Герд Фукс - Мужчина на всю жизнь
Когда дверь открылась, он бросил взгляд на отца и сразу понял, что тот долго не протянет. Никогда прежде не видел он, чтобы у человека столь внезапно иссякали все жизненные силы. Судя по всему, это случилось совсем недавно: кожа на лице старика казалась тонкой — почти как у женщины.
Старик обрадовался и мелкими шажками, на негнущихся ногах проковылял к креслу. Хотел пододвинуть Хайнцу стул, но сын его опередил.
Еду он получал из передвижной столовой, принадлежащей благотворительной рабочей организации, раз или два в день к нему заглядывала соседка и раз в неделю приходила Марион. Хайнц Маттек ничего об этом не знал.
— У тебя хорошая жена. Если хочешь, в холодильнике есть пиво.
По числу бутылок можно было догадаться, что гости здесь бывали редко. Друзья, товарищи — все или уже умерли, или, как он, сидели затворниками в своих квартирах.
Как же так, думал Хайнц Маттек, почему на склоне лет человек оказывается одиноким, вот как его отец?
Пятьдесят лет в одной и той же квартире. Дом состарился вместе с ним. Темные узкие комнаты, смутно ожившие в давнем, похожем на сон воспоминании, были такими же, как и прежде, только будто лишились своей сути и стали похожи на декорации давно уже сыгранного спектакля. Неужели так будет продолжаться всегда?
Он не слушал, о чем рассказывал старик. Его переполняли собственные мысли, он верил, что свою жизнь устроит совсем иначе. До чего же по-стариковски звучали все эти отцовы рассуждения о том, как выглядел город сразу после войны. Было в этом что-то хвастливое и неприятное, потому что подобные рассказы у старика неизбежно кончались выводом, как, дескать, следует ценить то, что мы имеем сегодня в сравнении с тогдашними временами. Он не слушал, когда отец толковал о великом времени после войны, о том, как они восстанавливали порт, фабрики, город, о том, как они тогда хотели устроить все по-другому. Он не слушал рассказы о голоде, об энтузиазме, о борьбе за воссоединение Германии, о крупных забастовках, о выступлениях против милитаризации. И тем более не слушал, когда эти рассказы перешли в обычное стариковское брюзжание, в сведение счетов с партией, в склоки, во все более умильные воспоминания о добром старом времени, в колкости по адресу коммунистов из числа его друзей, которые были его беспокойной совестью и вместе с тем единственными, с кем у него сохранились нормальные человеческие отношения.
В этом лице все еще угадывались следы необузданности, резкости и величия. Его товарищи социал-демократы давно уже сидели в Бонне в правительстве. Кое-кого из них он еще помнил, вообще же он теперь не старался запоминать имена. Старик давно чуял грозу. Предвидел забастовки, демонстрации, классовые бои. И одновременно видел товарищей по партии, сидящих в правительстве. Да уж, он не из тех, кто почиет в мире.
Хайнц не рассказал отцу, что остался без работы, ничего не сказал ему и об остальном. Только обещал в ближайшее время зайти еще раз и в самом деле собирался выполнить обещание.
Конечно же, Мириам была ужасно разочарована, когда выяснилось, что в то воскресенье он ничего не поймал, и в следующую субботу Хайнц Маттек купил три свежезамороженные форели из холодильников фирмы "Сэйфвей" и пригласил бабушку и внучку в воскресенье на обед.
Когда он распаковывал продукты, он вдруг кое-что надумал и опять отправился в магазин. Но снова позабыл что-то, и пришлось выйти в третий раз. Магазины уже закрывались.
В воскресенье он спозаранку принялся вынимать из холодильника снедь. Лук, петрушка, форели, светло-розовая, поблескивающая телятина, ветчина, малина. Первым делом он разложил все на столе. Даже две бутылки вина поставил тут же, две бутылки сухого белого итальянского вина.
