Гафур Гулям - Нетай
Спросите у них самих.
Когда бы горлинки обрели речь, они бы сказали: «Мы поем бескорыстно для людей, мы им доставляем удовольствие своим пением».
Суфи, возгласив азан рыдающим, безысходным, как остаток своей жизни, голосом, призвал к тишине присутствующих в медресе. Протяжная эта мелодия тяжкой грустью вливалась в сердца слушающих.
С окончанием азана люди по одному, по двое потянулись в молельню, разместились рядами.
Несколько раз простерлись ниц, преклонили колени, сели. Вставши, отвесили поклон. Была прочтена фатыха. Один из пареньков старушечьим печальным голоском возгласил нараспев тексты из корана. Вновь прочли фатыху. Вслед за фатыхой мулла-наставник призвал вновь воздеть руки — для молитвы-благопожелания. Было испрошено у всевышнего исцеленье для некоего богатея, долгое время страждущего пеллагрой, — и напоследок имам, поднявшись к алтарю, начал хутбу — пятничную проповедь.
По завершении хутбы он обратился с речью к воспитанникам, заполнявшим молельню:
— Чада мои, дети народа моего!
В божьем слове сказано, что цари есть тень божья на земле. Любое предписание царя есть закон. Хотя наш светлейший царь и является иноверцем, наша обязанность — верой и правдой служить его величеству, жить в мире я покое, сохраняя порядок, и во время каждого из пяти ежедневных намазов творить молитву о здравии его высочайшей особы.
Достаток всякого человека — от всевышнего. Посему следует уважать людей состоятельных и, поскольку от них вкушаем хлеб-соль, надлежит воздавать им за это по правилу: кланяйся сорок дней тому, чьим хлебом питался хотя бы день: надлежит неуклонно следовать приказам их и повелениям, чтобы удовлетворить первоначально — бога, во-вторых — царское величество, в-третьих — наставников, подобных нам.
Очень правильно сказано вероучителями: как из маша не получится плов, так не будет правителем куча рабов. Вам хорошо и премного известно, как в кишлаке Мингтепа объявился некий вор и нечестивец и стал притязать на звание ишана. Собрав вокруг себя толпу босоногих приверженцев, соблазняя их чужеземной ересью и творя бесовские наваждения, которые нарек чудом, он поднял мятеж. И был изобличен прозорливым оком белого царя. Каковы же были последствия, дети мои? И то сказать, он, господин белый царь, пощадил своих подданных. Ведь было в полной его власти и в доброй его воле открыть огонь из пушек по всей Ферганской юдоли, всех нас поголовно стереть с лица земли. Однако их величество не поддался необузданному гневу, удовлетворяясь одним лишь кишлаком Мингтепа, разгромленным из пушек, и несколькими сотнями немытых рож, преданных истребленью.
Скажите-ка, чада мои, разве же это не милосердие к таким подданным, как мы? И еще следует быть благодарными за то, что охранительным заслоном над нами предстали несколько сердобольных богачей, хлопкопромышленников и заводчиков. Это их прощеньями мы остались невредимы.
А посему — не забудемте же ни на мгновенье о добросовестной службе им и господину белому царю.
Вы, чада мои, станете поводырями народа, обратитесь же и вы с увещеванием к сей грешной черни, дабы исполнился ваш долг. Омин… — сказал имам и закончил речь длинным-предлинным благословением. Воспитанники неторопливо потянулись из молельни и разошлись по кельям.
Эта речь приходится на второй месяц мятежа Дукчи-ишана, поднятого против правительства Николая, и была произнесена после того, как карательные отряды царя восстановили «порядок» среди народа.
Мятеж Дукчи-ишана не опирался ни на какую революционную идею. Он представлял собой чисто религиозное выступление. Но и при том царская Россия и местная знать были весьма напуганы им. В результате он был раздавлен, как муха, попавшая меж лап самодержавной России и когтей местной знати.
Оставив подлинную оценку минувших событий нашим историкам, приводим здесь сатирическое стихотворение поэта-демократа Завки, посвященное мятежу Дукчи-ишана.
Сатира Завки на ишана ИгчиЛюдей напрасно всполошив,
принес ты много бед, ишан.
Но благо — самого тебя
беда свела на нет, ишан.
Невежеством рожденный бес,
на плаху ты людей повел,
Ты остерегся бы сего,
коль знал ученья свет, ишан.
