Анастасия Дробина - Дорогой длинною
– Держись за меня.
Он был уверен - откажется, но Настя послушно уцепилась за его локоть.
Вдвоём они медленно пошли по заснеженному переулку. Вокруг - тишина, сугробы, чёрные дома. Изредка мимо глаз пролетит, вертясь, заблудившаяся снежинка. Илья чувствовал, как вздрагивает у него под локтем тонкая, без рукавицы, рука.
– Холодно тебе? Хочешь мой кожух?
– Нет… Не вздумай. Это не от мороза, просто руки дрожат… после топора.
Илья промолчал. Они уже вышли из переулка, пошли по пустой, заваленной снегом Живодёрке. Илья думал о том, что вот он идёт вместе с Настей, и её рука зажата у него под мышкой, и рядом - ни души, и когда ещё так получится… "Ну и что? - тут же поинтересовался кто-то ехидный и злой, сидящий внутри. - Ну, давай, спроси - не пойдёт ли она за таборного вместо князя? Мало из тебя дурака делали - ещё раз окажешься…" Илья вздохнул.
Глядя в сторону, спросил совсем о другом:
– Как ты не побоялась в окно лезть? Высоко же… И осколки, я видел какие, торчали…
– Я уж потом испугалась. А тогда даже не думала ни о чём, только бы – скорее… - голос Насти вдруг задрожал, как у ребёнка. - Но какой же мерзавец! Хуже собаки, так бы и убила! Вот что она теперь делать будет? Ты ведь не знаешь, Илья… За Зиной многие бегали. Купцы-миллионщики с ума сходили, Рябушин ей содержание тысячное предлагал, дом обещал купить и всё, что пожелает. Не шла же! Четыре года с Ворониным прожила. Он, конечно, тоже на неё денег не жалел, Зина много в хор отдавала. Она ведь не жадная совсем, у неё только вид такой… очень гордый. Любила его сильно… Как теперь будет, не знаю даже. Ох, голова как кругом идёт…
Илья молчал. Сам он был о Зине Хрустальной очень нелестного мнения, но, слыша дрожащий от негодования голос Насти, не спешил его высказывать. Бог с ней, с Зинкой… Может, и правда любила она этого, только какая теперь разница. Язык так и чесался сказать какую-нибудь гадость про князя Сбежнева, который вот тоже второй год обещает кое-кому, да всё никак не женится. Но впереди уже показался фасад Большого дома, старая ветла. Настя, вымученно улыбнувшись, вытянула руку из-под его локтя.
– Спасибо, Илья. Пойду я. Сейчас бы чаю с малиновым листом выпить…
– Лучше водки, - вспомнил Илья проверенный отцовский способ. - С колёсной мазью и керосином. Всё как рукой снимает.
– С керосином? - вздрогнула Настя. - Бр-р… нет. Я лучше чаю. Иди досыпай, морэ. Спасибо тебе.
– Подожди…
Илья сам не понял, как это вырвалось у него. Он тут же испугался сказанного, умолк, отчаянно понадеявшись, что Настя не расслышала, не поняла. Но она тут же выпустила перекладину калитки и вернулась на улицу.
– Что, Илья?
Он молчал, как дурак, уставившись себе под ноги. Слышал прерывистое, тяжёлое дыхание Насти: она молча ждала. "Ведь больна же… мёрзнет…
Тьфу, пень безголовый, нашёл время…"
– Что ты, морэ? - уже немного встревоженно повторила Настя, касаясь его рукава.
– Я давно спросить хотел… - с трудом выговорил он. - Только не сердись… Ты князя своего… Сбежнева… взаправду любишь, или просто в княгини хочется?
Тишина. Илья боялся поднять голову. Глядя на тускло мерцающий в лунном свете снег, ждал насмешки, хлёсткого слова. И правильно… И мало ещё будет! Додумался, Настьку - Настьку! - спрашивать о таком…
Молчание затягивалось. Нужно было как-то выкручиваться.
– Прости. Не хотел. Забудь, не говори никому. Я… я пойду, Настя, утро скоро.
– Постой! - тихо сказала она. - Скажи… зачем тебе это?
Илья осторожно поднял глаза. Настя не смеялась. Пристально смотрела ему в лицо. Вьющаяся прядка, выскользнув из-под платка, упала ей на ресницы. Она досадливо смахнула её. Илья перевёл дыхание. И сам не ожидал, что так спокойно скажет то, что с самой осени торчало в голове.
– Затем, что я бы тебя взял. Не бойся, деньги будут. И дом будет, и лошади, и в золоте ходить станешь с головы до ног. Он, Сбежнев, нищий, только и дохода, что князь, я через год-другой больше иметь буду… - Илья говорил всё быстрее и быстрее, опасаясь, что Настя вот-вот оборвёт его, и с каким-то пьяным восторгом чувствовал - пропадает. Настя слушала молча, внимательно.
– В табор не повезу тебя, не бойся. В Москве останемся жить, в хоре будешь петь, платья носить какие захочешь… Всё будет, как захочешь. И… и… денег, сколько хочешь, будет…
Настя вдруг опустила глаза. Тяжёлая тень от ресниц задрожала на её щеках, возле губ обозначилась суровая складка. Илья растерянно умолк, соображая, что сказал не так.