Приступив наконец к готовке, Хайнц обнаружил, что у него слишком мало посуды. И позвонил к соседям. Около одиннадцати он позвонил снова, — попросил майоран, уже сейчас весь в поту и явно нервничая. Нет, Мириам нельзя пойти вместе с ним. В двенадцать он выяснил, что у него не хватает тарелок, в половине первого — что ему необходима скатерть.
И вот наконец он позвонил к ним в квартиру в последний раз и повел обеих к столу.
— Ты что-то празднуешь? — спросила старуха. — Или это прощальный обед?
— Ни то ни другое, — смущенно ответил Хайнц Маттек. — Просто так.
Был солнечный зимний день. Снежные узоры на окнах растаяли лишь наполовину; стекла блестели и искрились.
— Я был недавно у отца, — сказал Хайнц Маттек.
Она задавала обычные вопросы: возраст, состояние здоровья, кто ухаживает, — но на самом деле ждала, когда он сам разговорится.
— Хотел бы я знать, как надо жить, чтобы не пришлось вот так умирать.
Он стал все больше походить на своего отца. Похудел, вокруг глаз и рта залегли глубокие морщины.
— Может, чаще заниматься готовкой, — сказала старуха.
Оба рассмеялись, глядя друг на друга. Мириам наконец позволили встать из-за стола.
На заводе шла забастовка. Профсоюз призвал бойкотировать сверхурочные. Пусть сначала восстановят на работе уволенных товарищей. Производственный совет потребовал по этому поводу переговоров с администрацией. Чтобы придать своим требованиям весомость, все должны были на полчаса прекратить работу. Хайнц Маттек бросал работу впервые в жизни.
Один за другим рабочие останавливали свои станки. В цехе внезапно стало тихо. Несколько шутников заулюлюкали. Хайнц встретился в углу с Конни. Закурили.
— Что это у тебя такое свирепое лицо? — сказал Конни смеясь.
— Разве? — спросил Хайнц Маттек.
Должно быть, так оно и было и, наверное, вполне соответствовало его ощущениям. Он прислушался к необычной тишине.
Бригадиры в серых комбинезонах суетились вокруг. Там и сям мелькали мастера в коричневых спецовках. Была объявлена превентивная забастовка, все шло по плану. Рабочие собирались группами, стояли, прислонившись к станкам, покуривая, расслабившись. Больше ничего не происходило.
А потом как-то после полудня Хайнц Маттек пересек Тарпенбекштрассе и подошел к телефонным будкам на углу.
Был солнечный зимний день, на улице царила обычная суета. Мимо проходили люди, дети играли, высоко в небе плыли светлые облака.
Если она дома, то сейчас идет из кухни к телефону. Внезапно он снова повесил трубку на рычаг. С шумом выкатились возвращенные монетки.
Однажды ему приснилось, будто она разыскала его. Она сидела за столом в пальто, а он лежал в постели. Потом она встала, взглянула на него и пошла к двери. Но вдруг вернулась, сняла с себя шелковый шарф и положила его на стол. А после ушла совсем. Проснувшись, он кинулся к столу, но стол был пуст.
Хайнц опять набрал номер.
Он видел, как она выходит из кухни, как идет к телефону, видел жест, каким она сейчас снимет трубку и поднесет ее к уху, слегка откинув волосы в сторону. Видел ее глаза, когда она произнесет свое имя.
Но едва она ответила, он понял, что теперь все уже не так.
Они условились о встрече. Говорили только о самом необходимом. Он вдруг даже подумал, что у нее кто-то может быть. Но если надо, он готов ходить перед ней хоть на задних лапках. На Тарпенбекштрассе светофор вспыхнул зеленым светом. Колонна автомашин тронулась.
Что ему было совершенно непонятно, так это выбор места встречи. Она захотела встретиться с ним на берегу Эльбы. Автобусная остановка "Чертов мост".
Как будто им предстояла прогулка.
1
"Карштадт" — система крупных универсальных магазинов. — Здесь и далее примечания переводчика.
2
Сорта виски.
3
Система магазинов беспошлинной торговли (в аэропортах, на вокзалах и т. д.).
4
Слова популярной песенки.
5
Мясо с острым перцем (исп.).
