Валерий Кукушкин - Химеры урочища Икс
Какое-то время мы двигались по дороге.
— Нет, — Гусев остановился. — Если судить по времени, озера мы прошли. А места здесь сильно изменились — я их не узнаю Пошли обратно.
Мы повернули, вновь всматриваясь в чащу. Так ничего и не обнаружив, мы благополучно возвратились к избушке.
7Весла путались в стеблях толстых листьев кувшинок, цеплялись за подводные коряги. Наконец лодка вышла на середину крохотного заливчика. Грести пожелал Гусев. Вода и дальше от берега была коричневатой. Озеро, раскинувшееся недалеко от избушки, имело форму эллипса и просматривалось во все стороны хорошо. Длина его была около полутора километров.
— Давай погребу, Александр Петрович.
— Нет, я сам.
Гусев греб не спеша. Лодка повернула направо. Открылись еще два заливчика; осарки находились примерно напротив второго из них.
— Вот здесь вот люди и лечились. — Гусев сложил весла, и лодка плыла по инерции. Ничего особенного здесь не было: та же вода, тот же берег, разве что по нему никто не ходил лет двадцать-сорок. Виднелся кем-то и когда-то сработанный маленький мосточек.
Мы омыли руки и лица. Остроты по поводу ожидавшегося с минуты на минуту омоложения, подобно шустрым муравьям, так и крутились у меня на языке, но, взглянув на Гусева, я вновь присмирел. Прошлое властвовало над ним. Оно, оказывается, властвовало и надо мной: я поймал себя на мысли, что несостоявшиеся шутки были призваны подбодрить нас.
Мы переплыли во второй заливчик.
— Здесь всплывал корабль… — Комментировать Гусеву более ничего не приходилось: я слышал об этой истории не раз. Признаюсь, нам было несколько неуютно, как если бы мы, рассуждая о Несси, подозревали, что чудовище находится под нами. За кустами, на небольшом удалении от нас, угадывались березы, росшие на осарках.
— Давай погребу, Александр Петрович…
— Нет, Валерий… Погоди. — Гусев вновь взмахнул веслами, разворачиваясь, и было заметно, что он старался не грохотать металлом по металлу: лодка и без того гремела, как пустая бочка.
"Что же ударило по дну этой лодки сегодня утром?" — подумал я, не утруждая себя поисками ответа и стремясь отделаться от этой мысли так же стремительно, как вчера, во время грозы — от пламени свечи.
— А там вот зеленые человечки костер жгли. На той стороне. Точно напротив нас. А березовый лесок — вон где. Видишь? — Я кивнул. — А здесь вот, на этом берегу, где-то и сети с мелкой ячеей были развешаны. Помнишь, я тебе рассказывал? — Я кивнул еще раз. — Верховой торф вон где, на той стороне, как нам указали, завтра туда и поплывем. На, погреби…
Я развернул суденышко и повел его обратно. Места, конечно, были здесь красивые, да какие-то заброшенные, неуютные. Ничего интересного мы не заметили.
8Дополнительный осмотр осарков показал, что изменения здесь произошли большие, нежели Гусеву поначалу показалось. С северо-восточной стороны от кучи находились еще две большие ямы. Их, по мнению Александра Петровича, раньше здесь не было. Должно быть, отсюда брали землю для засыпки подполий, когда деревню снесли, — решили мы. Никаких остатков часовни, установленной когда-то вблизи кратера, обнаружить также не удалось. Ее местоположение, как припомнил Гусев, можно было определить по яблоням, но где они? В двух местах близ осарков стояли полусгнившие искривленные стволы яблонь — они это или нет? Вечером, при скользящем освещении, я обратил внимание, что на поле, к северу от осарков, под обильной травой просматривались какие-то возвышенности в виде прямоугольников, но по размерам они больше подходили под грядки, а не под могилы, которые я, вопреки утверждениям Гусева, пытался отыскать для спасения "азотной" версии. Никаких измененных растений найти не удалось. Может, это было связано с тем, что землепользователь, как выяснилось позднее, подсеивал нужные сорта трав, изредка перепахивая и удобряя поле, и новые виды растений заглушили росшие здесь?.. Может быть. Хотя на поле довольно четко просматривались участки более яркой зелени, часто — рядом с небольшими углублениями; здесь, вероятно, раньше стояли дома, и определенная растительность, несмотря на подсеивание, сохранилась.
В целом масса подтверждений рассказам Гусева однозначно убеждала меня в его правдивости, хотя, честно сказать, мы оба, понимая, что одного заезда недостаточно для прояснения ситуации, все-таки были сбиты с толку тем, что созданные нами в Ярославле стройные картинки предположений здесь оказались начисто разрушенными действительностью, которая к тому же за последние сорок лет проявила тенденцию к саморазвитию. Вместо прояснения ситуации мы имели в головах ее безнадежно усложненный вариант.
