Цилия Лачева - Современный болгарский детектив
Стол, покрытый скатертью, был уставлен всем, что бог послал в этот день… Инженер Стилиян Христов ел медленно, без аппетита, выпил только раз — за здоровье хозяев. То и дело взглядывал на девочку, а она, подперев подбородок ладонью, жевала нарочно медленно, и мать поторопила ее, сказав, чтобы ела прилично. Стамен Юруков, чувствительный ко всякому взгляду, направленному на его дочь, оскорбился любопытством гостя.
— Маленькая еще у нас девочка, — сказал он.
Зефира иронично улыбнулась, отвела серые, почти прозрачные глаза и, взяв отцовскую рюмку, отпила из нее немного вина.
— Сколько ей лет? — глухо спросил Христов, словно Зефиры здесь и не было.
— В феврале пятнадцать исполнится.
Секунду помедлив, инженер поднял рюмку с ракией и осушил ее до дна. Потом, оглядев стол, попросил воды. Стамен Юруков подал жене знак встать из-за стола, взглядом выпроводил и дочку — чувствовал, что начальство пришло не просто так, не для еды и не для питья. Женщины бесшумно исчезли за дверью.
Налив в рюмки вина, хозяин приготовился к разговору, вероятно связанному с работой, с производством. И потому был просто поражен, когда услышал небрежные, но и отчаянные какие-то слова:
— Знаешь, Мария уже два месяца у меня живет. Мы уже назначили день свадьбы — приблизительно. Она умная, добрая женщина — кажется по крайней мере. Нет, она такая и есть, но не могу я дышать свободно рядом с ней… Она угнетает меня.
— Как так может быть? — промолвил Юруков. — Разве доброта угнетает человека? Да доброта — это ведь перо жар-птицы, это…
— Железные тиски, вот что она для меня. Явилась в мой дом… нет, я несправедлив, я сам ее пригласил. Думал, наведет порядок в моей жизни, как это умеют делать заботливые женщины…
Юруков кивнул. Гость отпил еще несколько глотков. Рука его снова задрожала.
— И пошло! — продолжал он. — Вцепилась в меня, следит, унижает своим вниманием. Ночью будит и спрашивает, сплю ли я, когда я ворочаюсь и говорю во сне… Да это у меня привычка, с детства! Утром приносит завтрак в постель и стоит надо мной, пока я все не съем. Как это можно терпеть? А духовное из меня с корнем вырывает. С тех пор как пришла ко мне, я написал всего одиннадцать страниц, а ведь голова полна проектов, замыслов, тему свою я еще в институте облюбовал, в Праге, собрал там большой материал, все библиотеки перерыл. Думал, закончу за два года.
— И давно вы ее пишете? — с интересом спросил Стамен Юруков, думая, что инженер создан для живого дела, у печей, и, скорей всего, писать что-то — не его дело.
— Уже семь лет. И конца не видно, потому что все время поручают тяжелую работу — объекты ответственные. Недавно сказал себе: все, дела вошли в норму, и я тоже. А получилось наоборот. Словно завязалось во мне что-то, как узел, и не идет… В общежитии жили по четыре человека в комнате — и я чувствовал, что свободен и способен, как говорят, к творческому труду. Сейчас живем вдвоем в двух комнатах — а руки у меня связаны.
— Не думай так, — мягко сказал Стамен Юруков. — Твой дом весь светится — сразу видно, в женские руки наконец попал.
— Ты прав, но эта идиотская чистота меня раздражает. Представь: она наводит порядок на моем столе! Вчера выкинула две измятые страницы, а там были мои расчеты. Роется в моих карманах, наводит ревизию, а ведь я сую в карманы бумажки со своими записями — со всем, что приходит в голову. Какая-нибудь цифра, какой-то вопрос…
— Ну, это ей можешь сказать, — перебил Юруков. — На работе она усваивает сложные вещи. Запрети ей: служебное, мол, не трогай.
— Я и запретил. И сейчас она не карманы мне выворачивает, а душу. Сидит и смотрит в спину, вот ужас-то. Процеживает каждую мою мысль, изводит вопросами, а то и просто молчанием. Я себя чувствую привязанным к ножке стула в собственном доме, как щенок какой-то.
Стамен Юруков возразил:
— Ну, это ты перебарщиваешь! По моему мнению, Мария, как и все женщины, просто имеет свой взгляд на вещи, который отличается от нашего, мужского взгляда. К примеру, я могу сидеть в комнате часами, и мне и в голову не придет, что ваза стоит не там, где нужно, что шкаф пыльный, что левый ботинок не стоит возле правого, как ему положено, а валяется в стороне. А жена моя, как войдет в комнату, сразу это видит.
Стилиян Христов в отчаянии махнул рукой.