– Ох, Илья… Ох уж вы мне, цыгане… - низко, со странным смешком выговорила Настя. - Всё думаю, думаю, - неужели мы все такие? Одно золото в голове… Что я его, по-твоему, солить буду? Думаешь, мне золото нужно?
Что я, по-твоему, кукла? Или кобыла, чтобы вы меня торговали? Да пропадите вы пропадом - цыгане! Век бы мне вас всех не видеть!
Он понял наконец. И, уже не боясь выглядеть дураком, схватил её за руку:
– Настька! Стой, глупая, подожди… Ты сама-то кто - не цыганка, что ли?
Да я же… Я не это совсем хотел! Я подумал, может, что князь… Ведь сорок тысяч… У меня откуда?.. Яков же Васильич… Он же…
Настя прервала его усталым жестом.
– Ступай домой, Илья. И я пойду, - попыталась она высвободить руку, но Илья держал крепко.
– Илья! - гневно повысила Настя голос.
– Нет уж, ты дослушай! - выпалил он. - Добром спрашиваю - за меня пойдёшь или за князя? Повторять не буду!
– Вон ты какой… - насмешливо сказала Настя.
Нахмурившись, Илья потянул её на себя. Настя, сопротивляясь, упёрлась рукой в его грудь. Платок соскользнул с её волос, и у Ильи остановилось дыхание, когда он уткнулся лицом в мягкие пушистые пряди.
– Пусти! - взвилась она.
– Не пущу…
– Ето чево тут?
Вздрогнув, Илья отпрянул от Насти. Та тоже метнулась в сторону. Оба испуганно уставились на длинный силуэт, выросший на крыльце Большого дома. По скрипучему, как несмазанные петли, голосу Илья узнал кухарку Васильевых - Дормидонтовну. Этой вредной сухопарой бабы в чёрном вдовьем платке побаивался, по слухам, даже Яков Васильич.
– Ето чево тут?.. - Дормидонтовна размашистым солдатским шагом двинулась к калитке. - Настасья Яковлевна, вы откуда? А тебе, образина, чево надобно?
– Язык прикуси! - вызверился Илья. - Я Настьку привёл, она вон едва на ногах стоит! Додумалась, старая ведьма, её больную в гости отпускать!
– Не твово ума дело, - огрызнулась кухарка. - Привёл - и спасибо, проваливай подобру-поздорову.
– Дормидонтовна, замолчи, - чуть слышно попросила Настя. Не глядя на Илью, прошла в калитку, оперлась на руку кухарки. - Пойдём, пожалуйста.
Чаю очень хочу… и спать.
Дормидонтовна напоследок ещё раз смерила Илью взглядом василиска и, бурча под нос проклятия собачьей погоде и бестолковому папаше, повлекла Настю к крыльцу. Илья повернулся и быстро зашагал домой. На душе было - противней некуда.
*****В ресторан на следующий день собрались идти, как обычно, к восьми часам. На дворе немного распогодилось, метели не было, редкие снежинки, кружась, садились на полушубки и шали, таяли на ресницах цыганок. Весь хор уже собрался у Большого дома. Илья нашёл глазами Настю. Она стояла у калитки, кутаясь в новую вишнёвую шаль, и о чём-то разговаривала с Марьей Васильевной. Увидев Илью, вспыхнула, закусила губу. Он отвернулся.
Зина Хрустальная пришла последней. Она была в своём лисьем, крытом атласом салопе, из-под которого виднелся подол чёрного шёлкового платья, и в белом оренбургском платке поверх причёски. Её лицо было, как обычно, надменным. Илья уставился на неё во все глаза. До последней минуты он был уверен, что Зина не придёт. Она безразлично скользнула по нему взглядом, отвернулась. Спросила:
– Кого ждём?
– Тебя, - сухо ответил Яков Васильев. - Идём.
Толпа цыган с гитарами в футлярах двинулась вниз по Живодёрке к ресторану. Встречные торговцы здоровались, улыбались:
– На работу, чавалы?
Двое студентов в натянутых на уши от холода фуражках на ходу чмокнули ручки цыганкам:
– Настасья Яковлевна! Степанида Трофимовна! Здорово, Митро! В субботу мы - у вас!
– У нас, у нас… Вот босота… - пробурчал вслед студентам Яков Васильевич. - Придут, весь чай выхлещут, ни копейки не оставят…
– Ладно, ладно тебе, Яшка! - рассмеялась Марья Васильевна. - Они пустые не приходят. Не пряников, так селёдку из трактира притащат.
Смотри, вон тебе мадам кланяется!
С соседнего тротуара в самом деле махала рукой в чёрной митенке толстая содержательница дома свиданий:
– Яков Васильевич, добрый вечер! Помните, что я у вас просила?
– Помню, Даная Тихоновна! Все будем! - с неожиданной улыбкой ответил Яков Васильевич.
"Мадам" благодарно улыбнулась в ответ, запахнула на мощной груди рыжую ротонду и юркнула в бакалейную лавку. Цыгане с усмешками переглянулись. Неделю назад две девушки из заведения мадам Данаи робко постучались в Большой дом, попросили позвать Якова Васильевича и, запинаясь, передали "нижайшую просьбу": в воскресенье мадам справляет именины и "покорнейше умоляет" Якова Васильева прийти самого и привести "всех, кто не побрезгует, господ цыган". Яков Васильев дал согласие.