Спускался вечер. Ноги гудели от ходьбы. Окончательно изъеденные комарами, мы возвратились к избушке.
* * *Набрав листьев смородины, которые мы добавляли в чай, я подошел к домику — и стал свидетелем бесхитростной сцены, глубоко врезавшейся мне в сердце.
Александр Петрович стоял перед избушкой, наблюдая за ласточками, сновавшими через оконце на чердак и обратно — там у них было гнездо. Птички летали совсем рядом с нами, будто бы радуясь возвращению людей. Одна из них, уцепившись лапками за косяк двери, крутила головой, глядя на нас черными умными глазками.
— Ласточка, ах ты ласточка… — нежно говорил ей Гусев. — Люди ушли, а ты все живешь под крышей. Ах ты добрая ласточка…
9Наблюдения за компасами с 12.30 дня в течение обеда и вечером, с 19.30 до 20.30, в этот день не дали ничего. Север оставался на месте.
В немыслимой тишине мы сидели у костра. Медный лист заката бросал на пейзаж скупой отблеск пламени, горевшего под горизонтом. Красная зелень отягощенных росой кустов и деревьев выступала из луж волнующегося тумана. Совсем рядом из зарослей с удивительной для дикой природы точностью выдавал свои позывные коростель.
— Вот ты видишь это углубление? — спросил Гусев, указывая на яму в нескольких метрах от домика. — Здесь раньше прудик был, а рядом стоял дом. Историю эту рассказала мне бабушка, которая в нем жила, — Марья Барбашова. Случилось это году в 39-м, в Михайлов день, уже выпал небольшой снежок. Старушка только лишь закончила есть, как в избу вошел невысокого роста человек с темным лицом и в серой одежде; штаны доходили до самого полу. Бабушка испугалась поначалу, а потом видит — перекрестился тот человек на икону в углу, поздоровался, попросил разрешения отдохнуть. А ведь сельский-то житель — он гостеприимный… На столе еще самовар стоял, вот она ему и предложила поесть да чаю попить. От еды он отказался, а чай стал пить, добавляя в него порошок. Когда сидел, ноги под лавку прятал. Разговорились, и бабушка постепенно успокоилась. Назвал он и имя свое. Длинное имя. Запомнилось мне лишь окончание этого имени — "…рама", ну а запомнить-то его легко. Вот сидят они, говорят. Вдруг вынимает человек этот как бы портсигар с острыми углами и кладет на стол. Потом сверху портсигара потянул за пуговку и вытащил из него проволочку Старушка и спрашиваетчто, мол, это и зачем? Человек тот улыбнулся, стал объяснять.
Бабушка-то мне так и говорила: и снаружи тот человек чудной был, да, видно, и характера такого же: стал сказки рассказывать. Мне, говорит, на корабль опаздывать нельзя, а там поломка. Ну да я, мол, не беспокоюсь, так как место это разбирали неоднократно и к сроку улететь успеем. Ну, думает старушка, чудной человек, видно, сказкой меня за чай благодарит. Сидела, сидела, да и в сон ее потянуло. "Ты уж, батюшка, — говорит, — извини, а я прилягу пойду". Помнит, из соседней комнаты видела, что и тот на лавку лёг. Да и уснула. Проснулась, будто толкнул кто… "Что ж это я, дура старая, чужого человека в дом пустила, а сама спать улеглась?" Встала, глядь — а того уж и нет. Она — на улицу. А уж смеркалось… Видит, от крыльца идут по снежку следы странные, будто человек на одних каблуках шел. Она по следам этим пошла, видит — поворачивают они на осарки, а уж туда ли они шли — неясно, так как здесь, на полянке, снег-то ветром сдуло…
Я сидел перед костром. Высохший прудик был в десяти метрах справа, осарки в ста двадцати прямо передо мной. Все находилось невероятно близко. Девять долгих месяцев рождалась идея побывать здесь И вот все сбылось. Как много было передумано — и как невероятно все оказалось и запуталось. Вон, прямо по курсу — чужой "космодром". Полдня я сегодня топтался по нему… Странным было то, что, находясь на месте, я перестал удивляться. Не верилось, что всего лишь вчера мы пришли сюда. Отклонились стрелки компасов… Я думал об этом совершенно спокойно. Все это было, конечно же, давным-давно. Это меня не занимало сейчас. Какая-то мысль сама собою зарождалась в мозгу так глубоко, что он не мог пока прочитать ее Я насторожился, боясь спугнуть эту мысль, и уловил лишь часть ее: "рама". Имя человека. Зачем оно мне? Мысль крутилась, как колесо застрявшей машины, и в тот момент, когда Гусев начал снова что-то говорить, в мозгу вспыхнуло еще одно слово: Индия!
