Валерий Гуляев - Идолы прячутся в джунглях
Керамика и статуэтки этого этапа очень близки таким древним земледельческим селениям из Центральной Америки, как Сан-Агустин в Чиапасе, Вашактун (Северная Гватемала) — этап «Чиканель», Ла Виктория на тихоокеанском побережье Гватемалы (этапы «Кончас-2» и «Крусеро»), Чиапа-де-Корсо (этапы «Франсеса» и «Гуанакасте») и др. Максимальные временные границы для всех названных памятников колеблются от 500 года до н. э. до рубежа н. э. Но наиболее часто приводится дата с 300 годом до н. э. до рубежа н. э. Следовательно, и Трес-Сапотес-I берет свое начало где-то между 500–300 годами до н. э.
Трес-Сапотес-II относится уже к эпохе цивилизации и, судя по находкам привезенных из Центральной Мексики (теотихуаканских) вещей, существовал в течение почти всего первого тысячелетия н. э.
К слову сказать, эти факты охотно признает и Майкл Ко, считающий Трес-Сапотес-I только позднеархаическим памятником и последним отголоском великой ольмекской культуры более раннего времени.
Длительный экскурс в хитросплетения сугубо специальной археологической «кухни» в вопросах датировки, возможно, несколько утомил читателей. Но он сам по себе играет настолько важную роль в решении ольмекской загадки, что дать его было просто необходимо. Дело в том, что именно в Трес-Сапотес найдены три гигантских каменных головы в шлемах. Общее их сходство с головами Ла Венты настолько велико, что и те и другие, бесспорно, существовали примерно в одно и то же время. Есть в Трес-Сапотес-I и значительное число глиняных статуэток (типы «А», «С» и «Е»), целиком копирующих типы, найденные в Ла Венте. Наконец, одна из сторон стелы «С» в Трес-Сапотес украшена типично ольмекской маской стилизованного бога-ягуара. Точно такое же изваяние обнаружено и в Ла Венте: это монумент № 15. Велико сходство и между бородатыми персонажами, изображенными на стеле «Д» из Трес-Сапотес и алтаре № 3 из Ла Венты.
В этой связи я позволю себе сделать одно отступление. Дело в том, что эти бородатые фигуры не раз уже вызывали к жизни самые различные предположения по поводу происхождения американских индейцев. Чаще всего можно слышать никем не доказанное утверждение о том, что «кавказоидные» по облику рослые люди с орлиным носом и длинной узкой бородой нисколько не похожи на приземистых крепышей-индейцев, с их широкими лицами, приплюснутыми носами и раскосыми монголоидными глазами. И на этой зыбкой основе строятся пышные гипотезы о доколумбовых плаваниях «европеоидов» к берегам Нового Света, о цивилизаторской миссии переселенцев из Древнего Средиземноморья в диких дебрях Американского континента и т. д. и т. п. Итак, многих смущают «бородатые» и «европеоидные» персонажи, запечатленные на некоторых памятниках древнемексиканского искусства. Но американские индейцы, хотя они в целом происходят от азиатских монголоидов, никогда не были чем-то единым и монолитным в расовом отношении. Различные этнические группы (в том числе и австралоидные), обитавшие на территории Восточной и Юго-Восточной Азии, были подхвачены мощным потоком монголоидных в своей массе переселенцев и приняли самое непосредственное участие в формировании населения Америки. Известно, что древнейшие обитатели Японии — айны, которые относятся как раз к океанийской или австралийской группе населения, обладали и европеоидной в целом внешностью, и удивительно пышным волосяным покровом на голове и лице. А в древности они населяли земли вплоть до Камчатки, то есть совсем рядом с Америкой. Известный советский антрополог Г. Ф. Дебец среди важнейших расовых признаков индейцев называет орлиный нос и европеоидный тип строения глаз.
Взаимосвязи между отдельными группами индейцев и, наоборот, длительная изоляция некоторых племен приводили порой к самым поразительным результатам: одни черты и признаки закреплялись и развивались, другие полностью исчезали. Отсюда проистекает и такая пестрота в облике аборигенов западного полушария. Испанцы, высадившиеся в начале XVI века в Панаме, встретили там смуглых и коренастых туземцев с бородами, более холеными и пышными, нежели у самих гордых идальго. Чистокровные бородатые индейцы были обнаружены на севере Колумбии и в боливийских Андах. Рельефы и стелы древних майя часто изображают бородатых персонажей типично майяского облика — с искусственно уплощенной верхней частью черепа, характерной прической и украшениями. Поэтому говорить, что на рельефах и стелах, созданных индейцами, изображены не они сами, а какие-то неведомые «белые» пришельцы, видимо, нет никаких оснований.
