Светлана Кудряшова - Друзья с тобой: Повести
— Я подожду. Мне не к спеху.
— Вы не бойтесь. Вы не думайте. Я — железно!
* * *Ришка мнется в дверях.
— Алеша уже спит, —говорит Саша, —Тебе что‑нибудь надо, Ришка?
— Да… Нет...
— Ты какой‑то странный, Ришка, У тебя что‑нибудь случилось?
— Не…
— Тогда спокойной ночи!
— Саша, подожди! Я… я немножко у вас погреюсь.
— Ты замерз в такую теплынь?! Ты заболел! Иди, я дам тебе горячего чая.
Он ждет, пока она скроется в кухне, и крадется в спальню к Алеше. Босые Ришкины ноги неслышно ступают по полу. Вот Лешкин столик… Вот полка с книгами. Альбом становится на свое обычное место.
— Ришка… — раздается в темноте неуверенный голос Алеши. Он стоит на коленях в постели й тянет к Ришке руку.
— Лешка… Твой альбом на полке. Видишь? Нет? Ну, все равно он стоит. Понял?
— Понял! — радуется Алеша. — А завтра он тоже будет?
— Будет. И туфли будут. Понял? Я пошел…
Алеша вскакивает и бежит к полке. Да! Стоит! Он берет альбом, несет его в постель и устраивает под подушкой.
* * *Ришкина мать находит коробку с туфлями у себя под кроватью.
— Как они туда попали? — дивится она.
Но раз туфли нашлись, не так уж важно, как они туда попали. Мать надевает туфли.
— Совсем новые! —улыбается она: — Видишь, как я аккуратно ношу. Самой удивительно.
Ришка возится с Ваксой и в разговор не вступает. Он и радуется, что мучительная история с туфлями наконец закончилась, и побаивается, как бы мать не догадалась о подлоге. Хорошо, что доктор велел Ришке потереть о ступеньки каблуки и подошвы.
— Она ничего не заметит, — уверял его тогда Ришка. — Она их только два раза надевала.
— Ох, Ришка! — огорчился доктор, когда они вместе зани–мались этой операцией. — Ох, разбойник! И я‑то с тобой обманщиком стал!
Ришка оставил туфлю и подошел к доктору.
— Федор Степанович, вы никакой не обманщик… Вы...
Он хотел сказать, что доктор самый замечательный человек на земле, но не нашел слов.
„.Мать ходит по комнате в новых туфлях и то и дело взглядывает на ноги. Ришка не смеет поднять голову. Он в четвертый раз снимает с Ваксы ошейник и тут же снова надевает.
— Красивые, — говорит мать добрым голосом. — Правда? — останавливается она около Ришки.
— Хорошие… — уклончиво соглашается он.
Туфли действительно красивы. Они плотно сидят на ногах, а маленькие бантики уютно лежат на носках.
— Ма, — оживляется Ришка, — ма, ты носи их все время.
— Что ты! — улыбается она. — В них только танцевать, а не работать. С такими каблуками быстро с лестницы слетишь.
Она надевает платье в голубой горошек, расчесывает длинные светлые волосы и свертывает их в большой узел на затылке.
Такой мать Ришке нравится. Он смотрит в угол, где висит на гвозде ее серая рабочая куртка. Она застирана до белизны, но все равно зеленые и синие пятна не отмылись. Это накапала на куртку краска, когда мать красила двери и стены в больших домах.
— Ты выбрось эту куртку, —советует Ришка. — Ты купи себе новую.
— Вот еще! — смеется мать. — —Она совсем крепкая. И заслуженная. Я в этой куртке знаешь сколько квартир покрасила?!
Она вдруг наклоняется к Ришке и говорит весело:
— А сейчас я иду на собрание, и мне выдадут премию. Вот!
— Ма! — вскакивает Ришка. — Ма, ты мне ласты купи.
— Какие там ласты! Путевку в лагерь —раз. Учебники к новому году —два. И… — она озабоченно оглядывает его, — и штаны с туфлями — три. Вторые штаны за год. Надо же!
Из глаз ее исчезает теплота и появляется обычное строгое выражение. Штаны у Ришки действительно никуда не годятся. А ведь он их берег. Сначала. Снимал, когда приходил из школы, чистил щеткой и даже однажды погладил. Из глаженья ничего путного не получилось: на штанине появилась подпалина. После стирки она побледнела. Но след виден и сейчас. Такие штаны Ришке разонравились. Он перестал их беречь.
Он надеялся, что мать купит новые. Но она не покупала. Она ругала Ришку, зашивала дырки и выводила пятна бензином. Она выкидывала из карманов мотки проволоки, гвозди и металлические шарики. Приходилось потом все это выбирать из мусорной корзины и перепрятывать.
— Ласты нужнее, —скорбно говорит Ришка.
— Потерпи, — смягчается мать. — Вот премируют еще раз, И я куплю тебе ласты. И портфель.
— А когда? Скоро?
