Пханишварнатх Рену - Заведение
Закрыв лицо руками, ученая дама то ли плачет, то ли смеется — не поймешь.
— Рева!
— Что тебе, подружка?
— Я хочу умереть.
Рева презрительно морщится: если уж наставница такой оказалась, что тут говорить о воспитанницах.
— О, уже шесть скоро! — мельком взглянув на часы, стоявшие посреди стола, встрепенулась Рева. — А ведь сегодня концерт, выступают наши Анджу и Манджу. Пойдешь? — Вынув из сумочки розовый пригласительный билет, она читает вслух: — «Сегодня в Сифтон–холле состоится концерт. Выступают сестры–близнецы Анджу и Манджу. В программе — новый народный танец «Жена и муж». Художественный руководитель — г–н Сукхмай Гхош. Начало концерта в восемнадцать тридцать по местному времени…»
— Спасибо, Рева, — томно произносит Рама, — сегодня я никуда не пойду.
— Кончай хандрить, Рама! — шутливо толкает её в бок подруга.
XVII
Бэла удивлена: госпожа Ананд прислала ей короткую записку, нацарапанную по–английски её собственной рукой: «Be so kind as to give night‑pass to all training girls»[57].
— А ещё мэм–сахиб сказала, — с кротким видом добавляет Кунти, вручившая ей записку, — чтобы в случае отказа вы немедленно позвонили ей лично.
— Зачем вам такое разрешение? — улыбается Бэла. — Куда это вы собрались на ночь глядя?.. Может, в кино?
— Никак нет, мы идём на концерт. Сегодня выступают Анджу и Манджу. Все наши получили пригласительные билеты… Вам тоже послал господин секретарь…
— Ну, так и быть, отправляйтесь, — продолжая улыбаться, кивает Бэла.
Влетев в общежитие, Кунти победно оглядывает соседок и, подражая какому‑то митинговому оратору, выбрасывает вперёд правую руку:
— Дорогие мои подруги! Мы одержали решительную победу! Впрочем, посмей она отказать, нам не осталось бы ничего другого, как затеять хартал[58]… На такой случай и присловье есть: «Ты мне не страшен — хозяина твоего боюсь». Что, убедились? Стоило мне только заговорить про телефон!..
Вслед за Ревой, Кунти и Рамой Нигам к Бэле чуть ли не сразу обращаются все остальные женщины общежития, и, к великому их удивлению, всем дано было разрешение.
— Рамрати! — поворачиваясь к двери, зовёт Бэла. — Глянь‑ка там, госпожа Ранивала вернулась? Как придет, скажи ей, пусть захватит регистрационную книгу и поднимется ко мне.
Да, вот они значатся: Бирджу, Шаукат, Гульби… А всего за прошедшие дни скончалось пятнадцать человек.
По поводу эпидемии этой новой, никому не ведомой детской болезни Бэла Гупта собиралась написать докладную записку на имя главного санитарного врача департамента здравоохранения. Завтра она сама пойдет к нему на прием. Иначе получится, будто во всем виновата она, Бэла. Ведь недаром мадам Чако публично заявила госпоже Ранивале: «Скажите Бэле, чтоб она занималась своими обязанностями и не совалась куда её не просят… Странные здесь порядки: каждый считает себя великим специалистом в медицине и встревает в чужие дела!»
Возвращается наконец насмерть перепуганная Ранивала:
— Ещё два случая, Бэла… Рамеш с улицы Наи сарак… и Кунданлал из квартала Горпара!
Бэла жестом приглашает её сесть.
— Пиши… «Настоящим довожу до Вашего сведения, что в течение последней недели от неизвестной детской болезни скончались пятнадцать малышей. Только что получено дополнительное сообщение о двух новых случаях заболевания. Обо всем случившемся я своевременно информировала врача детской амбулатории, Вынуждена обратиться к Вам с настоятельной просьбой…»
Её прерывает прибежавшая к ним за помощью мать Рамеша:
— Госпожа Бэла! Пойдемте к нам… Рамеш все вас кличет… как только в сознание приходит… Богом вас заклинаю!
Когда Бэла и Ранивала прибегают на Наи сарак, Рамеш лежит без сознания. Малыш то и дело стискивает кулачки и проводит ими вдоль тела. Размыкая изредка веки, он что‑то невнятно бормочет.
— Я уж его чем надо напоила, — сообщает старая бабушка Рамеша. — Вот тепло‑то и вернулось в тельце… Вы уж пока никакого лекарства ему не давайте.
Бэла поражена: старуха не выказывает никакого волнения, спокойно попыхивая кальяном, в то время как мать Рамеша места себе найти не может, дрожащим голосом взывает ко всем богам и богиням:
— Слава матери Ганге, слава!.. Кали–матушка, дары принесу тебе, какие пожелаешь!.. Владычица наша! Помоги… Свекровь все ругает меня… Ах, горе какое!.. Хоть бы поскорее поправилось моё солнышко… А ты, старая, перестань болтать худое… Сыночек!.. Рамеш! Открой глазки, сынок! Посмотри‑ка, кто пришел к нам. Тетя Бэла к нам пришла.
