Леонид Крохалев - День впереди, день позади
Мишка заплакал, но она, не обращая внимания на его рев, стала снимать с него курточку. Взглядывала на меня снизу вверх.
— Куда ты смотрел?!
Я пожал плечами и хотел пройти мимо, но Вера заставила рассказать, как было дело. Выслушав, подытожила:
— Тоже мне христианка нашлась!
Я не ответил, ушел в комнату. Ксенины слова о братстве, которое для Мишки милее богатства, не выходили из головы. Я встал у окна и заложил руки за спину. В одной из них было яйцо. Я смотрел вниз, на улицу, и странные мысли мелькали, будто кто-то шептал их мне, а я повторял: «Вот деревья растут. Трава зеленая. Человек по траве ходит, топчет ее и не думает даже, что топчет… В трамвае локтем другого толкнет и не извинится. Плечом на тротуаре заденет, даже не обернется. Заставит доски на дачу таскать — так и надо. А потом идет в бассейн и плавает по абонементу. Доволен! Все хорошо!.. А для нее жизнь — как струна: дом — работа, работа — дом и опять работа… Приезжает некто и разговаривает сквозь зубы или не здоровается… Ч-черт! Да ведь стучит же! Но почему стучит, почему?..
Тебя учили в школе, учили в институте и не научили главному: видеть в другом человеке человека, ценить другого просто за то, что он человек, такой же, как ты. До такого предмета, как человековедение, не додумалась еще ни одна академия. А вот она его тебе преподала очень наглядно… В человеке человека… В шефе тоже? Да что шеф?! А ты в себе-то его видишь?!»
В комнату вошли Вера и Мишка. Увидев у меня в руке яйцо, Вера раздраженно спросила:
— Ну что ты его держишь?! Что держишь! Ты его есть будешь?
Ее последние слова поставили меня в тупик. Я представил, как, очистив красную скорлупу, засовываю яйцо в рот и, давясь, жую. Не на подоконнике же его хранить в самом деле… Я вдруг разозлился, обернулся и крикнул:
— А почему бы нет?! Почему бы нет?! Дело не в цвете! Дело в другом! Но ты этого не поймешь! — Я резко ткнул пальцем в Мишкину сторону. — Вот он понимает лучше!
— Ду-у-рак, — пропела Вера. — Умник нашелся!
Я распахнул форточку и с силой швырнул яйцо на улицу. Описав дугу, оно шлепнулось в траву, и от него брызнули осколки. Откуда-то слетелись воробьи и стали шустро попрыгивать в том месте. Вера молча вышла.
В тот вечер мы почти не разговаривали…
И еще раз увидел я Ксенину дверь открытой. Она была распахнута настежь. В прихожей стоял старик. Он держался рукой за косяк и смотрел на меня в упор. Я невольно замер, будто кто-то уперся мне в грудь. Больше всего поразили его ноги. Не ноги, а кости, обтянутые желтой кожей. Колени ходили ходуном, но не мелко, как это бывает у людей на нервной почве, а медленно, ритмично, словно от перенапряжения. Старик был в белой рубахе, доходившей до половины бедер. Лицо с глубоко утонувшими в темных кругах глазами, с острым, высохшим носом и провалившимися, будто нарочно втянутыми внутрь щеками — сплошная мука.
— Ох, умру… помоги…
Я вздрогнул.
— Как помочь, отец? — Я шагнул к нему… — Я вызову «скорую»… — и побежал вниз, к телефону-автомату.
Когда я возвращался, дверь была уже закрыта. Мне почему-то вдруг представилось, что старик корчится там, за дверью, стоя на коленях… «Надо помочь. Надо…» — стучало в висках. Я спустился на нижний этаж. Хлопнула дверь, и на площадку вышел здоровяк, одетый в линялое трико. Кажется, его звали Федей. Он всегда курил на лестничной площадке. В тот раз, когда соседи приходили с нами «знакомиться», мне понравилось и запомнилось, как он сказал: «Ясно все, семья как семья». И, сталкиваясь с ним на площадке, я останавливался, считая себя обязанным переброситься с Федей словцом. Он любил футбол, болел за киевское «Динамо» и почти всегда заговаривал об очередной игре. Я не любил футбол, но не показывал виду и поддакивал. Мне почему-то казалось, что признаться Феде, что не люблю футбол, неловко. Он говорил, махал руками. Я стоял, кивал и ждал паузу, чтобы перевести разговор на то, что меня действительно занимало.
Федя, увидев меня, улыбнулся:
— Ну как вы там? — спросил я, кивая на дверь его квартиры и подняв глаза к потолку.
— A-а, да ничего. Терпим!
— Слушай, а они давно здесь живут?
— Кто они?
— Ну, Ксеня с этим… с отцом своим?
— А, ты вон про кого… Да вместе вселялись. Мы с Нинкой тут уже лет десять живем. А что?
— Да так просто… А ты не знаешь, что с ним?
— С кем?
— Да со стариком этим?