Какую-то часть каменных изваяний и керамики Ла Венты на основании ее бесспорных связей с Трес-Сапотес-I, следует относить по меньшей мере к концу первого тысячелетия до н. э. И действительно, при ближайшем рассмотрении весь набор находок из Ла Венты отнюдь не производит впечатления единства и монолитности. Здесь представлены явно разновременные элементы культуры, а сам этот памятник прошел, вероятно, очень долгий и сложный путь развития. Без особого труда здесь можно выделить предметы среднеархаического времени (900–500 годы до н. э.), не встречающиеся в Трес-Сапотес: это грубая глиняная посуда, украшенная резными орнаментами, налепными валиками и оттисками штампа-гребенки, глиняные лепные фигурки с глазами в виде круглых ямок-проколов и т. д. Есть в Ла Венте, как уже говорилось, и позднеархаические вещи. А отдельные находки обломков керамических сосудов на четырех полых ножках в бывшей столице ольмеков позволяют предполагать здесь и наличие более поздних этапов культуры.
Для определения возраста зрелого ольмекского искусства в Ла Венте особое значение имеет следующий факт: ни в одной из богатых гробниц города до сих пор не удавалось найти ни одного черепка или глиняной фигурки среднеархаического типа. Следовательно, эти гробницы, а вместе с ними и многие выдающиеся образцы чисто ольмекского искусства — в виде нефритовых амулетов, статуэток, украшений и ритуальных топоров — относятся не ранее чем к последним векам первого тысячелетия до н. э.
Ревизия Сан-ЛоренсоМежду тем счастливый первооткрыватель сокровищ Сан-Лоренсо, казалось, находился в зените своей славы. И дня не проходило без того, чтобы тот или иной журнал или солидная американская газета не добавили свою лепту в шумные словопрения по поводу загадок древней культуры Веракруса и Табаско. Но Майкл Ко и здесь сумел соблюсти чувство меры. Сан-Лоренсо был его детищем, своего рода испытательным полигоном для большинства его идей об ольмеках. И он постарался представить материалы, найденные в этом городе, в самом наилучшем виде.
Во всех своих рассуждениях Майкл Ко опирался на двух «китов»: на серию радиоуглеродных дат и на то, что разбитые статуи были засыпаны землей, содержащей раннеархаическую керамику 1200-900 годов до н. э. Что касается радиоуглеродных дат, то излишняя доверчивость к ним не раз уже подводила археологов. В обращении с ними нужна предельная осторожность. Их всегда следует проверять обычными археологическими методами — типологией и стратиграфией. Достаточно сказать, что диапазон колебаний показателей C14 для Сан-Лоренсо составляет от 2230 года до н. э. до 450 года н. э.; причем наиболее поздняя дата взята от скопления углей, найденных под типично ольмекским каменным изваянием — монументом № 21. Такая же картина наблюдается и в Ла Венте, где отрезок времени, охваченный радиоуглеродными датами, составляет от 1400 года до н. э. до 200 года н. э., не говоря уже о том, что результаты анализов нескольких абсолютно одинаковых образцов, разбитых на две части, привели к совершенно различным выводам: согласно одним данным Ла Вента существовала с 800 до 400 годов до н. э., а по другим — с 1000 до 600 годов до н. э.! Как же можно строить на столь шаткой основе далеко идущие выводы?
Возраст обезглавленных статуй, погребенных на плато Сан-Лоренсо, тоже вызывает много споров. Во-первых, «все каменные скульптуры, — пишет Майкл Ко, — найденные Стирлингом, и часть обнаруженных нами были не только намеренно повреждены, но и передвинуты из своих первоначальных мест, что исключает возможность определить их стратиграфическое местонахождение». Во-вторых, помимо ранней керамики этапа Сан-Лоренсо, в засыпке гигантского кладбища статуй встречаются и обломки более поздней глиняной посуды. Не исключено, что эту землю для «захоронения» своих идолов, жители Сан-Лоренсо взяли из более древних искусственных холмов, расположенных внутри самого города или его ближайших окрестностей. Происхождение подобных холмов изучено археологами достаточно хорошо. Древние земледельцы Мексики жили оседло, в глинобитных непрочных хижинах. Эти недолговечные сооружения часто разрушались. И каждый раз приходилось выравнивать их остатки, создавая платформу-площадку для новых зданий. Вместе с руинами домов в эту платформу попадали черепки битой посуды, орудия, украшения, кости животных и т. д. На некоторых поселениях такие перестройки происходили десятки раз. Напластования древних поселков росли со временем все выше и выше, пока не образовался высокий искусственный холм. И таких безымянных холмов в Мексике тысячи. Известно, что так называемый «культурный слой» — мягкую, черную землю со всякого рода отбросами и хозяйственным мусором, которая образуется на месте длительного и постоянного обитания человека, копать гораздо легче, чем чистый грунт. Это особенно важно, если учесть, что у ольмеков были только деревянные и каменные орудия, а объем земляных работ на плато Сан-Лоренсо был поистине гигантским. Где же брали ольмеки такое фантастическое количество земли? Скорее всего, из более ранних, заброшенных холмов и прилегающей к ним территории. Вместе с землей на «кладбище» были принесены, вероятно, и содержавшиеся в ней древние предметы — керамика, глиняные фигурки и т. д.