— Это не одно и то же — ну да ладно…
Он доверительно наклонился к Юрукову, с тревогой оглянулся на дверь и, понизив голос, прошептал:
— Хочу кое о чем тебя спросить, бай Стамен, как мужчина мужчину. Ты знаешь, у меня есть ребенок — дочь, я ищу ее по всей стране. Плачу́ одному человеку, он собирает сведения. Я знаю, ваша Зефира — приемная, вы взяли ее, когда она маленькой была…
Стамен Юруков сжал его запястье, закаленное железом, корявыми, точно клещи, пальцами.
— Путаешь ты что-то, человече, — сказал он. — Зефира наша, мы сами ее сотворили, и она для нас — все на свете. А до тебя дошли пустые сказки, глупая людская молва. Каких только сплетен не носят со стройки на стройку!.. Мутная вода, ни больше ни меньше.
Он тяжело дышал, губы его побелели. Высвободив: руку, инженер растирал запястье. После паузы сказал, усмехаясь:
— Ты чуть мне руку не сломал, коллега… Извини! Пойми меня, пожалуйста: я потерял самое дорогое.
— И ты извини. — Отпив глоток ракии, хозяин продолжал: — Больше всего противны мне эти кукушечьи истории. Я родил свою дочку, я! Воспитывал ее день за днем, понял? — В глазах его мелькнула недобрая какая-то искорка, лицо приняло почти презрительное выражение. — А кстати, ты думаешь, что, если отыщешь свою дочь, преподнесут ее тебе на блюдечке с голубой каемочкой? Поклонятся тебе — вот, мол, наконец-то папочка родной явился?.. Нет, не будет так, уважаемый. Ее спрячут, как жемчужинку в ладони. А слишком будешь настырным — кто знает, можешь и на неприятности нарваться…
— Знаю, — перебил Стилиян.
Помолчав, они выпили еще по рюмке, но разговор не клеился.
— А что уже известно о твоей дочери? — спросил Стамен Юруков с затаенной враждебностью.
Инженер, вздохнув, неопределенно как-то ответил, что нащупал верный путь, но к чему он приведет — господь знает.
Нехотя поговорили о завтрашнем дне на стройке, и гость ушел. Жена Юрукова проводила его до порога.
На улице, у самой двери, его ждала Мария. Стилиян нахмурился, но тут же привычным усилием воли изобразил на лице нечто вроде смирения.
— Почему ты не зайдешь к родителям? — спросил он. — Это ведь твой дом…
Она покачала головой:
— Был. А сейчас мой дом там, где твой.
Взяв его под руку, Мария прижалась к нему, и Стилиян Христов пошел с нею рядом. Чувствуя, что она вот-вот расплачется, он начал громко насвистывать.
4
Юруковы ездили со стройки на стройку, взяв с собой лишь самое необходимое — то, что умещалось в багажнике их машины. Настоящие кочевники, которые в поисках пастбищ и чистой воды что ни день оказываются под новым небом, среди незнакомых людей. Жили в фургонах и общежитиях, на окраинах и в центре, в роскошных квартирах. Везде находили кров и хлеб, и везде их уважали. Жизнь Стамена Юрукова была по-своему интересна: рано оставшись сиротой, он не забывал, что является потомком пролетарского рода. Среди его предков были и юноши, зачахшие от туберкулеза, и старцы, крепкие, точно скалы, и безвестные труженики, и герои, закончившие свою жизнь на виселице или расстрелянные при попытке к бегству. Стамен Юруков хранил смутные воспоминания об одном своем дяде, веселом и симпатичном человеке, погибшем в партизанском отряде. На белом камне маленького надгробия было высечено и его имя — Стамен Недялков Юруков. Похоже, речь шла о строителе Стамене, чье имя люди повторяли с уважением, а иногда и с завистью… Быть может, бригадир Стамен Юруков удался в своего дядю практичным умом, упорством и крепкими ловкими руками. Он с лёта ловил мысли и безошибочно читал взгляд своего начальства. Справедливый, горячий и честный, Стамен приходил в ярость, когда перед ним заискивали, не терпел вранья. От этого он приходил в бешенство, повергавшее его самого в ужас: однажды разорвал подкову, в другой раз согнул в восьмерку железный прут — чтобы укротить себя, дав выход гневу. Стамен не знал цены своему таланту покорителя железа. Просто был убежден, что все могут работать одинаково легко, с настроением, самоотверженно, а если кто бездельничает и увиливает от работы — гнать таких надо паршивой метлой.
— Мой мастер, — говорил он, — подбирал нас не только по мускулам, как лошадей, но и по уму. И ни разу не просчитался: те, у кого руки умные, делали вдвое больше работы, а стоили дешевле.
Женился Стамен Юруков рано, на девушке из его среды, и они принялись устраивать свою жизнь. Трудом и бережливостью, муравьиным постоянством накопили себе на небольшую квартиру, обставили ее и стали ждать ребенка. Трижды ложилась жена в родильный дом, но возвращалась без ребенка, высохшая, как осенний лист. Что за наказание, думал Стамен, нас четверо братьев, и у всех дети, только я хожу по свету один, без потомства, стыдно перед людьми, что моя жена — бесплодная калека. А менять ее не хочу — люблю ее, мила мне она.
