Илья Кочергин - Помощник китайца
Я наутро встал и поехал к ним, хотел попросить суновский адрес. Мало ли — письмо захочется написать, а по телефону как этот адрес запишешь, если он иероглифами пишется. Бутылку взял.
Иван с Пэном упаковывались. Иван порылся в своей записной книжке, но адреса не нашёл, хотя вчера обещал. Давай, говорит, лучше свой, я его Суну передам, он тебе сам напишет.
Я сидел и смотрел, как они набивают своё барахло в клеёнчатые сумки. Пань Пэн был, как обычно, молчалив, а Иван говорил без остановки. Говорил, что они установили прекрасные контакты, что партнёры ждут, и теперь нужно только наладить транспортировку товара. Товар разный, очень, очень прекрасный — одежда, обувь, разные мелкие, очень необходимые вещи для жизни и для детей. Разные полезные продукты для здоровья.
— А мистер Сун тоже доволен?
— Он тоже доволен, очень. Но немного поменьше — у него другой товар. У него другая компания, очень крупная.
— Он ещё приедет?
— Может быть. Если мы хорошо наладим выгоду, — он тоже нам будет помогать.
Закончили с сумками, Пэн взял швабру и начал из-под кровати что-то выковыривать. Потом выволок за шерсть двух белых собак, покрытых пылью и дрожащих. Их тоже посадили в сумку и оттащили её к входной двери.
— А зачем вам?
— Попробуем. Сейчас в Китае можно иметь собак. Но их совсем очень мало. Наши друзья сказали, что богатый человек может платить восемьдесят долларов. Одну собаку — восемьдесят долларов.
Я попросил передавать Суну привет, оставил им бутылку и пошёл домой.
Эрик Костоцкий прислал письмо. Приглашал сходить с ним в поход весной. Разволновал он меня этим приглашением немного. Пошёл на кухню, покурил, пока кофе варился, потом понёс чашку к компьютеру. Всё равно, конечно, не поеду никуда. Куда ехать, кому там нужен, когда людям везде своих проблем хватает. Потом как-нибудь.
Чтобы уехать, нужно сил немножко побольше, азарта. Желание хотя бы. Чтобы девчонку к себе привести, тоже силы нужны. Я понял, почему они — девчонки — такие разные днём, когда я перед ними прыгаю, и вечером, когда домой еду. У меня просто шоу, действительно, хорошее получается, они меня как человека и не воспринимают. Я для них как рекламная пауза, как картинка из телевизора, как мультяшка. Ненастоящий.
У нас роли заранее распределены — я мультяшка, они — зрители. Только одна, и как назло самая что ни на есть сексапильная такая девчонка взяла, да и не согласилась. Конечно, частенько случается, что и посылают куда подальше, но я не обижаюсь, ведь и рекламу не все любят смотреть, а вот эта Маша, — я теперь никогда не забуду, как её зовут, — она не согласилась.
В институт какой-то зашёл, ещё издали её увидел и сразу туда. Стоит с подружками, в сторонке парни у стеночки разговаривают полубоком к ней. Вручил ей пластырь, а она смотреть не стала, а взяла и подошла ко мне вплотную, почти прижалась, посмотрела в глаза ясным таким взглядом издевательским и сказала, чтобы я ещё что-нибудь про свой товар рассказал.
Пуговицы на рубашке об её пуговички цепляются, меня от этого аж в пот бросает. Вот так вот без разрешения вторглась, по Алану Пизу, в мою интимную зону и этим просто убила меня. От неё, как от печки, я хочу отодвинуться, а она наступает и улыбается. У меня лицо горит, в руках коробки, и язык не ворочается. А подружки её стоят и смеются.
— Вы…
— Меня Маша зовут, молодой человек. И что вы хотели сказать? — Видно, что издевается и получает от этого удовольствие.
Пришлось бежать оттуда, даже пластырь у неё не забрал. В страшном сне такое не привидится. Убил бы.
Вообще, последнее время, как закончу работать, как распродам свои три-четыре коробочки, от меня даже в транспорте женщины отодвигаются, как будто запах какой-то чуют. От всех людей пахнет, потом пахнет, мокрыми дублёнками, колбасой, чесноком иногда, волосами. Я-то, вроде, моюсь, одеколоном брызгаюсь.
Иногда даже домой доехать сил нет, не хочется. Если бы не комп дома, то не знаю даже, что делать. Работаю последнее время рядышком.
Вообще хорошо бы где-нибудь очутиться, только чтобы не собираться, не покупать билеты, не ехать. На это уже не хватит сил. Или вот если бы с кем-то ещё поехать. Хоть с Нормой, что ли. Брат недавно звонил из своей загранки, рассказал, что несколько лет назад очередные друзья Нормы в Москве вовлекли её в какие-то дела, связанные с торговлей автомобилями. Не знаю, что уж у них там произошло, но после этого охота тесно общаться с россиянами у Нормы отпала, и она уже давно не идёт ни на какие контакты.
