по-своему красноречивые. Однажды утром на бульваре Евлогия Георгиева сменили эмалированные таблички. Проснувшиеся жители узнали, что их удостоили чести проживать на бульваре Адольфа Гитлера.
«Бай Ганю», еще недавно такой новенький, в мягком белом переплете, изрядно поизмялся. Пеев, запершись в кабинете, составлял сообщения Центру. Никифоров что ни день доставлял ценную политическую информацию. По роду работы он присутствовал на заседаниях Высшего военного совета при министре войны, где теперь наряду с обычными вопросами повестки дня (перемещения генералитета, представление к крестам) рассматривались и решались проблемы, связанные с дислокацией войск, методами взаимодействия с германскими частями, прибытие которых в Болгарию ожидалось в ближайшее время.
Через тайники, оборудованные Пеевым в разных концах города, информация Никифорова попадала в мастерскую по ремонту радиоаппаратуры «Эльфа» на улице Константина Стоилова, 18 (владелец — дипломированный инженер Иван Попов, технический руководитель — младший компаньон, брат Ивана, Эмил Попов). Тридцать рабочих мастерской — свидетельство того, что предприятие процветало. Доктор Пеев подписал с «Эльфой» контракт на обслуживание своего «Блаупункта», и Эмил Попов из почтения к солидному клиенту иногда заглядывал к нему на дом: нежный немецкий аппарат нуждался в периодическом осмотре и профилактических ремонтах… Так бывало в экстренных случаях, когда информация, собранная Пеевым через Никифорова, в Союзе офицеров запаса, в беседах с Марковым, ставшим командующим армией, Богданом Филовым, генералами Луковым, Лукашем, полковником Генштаба Стефаном Димитровым, — информация, очень серьезная и достоверная, не могла ждать, отлеживаясь в тайнике. Эмил Попов приходил с чемоданчиком, раскладывал на столе в кабинете инструменты, протирал клеммы спиртом, и Елисавета, не догадывавшаяся еще ни о чем, расплачиваясь, давала старательному мастеру лишние десять левов «на чай». Эмил, подавляя улыбку, брал, кланялся. Двойственность положения его не тяготила, скорее забавляла. Он был старым подпольщиком и привык к самым неожиданным ситуациям.
