Владимир Файнберг - Что с тобой случилось, мальчик?
И тут Игорь говорит:
— Значит, решил, что тебя с твоими запросами здесь ничего хорошего не ждёт?
— Это уж точно, — говорю. — А вы думаете по–другому? Вы с Тоней почему не уезжаете? Надеетесь на перестройку? Когда буду там, хотите, постараюсь устроить вызов?
А он ответил:
— Если б мы хотели уехать, нам прислали бы вызов и до ареста, а уж сейчас — тем более. Лучше скажи: не жалко отца? Он ведь переживает. Ты у него один…
Так и знал, что он про это заговорит. И я сказал:
— Отец уезжать не желает. У него теория: если человек может светить, он должен светить, где темно. Считает предателями тех, кто эмигрирует.
Разве неправильно я ответил? И ещё добавил, что отец старый, ему пятьдесят, а я молодой, хочу увидеть разные страны.
— Какой ты ещё дурачок, — сказал Игорь. — Я и сам в молодости бредил морями–океанами. Все понятно. Романтика. Но тебе уже девятнадцатый.
И вот этим он вывел меня из себя. Ненавижу эту романтику, про которую песни поют в передачах радиостанции «Юность»! Романтика! Мы сидели, а наискосок, на другой скамейке, не знаю, видел Игорь или нет, два парня, задрав рукава, кололись…
Наверное, не видел. Потому что говорил, что сейчас самое интересное время, что все страны мира с надеждой смотрят на нас, что скоро сделается правовое государство, мне простят попытку перехода границы. Что я должен выкинуть из головы эту глупость с израильским вызовом, получить аттестат…
Ух и разозлился я. А ещё защитник прав человека! Воображает, будто я такой уж простак!
И я сказал, что мне нечего прощать. Что любой человек, как птица, волен лететь, куда хочет и когда хочет. Понаделали этих границ! Тюрем! Психушек! Сказал, что никому не сделал зла, а мне делали все. И мать, и даже отец, то есть ты.
Игорь воскликнул:
— Да как ты смеешь?! Что ты несёшь?!
А я сказал ему. И тебе говорю. Читай, когда меня уже не будет рядом:
— Отец увлечён своими делами. Не замечает меня. Держит в стороне, ничем не делится. Что толку, что он кормит, одевает, заботится? Это его долг. Даже звери и птицы выкармливают своих детей. Но он почти не общался со мной, как с тем же Крамером, с другими людьми. Я был совсем один. От такой жизни становятся наркоманами, пьяницами. Или уголовниками. А я всего‑то хочу никому не мешать, уйти, жить своей жизнью.
— Ну ты и фрукт! — сказал Игорь. — А как ты себе представляешь — «жить своей жизнью»? Получать в Израиле или США пособие, сидеть на шее у какой‑нибудь организации, как ты сидишь на шее у отца? Что ты там собираешься делать? Ведь у тебя нет профессии. Цели. Мы все эти годы боролись, готовили перестройку. Не все можно было тебе говорить.
— В том‑то и дело, — перебил я его, — считали за маленького. Да я в свои годы понавидался и пережил побольше иного взрослого! И цель у меня есть. Может, поважнее, чем у некоторых.
— Какая цель? — спросил Игорь.
Я промолчал. Довёл до метро.
Домой возвращаться не хотелось. С тех пор как пришёл вызов, ты совсем замкнулся. Переживаешь. Понимаю. Но, как говорится, помочь ничем не могу.
Зажглись фонари. Народ валит: кто на свидание, кто в кино. Наряженные кто во что горазд. И я подумал: «Неужели у них всех есть цель, достойная свободного человека?» Точно знаю, нет такой цели. А у меня есть.
И поехал в центр на Старый Арбат, на Пушкинскую площадь. С тех пор как ушёл с последней работы, всё время там провожу. Интересно!
Кем только за эти два года не работал! После того как был лифтёром, и утреннюю почту разносил, и в булочной хлеб разгружал, и в поликлинике — в регистратуре. И курьером в издательстве. Загоняли меня на этой должности. Всю Москву объездил с их пакетами. Только вернёшься — гони в другое место. Спасибо хоть сезонка была за их счёт. А вы говорите бездельник! То, что зарплату, жалкие семьдесят рублей, тебе не давал, самому не хватало.
Как раз когда работал курьером, год назад это было, неожиданно позвонил тот самый москвич, с которым я познакомился в грузинской психушке. Помнишь, я уже писал здесь? Его взяли в горах, под Новым Афоном. Позвонил, как обещал. Не обманул.
На всякий случай не буду писать, как его полностью зовут. Володя. И все. Он старше меня. На второй год войны в Афганистане ему оторвало стопу левой ноги. Легко отделался.
Ещё там, в Грузии, он мне много рассказывал про Афган. Чего тогда в газетах не писали. Но это было не самое главное.