Ладно, можно попробовать хотя бы. Может, если ей так понравилось тот раз, то она ещё захочет? Да и платить за себя я сейчас сам смогу.
Я набрал номер телефона, который был записан её рукой в моей записной книжке. Сразу узнал чуть глуховатый голос.
— Норма, это Сергей. Сергей из Москвы. Мы вместе ездили на Алтай, помните?
— Алло.
— Норма…
— Алло.
— Can I speak to Norma Schuberth?
— It's me.
— Это Сергей из Москвы говорит. Мы вместе были в Сибири на Алтае. Вы слышите меня?
— …
Позвонил Алёне за каким-то чёртом, попросил опять, чтобы вернулась. А она взяла, да и согласилась. Давай, говорит, попробуем последний раз. Через два дня ушла. Тогда я собрался и уехал к Костоцкому.
Неожиданно так, даже для самого себя неожиданно, уехал. Ещё вчера ни о чём таком и не думал. Не собирался, по крайней мере. Мы честно старались делать вид, что просто встретились после долгой разлуки, что рады вернуться к привычной жизни.
Я бегал по обеим нашим комнатам, суетился, пытался приготовить что-то на ужин, открыл бутылку вина и, конечно, же надел свой костюм. Нашёлся даже огарок свечки, ведь в таких случаях полагается сидеть при свечах.
Ну и что, что немного изменился её запах (а может быть, и мой), что она стала чуть более ухоженная. Ну и что, что она почти не взяла с собой вещей, когда ехала ко мне. Мы вглядывались друг в друга ночью, в темноте, когда она сидела на мне, мы думали, что не видно наших изучающих взглядов, и мы любили чуть более страстно, чем обычно. Наверное, нам нужно было попрощаться, и мы выбрали вот такой вот способ, ничем не хуже, я считаю, чем другие способы. Мы ужинали за одним столом, спали вместе и утром открыли глаза одновременно.
Поссорились на второй же день к вечеру. Вернее, не поссорились — ссоры-то не было, а просто начали вяло перечислять недостатки друг у друга и старые обиды.
— Зря я вернулась. Как дура, блин, тебя послушалась. Думаешь, мне легко вот брать и всё менять?
— Ну и сидела бы на месте, семьёй бы занималась. О ребёнке бы подумала.
— Да не могу я сидеть, понимаешь? Я тебя не люблю, мне противно жить с тобой. А сейчас ещё противней всё это объяснять.
— Про ребёнка, про ребёнка подумай.
— А что мне думать? Я уже сто раз подумала, поэтому и вернулась сейчас. И ребёнком мне в глаза не тычь, папа тоже заботливый.
Опять мне показалось, что мы говорим не свои слова, а те, которые необходимо говорить в таких случаях. Совершаем ритуал окончательного расставания. Когда такие разборки идут, то нужно срочно сделать жест. Ей-то хорошо, она вон какой жест тогда сделала — ушла. Красивее получается, когда мужик уходит, забирая носки и пару книжек. Укладывая их в старый рюкзак.
— Ну ладно, не буду мешать твоей новой, счастливой жизни. Меня как раз Эрик приглашал. Так что квартира к твоим услугам.
— Мне ничего не надо.
— Мне тоже. — Хоть какое-то подобие красивого жеста. На безрыбье.
Вышел покурить на лестничную клетку и подумал, что теперь действительно уезжать придётся. Зачем выпендривался? Кто за язык тянул? Кому я там нужен со своим разводом?
И вдруг испугался, вдруг представил, что она останется, и мне тоже придётся остаться. И тогда по-новой всё. Пора зажмуриться и нажать Escape.
АЛТАЙ
Она мне ещё что-то говорит, но я уже чувствую под собой неровные жерди, из которых сколочены нары в нашей избушке. Открываю, а потом закрываю глаза — никакой разницы, темнота и темнота. Совершенно не хочется выползать из тёплой, нагретой утробы спальника, где я лежу, свернувшись, словно зародыш.
Сны ещё не успели забыться, и так интересно лежать и наблюдать, как одна действительность уступает место другой. Эта красивая женщина, которую я только что видел, этот город — только в городе живут такие женщины, — а с другой стороны заснеженные верховья реки Баян-суу, где мы сегодня заночевали с Колькой в избушке. Город каждую ночь забирает меня, а потом я снова возвращаюсь в свою тайгу. Как будто делят меня, борются за право обладать моим сознанием, а я лежу и жду, чем это всё закончится. Это заканчивается тем, что я расстёгиваю спальник, потому что сегодня моя очередь дежурить, и ещё из-за того, что никак невозможно проспать сегодняшнее утро. Настоящее сегодняшнее утро, потому что завтрашнего нет.