— Осенью. Школу сдадим досрочно. Я уж постараюсь!
— Ого, так долго ждать!
Ришка и Вакса провожают мать до ворот. Потом бесцельно бродят по двору. Лучше бы не начинать разговор о ластах. Только расстроился.
Идет с работы отец шкипера Шима. Кроме портфеля, в руках у него большая коробка. А вдруг настольный теннис?! Конечно, для Шима. Хо–хо! Сейчас они сыграют…
Ришка вертится у крыльца, заглядывает в окна, но войти в дом не решается — мать Шима не очень‑то жалует его. Ришка велит Ваксе полаять. Она добросовестно лает. Но Шим все равно не показывается. А только что слышался его голос.
— Вот жмот!
Ришка подозревает, почему скрывается Шим. Струсил тогда при докторе, отсиделся на крыше, а теперь стыдно.
— Козел, — ворчит Ришка. — Выносил бы теннис…
Почему‑то ему никто не подарит ни теннис, ни ласты. Отец, например. Почему‑то он никогда ничего не дарит и не приходит. Яшина бабушка говорит: потому что Ришка хулиган и разбойник. А он уже давно и не хулиган! Он давно и не дерется! Сама учительница сказала, что Ришка исправился, и перевела его во второй класс. Отец ничего не знает. Поэтому и не дарит.
— Вакса, он же не знает!
Они уходят на «космодром». Ришка садится в траву и неподвижно смотрит вдаль большими шоколадными глазами. Ему видится: во двор входит отец. С ластами! Они сразу же уйдут на Кубань купаться. Возьмут Лешку. Ну, уж ладно, и Шима. А Ларису — никогда! Пусть посмотрит, как Ришка с отцом пройдут мимо ее цветов. И с ластами!
— Такая ехидная! У нас никто с ней не играет, — скажет громко Ришка отцу.
— Ее никогда не примут в пионеры, — строго взглянет на Ларису отец.
— Она дразнит меня босяком и наврала, будто я утянул у нее мяч.
У отца от возмущения сдвинутся в одну линию черные широкие брови.
— А ну‑ка, девочка, пойдем в милицию!
Лариса, конечно, заревет и убежит домой. Но мать ее не посмеет ругать Ришку и гнать со двора. Он будет стоять рядом с отцом….
— А вы говорили, у меня нет отца, — скажет он Яшиной бабушке. — Вот он!
Тут Ришка возьмет отца за руку…
— У «космодрома» останавливается Лариса с новым желтым обручем. Ришка мрачнеет. Какие ехидные голубые глаза! Какие противные желтые косы! Длинные, толстые… Он плюет в траву.
— Пойдем, Вакса! — вдруг решительно поднимается Ришка. — Пойдем к моему отцу. Й все расскажем…
* * *Ришка надевает чистую рубашку. Потом мочит тряпку и трет белые истертые носки потерявших цвет туфель. Носки темнеют. Туфли выглядят ничего себе. Подумав, он берет из шкафа чистый носовой платок. Остается причесаться. Он долго смотрит в зеркало. Лето только началось, а он уже черный, как Вакса. Почему‑то солнце больше всех жарит Ришку. Почему‑то Лешка ходит белый и красивый.
Он отворачивается от зеркала. Что поделаешь, такой уж уродился! Ну, он готов…
…Федор Степанович встречает Ришку с Ваксой далеко от дома. Задумчивый Ришка не замечает доктора. А Вакса замечает — лает и бежит к нему.
Ришкино лицо светлеет.
— Федор Степанович!
Доктор хитро щурится:
— Как обстановка? Туфельная тайна сохраняется?
— Железно!
— Что‑то ты, друг, парадный?
Ришка отвечает не сразу.
— Я иду к нему…
— Я провожу тебя. Можно?
Некоторое время они шагают молча.
— Может быть, я приведу его домой. Может быть, он купит мне ласты. — Голос у Ришки задумчивый, мягкий.
Вакса не дает им разговаривать. Она без толку забегает вперед, натягивает поводок, крутится и ни с того ни с сего бросается доктору под ноги.
— Почему она такая бестолковая? — расстраивается Ришка.
— По–видимому, от малолетства, — пожимает плечами доктор.
— Может быть, она вовсе не породистая? — останавливается Ришка.
— Какая разница? Хорошая собака!
— Хорошая! — радуется Ришка. — Не беда, что не породистая.
На тихой улице он подходит к деревянным, покрашенным в зеленую краску воротам. Его смуглое лицо бледнеет. Ришка волнуется. Очевидно, он пугается встречи с отцом.
— Вы погуляйте пока с Ваксой…
Он передает доктору поводок.
Небольшой, заросший травой и виноградником двор. Кирпичная дорожка ведет к дому с голубыми ставнями.
«Хороший двор, — рассеянно думает Ришка. — Здесь и в футбол можно, и на шпагах…» Он оглядывает себя. Обтрепанные носки туфель, натертые дома мокрой тряпкой, высохли и стали еще белее.