А главное было вот в чём. Когда Володя лежал в госпитале, уже в Советском Союзе, какая‑то медсестра дала ему почитать перепечатанную на машинке книжку.
И первое, что он узнал из этой книжки, что, раз он её читает, значит, это не случайно. Значит, стрела долетела до цели. В том смысле, что те, кто написал, знают, кому и когда она должна попасть в руки.
Потом в Москве он и мне дал почитать ксерокс с этого текста. Значит, и я выбран, и до меня долетело послание. Я читал по ночам. Проглотил за две ночи. Тебе не показывал. Не говорил. Во–первых, потому что дал клятву, во–вторых, ты бы, наверно, высмеял.
Хотя не знаю…
То, как ты лечишь людей своей биоэнергией, видишь в закрытых глазах, где находится человек за сотни километров от тебя, — все это может иметь отношение к тому, о чём я узнал.
Знаешь ли ты, что в Гималаях издавна живут бессмертные мудрецы? Не только индусы и тибетцы. Избранные люди всех веков со всего света. Из Древнего Египта тоже. У них там в глубочайших пещерах свои библиотеки, почище Ленинки, свои подземные скоростные дороги, уходящие под дно всех океанов. Эти люди могут наводить своё сознание на любого человека, где бы он ни находился. И таким образом привести его к себе. Через все препятствия и границы. Летающие тарелки — это оттуда, а не из иных цивилизаций. На этих тарелках они путешествуют, куда хотят. Кроме того, они связаны с людьми, живущими на какой‑то планете в созвездии Орион, встречаются с ними где‑то в районе Северного полюса.
И от этих встреч возникает в небе то, что мы принимаем за северное сияние.
Они настолько могучи, что могли бы запросто прекратить любую войну, вмешаться в действие любых правительств. Но почти никогда не делают этого, потому что презирают насилие, считают, что люди должны сами дозреть.
К тем, кто дозрел, попадает в руки эта книжка. Которой они призывают к себе.
Понял?
Я тоже всегда ненавидел насилие. И Володя, пройдя через Афганистан, как он говорит, вышел на их уровень. Вот почему он оказался в горах над Новым Афоном. Не зря там был построен знаменитый монастырь. Все настоящие монастыри строили в горах или на возвышенностях, чтоб легче было общаться с Гималаями. Кроме того, горный воздух — самый чистый, самый полезный.
Володя приехал в горы, устроил себе одинокую хижину из досок и камней, жил там полгода, настраивался на Восток, на гималайских мудрецов — медитировал. Ты это слово должен знать. Я его слышал, когда вы с Артуром Крамером разговаривали.
Там, в горах, Володю и накрыла милиция. Засадили в психушку, где мы познакомились.
Мы часто встречаемся. Я рассказал ему всю свою жизнь. И про мать. И про тебя. Это он придумал, чтоб я попросил Густава устроить мне вызов. А скорее всего — гималайские мудрецы через него подсказали…
Интересно, зная всё это, шляться по Старому Арбату, глядеть на панков с выбритыми висками, кришнаитов, рокеров и металлистов. Вчера их было полно. Потому что суббота, что ли? Ещё брейкеры были. Танцевали — крутились, лёжа на асфальте.
И тех, кого ты ненавидишь, видал — парней с фашистскими знаками на куртках.
А по сторонам у стен домов художники со своими картинами. У кого сладенькие пейзажики с церковками, у кого полуголые девки намалёваны, у кого — Сталин с топором.
Иностранцы ходят, фотографируют. Будто где‑нибудь в Нью–Йорке.
Только все это какое‑то ненастоящее. Показуха. Такое впечатление, сам не пойму отчего.
И тут же проститутки прогуливаются. С нарумяненными щеками. Так и ждут, чтоб кто‑нибудь пригласил в ресторан или хотя бы в кафе. Не боятся ни СПИДа, ничего.
Действительно, жуткое дело — жить без цели.
Теперь ты понял, что она у меня есть? И что я лечу в Штаты не за джинсами и прочей фигнёй? Штаты — лишь перевалочный пункт на пути к цели.
Написал тебе про Гималаи, раскололся. И пожалел. Я ведь давно мог про это написать. Про самое главное. Но боялся. Не то чтоб боялся, а заранее вижу твою улыбку… Пускай грустную.
В конце концов, мне наплевать, веришь ты или не веришь в Гималаи.
Вот Игорь и Тоня целиком поверили в перестройку. Игорь вчера говорил: борется за коллегию адвокатов, за правовое государство. Хотят организовать юридический кооператив. Я, между прочим, над ними не смеюсь. И над «архангельским мужиком», про которого вместе смотрели фильм по телевизору, не смеюсь. И над хирургом Федоровым тоже.
Только не туда они ударились. Хозрасчёт, аренда, кооперативы — все меряется рублём. А людям нужна идея. Такая, чтоб только позови, и пойдут любую работу делать бесплатно. Для своей же радости, а не для рубля. Вот чего сейчас нет.