Кто правом наделил тебя —
на благочестье притязать.
Коль даже шариат тебе
неведом как завет, ишан?
Ты сверхъестественным путем
варил похлебку без огня
И пестроту «чудес» творил —
одну другой вослед, ишан.
И вспоминает, как кошмар,
твои тенета Фергана:
Здесь каждому принес урон
ты в тысячу монет, ишан.
Ты свару круто заварил,
народу расхлебать пришлось,
Ты рвал плоды, садовник вновь
за все держал ответ, ишан.
Тщеславьем вызванный удар
не одного тебя сразил.
Ты породил чуму окрест,
как довершенье бед, ишан.
Поганой сущностью своей
навлек удар на Мингтепа,
И там от тысячи дворов —
лишь пепелища след, ишан.
Убито сколько, пленено.
Царя кровавый приговор
На совести твоей лежит,
как подлеца навет, ишан.
Не излови Кадыркули.
и не повесь тебя, — сейчас
Себя ровнял бы ты с Махди,
приняв святой обет, ишан.
Ты ради чуда вздул пожар,
поставив ереси очаг.
Меж иноверцами — и то
не много сих примет, ишан.
От нечестивых дел твоих
в руинах Мингтепа лежит,
Потоки дыма, что ни шаг,
пятнают белый свет, ишан.
Попав из собственной пращи —
себе и в голову, и в зад,
Ты умер, смерть другим неся,
нечистый, как запрет, ишан.
И воздаяние приняв
за смерть, побоища и кровь,
Спеши-ка в ад, и там гори
до окончанья лет, ишан.
В стяжательстве непревзойден,
гнилой снаружи и внутри,
Вороной пестрой ты клевал
гниющий свой обед, ишан.
Коль станет кто о Фергане,
о беспорядках вопрошать,
Завки ответит, что гнусней,
чем ты, в преданьях нет, ишан.
Это стихотворение поэта Убайдуллы Завки принадлежит к числу хороших стихов того времени, посвященных известным беспорядкам, вызванным неуместными потугами религиозного фанатизма.
Поэт в те годы был еще молод, да, пожалуй, и поэтическое мастерство его было недостаточным, чтобы проанализировать этот «натиск и газават».
Сильное воздействие на преобладающие настроения молодого поэта Завки произвели несчастья, обрушившиеся на народ Ферганы после событий, связанных с Дукчи-ишаном, расстрел из пушек — прямой наводкой — кишлака Мингтепа и прилежащих кишлаков, разрушенье всех домов и подворий в этих селеньях, истребленье тьмы народа, угон на виселицу ни в чем не повинных людей, обвиненных в приверженности ишану; скитанья из кишлака в кишлак в поисках крова и пропитания сирот, оставшихся без родителей: а сверх того — возложенные царской администрацией на плечи народа непосильно тяжкие военные налоги. Ведь в эти годы Завки был всего-навсего бедным ремесленником, шьющим детские ичиги.
В стихотворении весь гнев, накипевший в сердце униженного народа, Завки совершенно справедливо обрушивает на зачинщика «священной войны» невежественного, бездарного, фанатичного и вероломного Дукчи-ишана.
Достойно внимания, что и многие другие прогрессивные поэты-демократы того времени придерживались отрицательного мнения о Дукчи-ишане. Например, Мукими в своем известном сатирическом стихотворении «Негодяй» говорит:
Хоть пополам его разрежь —
ума ни капли не найдешь,
Но скажут, глядя на чалму:
«Большой ученый, негодяй».
Похитивши, с овечьих туш
он обдирает курдюки,
И отсылает в Мингтепа
весь жир конченый, негодяй.
Звать негодяем нелегко
иного изо всех живых,
Меж негодяев он один —
непревзойденный негодяй.
Между тем, эта сатира Мукими, являющаяся правдивой характеристикой ишана, была создана за много лет до беспорядков. Кроме этих двух поэтов высмеивали ишана во множестве стихов — Мухайир, Нисбати, Улфат и другие. Однако целостностью в показе исторических событий сатира Завки возвышается над иными.
III
Среди преданных виселице находился и батрак хлопкопромышлепника — бая Умурзака из кишлака Мингтепа — правоверный Маманияз. Наряду с другими и его хижину поглотили жерла пушек, немногий скарб был разграблен, семья — разорена и выброшена на улицу.