В сопровождении местного знахаря вбегает отец Рамеша.
— Оставьте его в покое! — возбуждённо кричит он с порога. — Сейчас тут заклинание читать будут.
— Какой толк от твоих заклинаний? — огрызается старуха. — Думаешь, помогут твои лекари да знахари? Сам поправится.
— Проверь пульс, — негромко бросает Бэла, оборачиваясь к госпоже Ранивале.
Нащупав пульс, Ранивала поднимает изумлённый взгляд:
— Нормальный!
Бэла с удивлением смотрит на старуху.
— Бабушка, — негромко окликает Бэла, — скажите, чем же вы лечили его?
— Чем лечила, спрашиваете? Средство‑то простое — кардамон да корешочек тут один…
Старуха подробно рассказывает, как надо готовить снадобье.
— Кардамон у нас найдётся, а корешочек такой где взять? — допытывается Бэла.
— У торговцев бетелем бывает, — отвечает старуха. — В деревне‑то этого добра хоть отбавляй: вышел за околицу — и копай себе сколько угодно. Кусты, они круглый год цветут. У них ведь не только корень, листья тоже очень полезные.
— А как вы определили, чем заболел внук?
— По приметам, милая, по приметам, — шамкает старуха. — Стоило разок взглянуть… Когда я была ещё молодая, замуж только выдали, в деревне у нас целый конец вымер от этой хвори.
— А болезнь эта заразная? — осторожно спрашивает Ранивала.
— Мама! — дико вскрикивает Рамеш и, словно подброшенный пружиной, садится на постели.
— Рамеш! — негромко зовёт Бэла.
Мальчик оглядывается на неё и стыдливо прикрывает одеялом свое голое тельце. На его бескровных губах мелькает застенчивая улыбка.
— Беги немедленно к Кундану, Рани, — поворачивается Бэла. — Попросишь у него корень, о котором говорила бабушка.
Жестом остановив её, старуха молча достаёт из горшка узловатый корешок и протягивает Бэле:
— Запомни, милая, сперва все измельчить надо, потом перемешаешь и разделишь на две порции. Одну сразу же дашь больному, а другую — чуть попозже… И ни капли воды.
— А найдётся этот корень у торговца бетелем? — снова спрашивает Ранивала.
— Мама, я есть хочу, — подает голос Рамеш.
Бэла и мать Рамеша в изумлении смотрят на старую женщину.
— Есть захотел? — ласково переспрашивает старуха и поворачивается к снохе: — Отваривай рис. Хоть горсточку. Да скажи своему… за знахарями он резво бегает… Скажи, пусть сбегает за лимоном. Тонкокожий нужен и чтоб совсем зелёный!
Долго ещё сидела Бэла у постельки малыша, а Рамеш уписывал за обе щеки варёный рис с кислым лимоном и пресной лепёшкой… Своим угощением, видно, умилостивила Ямараджу[59] старуха. А может, совсем не в угощении дело?..
XVIII
Сифтон–холл ломился от публики.
Сукхмай Гхош даже не удосужился узнать, сколько мест в зале, прежде чем разослать пригласительные билеты. Единственное, что он предпринял, — зарезервировал все места на балконе и на дверях, что вели туда, вывесил таблички, которые на английском и двух индийских языках — хинди и бенгали — извещали почтенную публику, что места здесь «For ladies only»[60]… Но и это не помогло!
У бедняги Сукхмая голова кругом! Он должен был и встречать именитых гостей, прибывающих на концерт, и улаживать возникающие недоразумения, и за приготовлениями на сцене следить! Двое чапраси и садовник взбунтовались: если их родных и знакомых не пропустят в зал, все трое объявляют забастовку. А каждый из них привел с собою человек пятнадцать — двадцать мужчин и женщин, стариков и детей!
— Вы что, взбесились?! Выше генерал–губернатора себя считаете?! — потный и злой, кричит Сукхмай. — Из‑за вас первые ряды прикажете очищать?! Ну, погодите у меня! Самой мэм–сахиб пожалуюсь!
Сукхмай, наверно, кричал бы и дальше, но тут его жестом подзывает госпожа Ананд.
— Что происходит, Гхош? — недовольно спрашивает она. — Почему задержка?
— Костюмеры… задерживают, — лепечет Сукхмай, заикаясь. — Осветители тоже… подводят. Фокус не получается!
Сидевший рядом с госпожой Ананд Баге хмыкает и, подавшись к ней, прищелкивает пальцами:
— Фокус или фокусы?
Госпожа Ананд косится на него: что ещё, мол, за глупости, Ди–сахиб смотрит!
Сквозь толпу, кишащую в коридоре и проходах, к ней с трудом протискивается Кунти Дэви. Как всегда, с жалобой.