— Хрен его знает! Да что он тебе дался?
Я пожал плечами. Федя усмехнулся.
— Плюнь ты на нее! Или пошли разок…
— Что ж она, и так не понимает? Вы бы лучше с ней поговорили. Ты бы вот взял и поговорил.
Федя вытаращил глаза.
— Она же не мне стучит, а тебе!
— Да ты-то тоже небось до потолка подпрыгиваешь!
— Да, это так… — Федя помрачнел. — Ничего-о! Кошелка с крестиком! Дождется она у меня! Я ей по-соседски организую травматологию!
Прошли два года. Был февраль. Мы получили открытку от хозяев, что они приезжают через месяц. И опять к бесконечным укорам жены в моей неспособности выбить свой угол, к не менее бесконечным хождениям по начальству, всякий раз завершавшимся обещаниями, прибавилась застарелая забота: надо искать новое пристанище. Взбудоражив знакомых, расклеив на столбах кучу объявлений, я перед самым приездом хозяев нашел-таки комнату в коммуналке. Но был рад и этому. Упаковал чемоданы, заказал машину.
Было часов десять вечера. Последний раз на этой квартире мы с женой пили чай. Вера зачем-то встала и, как всегда, резко отодвинула табуретку. Через минуту в прихожей раздался знакомый длинный звонок.
— Ну вот! — сказал я. — Достукалась? Готовь деньги на ремонт!
У порога действительно стояла Ксеня.
— Можно, зайду? А то через порог неудобно вроде, — начала она.
— Конечно, конечно… входите…
— Я к вам поговорить…
— Может, на кухню? Чайку… — Я разволновался.
— Благодарствую. Я и тут… Говорят, вы уезжаете?
— Да-a, вот…
— Когда думаете? Завтра?
— Завтра.
— А я узнала… Думаю, надо зайти, успеть. Слышу, вы дома. Ну так вот…
Обычно решительная, напористая, она говорила с запинкой. А я лихорадочно соображал: «Сколько она запросит? Тридцать? Сорок? Что делать? Отказать? Стыд… А где взять? Нет, надо отказать. Морду колуном и — нет денег, и все. Да их и так и так нет. Господи…»
— Вот пришла к вам… Сказать вам… Просить прощения у вас! — сказала вдруг Ксеня и низко наклонилась.
Я оглянулся: Вера стояла, прижав пальцы к губам.
Ксеня стала быстро говорить:
— Мы же люди. Люди все же, а люди должны прощать друг друга. Все прощать. Не поминайте лихом, если что не так делала. Я вам зла не желаю. Простите. И вам бог простит.
Она быстро повернулась и ушла. А мы с женой долго растерянно смотрели друг на друга.
Прошло еще два года. Я стал забывать о Ксене и о всех переживаниях, связанных с нею. Лишь изредка я рассказывал эту историю, как забавный анекдот. Последний раз это было на днях, на нашем новоселье. Да-а! Я получил-таки квартиру! Свою! Собственную! Доказал-таки жене, что я тоже кое-чего стою! И хотя квартира была маленькая, однокомнатная («Буферный вариант! — успокоил меня шеф. — Скоро получишь другую, гораздо больше!»), но это была уже моя квартира. Я вырос в собственных глазах, стал увереннее в своих силах. Меня всего распирало от радости, гордости, воодушевления, грандиозных планов по дому и по работе и черт знает чего еще, когда я подходил к своему подъезду своего двенадцатиэтажного красавца дома.
Я уговорил жену не торопиться с кредитом на покупку мебели. «Давай подождем, когда пустят лифт! Ведь живем же мы пока без газа, с электроплиткой!» И она согласилась. Мы теперь живем дружно!
А вчера я встретил в своем подъезде Ксеню. И странно, мне было приятно ее видеть.
— Здравствуйте! — бодро сказал я ей. Она поклонилась со своей всегдашней улыбкой. «А не так уж она противно улыбается, — подумал я. — Черт! Что значит обстоятельства!»
— А мы теперь здесь живем! — сообщил я ей.
— Получили, значит, отмаялись?
— Отмаялись!
— Ну дай вам бог здоровья.
— Спасибо! А вы как здесь? В гости к кому-нибудь пришли?
— Нет, домой.
— Как домой?! Вы же там!..
— Была там, а теперь здесь. Тятеньку схоронила, упокой, господи, его душу грешную, и попросила квартирку поменьше. Куда мне одной две-то комнаты?
Сердце мое заныло.
— Если не секрет, в какой же квартире живете?
— Какой тут секрет? В сто шестнадцатой.
Я почти выкрикнул:
— Да это же под нами!
— Ну вот и хорошо, — сказала Ксеня. — Соседями будем…
Я поднялся на свой этаж, достал из кармана ключи, я пытался открыть свою дверь и не попадал в скважину ключом, но почти не замечал этого: ум мой силился вытащить из темноты памяти на свет какие-то Ксенины слова… что-то связанное с Мишкой… какие-то хорошие слова…
