Борис Лавренев - Звёздный цвет
Глава тринадцатая
АМБА
В номер гостиницы бурей влетел Василий и бросился к спутнику.
— Братишка! Пропало дело! Сегодня тикай со всеми манатками!
— Что?.. В чем дело? — побледнел тот.
— А такое, брат, дело, что попали мы под машинку. Не догадались наши, а вышла совсем пакость… мать ее! Поручик-то, оказывается, самому Алексееву знаком. Как сказал мне это начальник штаба — ну, думаю, тут мне и крышка На счастье, сам Алексеев-то болен и к нему допуску нет. А то сразу бы конец! Сейчас дам тебе все сведения, донесение напишу и катись ты колбасой сейчас же!
— А вы, товарищ Гулявин?
— А я, брат, останусь!
— Вы с ума сошли? Ведь верная смерть! Командующий не предполагал же такого осложнения!
— Это я знаю! Но только без приказа вернуться не могу. Потом — пока генерал болеть изволит, мне не страшно. А выздоровеет, — так я улизнуть успею. А я еще насосу из кадетов молочка.
— А я бы все-таки вам советовал уехать.
— Советовать можешь, а уехать я не уеду! Баста!
Сел Василий за стол, достал бумагу и настрочил донесение командующему. Распороли подкладку у френча и зашили в нее вместе с переписанным начисто опросным листом.
— Ну, вот и готово! Поезжай, голубь! Кланяйся нашим!
— Товарищ Гулявин! Едем вместе! Ведь бесполезное геройство.
— Чего?.. Геройство? Слова какие развел! Что ж я подохнуть не смогу как следует?
— Но зачем же умирать без толку, когда вы можете еще пригодиться?
— А кто тебе сказал, что я умирать собрался! Не каркай, — и не подумаю. Еще тебя переживу! Ну, не копайся! Живо!
Сам проводил Василий товарища до явочной квартиры и попрощался с ним.
— Скажи командующему, чтоб не беспокоился. Пока страшного нет!
И пошел обратно в гостиницу.
Вышел на балкон и приказал подать себе самовар. Шумела внизу кипящая людьми улица, под музыку шел какой-то отряд, и всюду на тротуарах толпились люди в офицерских погонах.
И пока смотрел Василий, грозная и зловещая ярость росла и ширилась в сердце.
«Слетелись, вороны?.. Летайте, летайте! Недолго вам, чертям, летать осталось! Обскребут с вас перышки!»
— Самоварчик готов, ваше благородие! — сказал половой, внося самовар.
Пока пил Василий чай, за дом зашло порозовевшее солнце, побежали косые синеватые тени по улице, расплылись, и за короткими кубанскими сумерками черным звездным бархатом накрыла город ночь.
И с первыми звездами издалека, с гор, подул холодный, все разрастающийся ветер. Стало холодно на балконе. Василий поднялся идти в номер, и в эту минуту резкий шквалистый порыв рванул балкон, вздернул скатерть и свалил стакан.
И сейчас же засвистал по улице, завывая в верхушках тополей, пригибая их к земле.
«Штормяга будет ночью», — подумал Василий, входя в номер и зажигая свет. Прилег на кровать, но спать не хотелось.
Вместе с ветром, сухим и холодным, пришла тревога. Чаще стало биться сердце, и тяжело стискивало дыхание, как будто стал твердым воздух и с трудом проходил в легкие.
Василий встал с кровати и посмотрел в окно. По улице несло густую пыль, и тополя страшно и мрачно раскачивались под порывами. Василий вспомнил о ресторане.
«Пойти, что ли? Посмотрю, как офицерня гуляет. Потом же еще чего узнаю. Из пьяного легче вытянуть».
Он надел фуражку и пристегнул шашку к портупее. Внимательно осмотрел браунинг и положил в карман. Пошел к дверям, но вернулся и раскрыл маленький кожаный чемодан.
Порылся в белье и из-под белья вытащил английскую круглую, всю в шестигранных дольках, похожую на ананас, ручную гранату.
Вставив в отверстие запальную трубку, подержал на ладони и сунул в широкий боковой карман френча. На улице было мало народу. Всех разогнал ветер. Спросив у кого-то куда идти, Василий свернул в переулок, перешел бульвар, и уже издали метнулся ему в глаза ресторан ярким, мертвецки зеленым сиянием ртутных ламп над вывеской: «Grill-Room».
Поднялся на крыльцо, прошел вестибюль и остановился на пороге зала, ослепленный светом, мельканием людей, оглушенный яростным взвизгиванием скрипок, игравших нахальный плясовой мотив.
Медленно прошел между столиками, ища свободного места и нерешительно оглядываясь, когда от стены услышал хрипловатый голос:
— Поручик!.. Поручик!..
Оглянулся и увидел полковника из оперода, махавшего рукой.
— Поручик!.. Оглохли вы?.. Идите к нам!
Василий подошел к столику.
— Знакомьтесь! Поручик Волынский! Капитан Одоевцев! Поручик Рыбкин! Прапорщик Селянинов!
Василий перездоровался с офицерами и сел на предложенный стул, оглядывая ресторан настороженными глазами.
— Выбирайте, поручик!.. Чего хотите? Какое вино пьете? Сегодня мы угощаем пр-редставителя доблестной братской Добровольческой армии.
Василий взял карточку вин. Редко приходилось ему заказывать вина в ресторане. Пробежал глазами, и понравилось почему-то круглое название «Го-Сотерн».
— Вот! Это!
— Эге! Поручик у нас барышня!.. Дамское винцо пьет! Нет, голубчик, это не идет. Тогда я сам хозяйничаю. Начнем по русскому обычаю с беленькой, потом винца, потом коньячишку; и опять беленькой, и опять сначала.
Поручик Рыбкин, длинный и унылый человек, с перекашивающим лицо большим шрамом, начал расспрашивать Василия о восточном фронте.
И снова Василий пошел заливать, как утром полковнику, гладко и хорошо.
В промежутках разговора выпивал напиваемую полковником водку и с аппетитом ел вкусное что-то, залитое желтоватым острым соусом.
Визжала музыка, на эстраде жонглировал тарелками эксцентрик с красным носиком и в маленьком, набекрень надетом цилиндре.
— Слушайте, Рыбкин!.. Бросьте из гостя кишки выматывать. Ему с утра очертело. Веселиться надо! Дело — не волк! Смотрите на эстраду, поручик! Сейчас бабочка вылезет — загляденье!
Опять взвыли скрипки, и на эстраду легко выпорхнула из-за кулис пышная, розовая, почти совершенно обнаженная женщина в легком голубом газе, залитом сверкающими блестками:
— Смотрите!.. Смотрите!.. Бюст!.. А ножки? — шептал в ухо Василию разнежившийся полковник. — Не баба — пирожное! И скажу вам — не дорога. Пятьсот целковых берет. И здоровый бабец — жеребца замучает. Хотите — познакомлю?
Василий взглянул и уткнулся в тарелку, куда полковник наложил ему спаржи. Не знал, что делать со спаржей, и стал ловить ее вилкой.
— Что вы, батенька, делаете?.. Спаржу вилкой?.. Видно здорово вам мисс Рози в поджилки ударила.
— Я этой штуки не ел! У нас не растет! — зло сказал Василий.
— Я и забыл! Вы ведь сибиряк! Ну, выпьем, голубчик, за тайгу-матушку, чтоб в ней все большевики передохли!
Допивая рюмку, услыхал Василий сбоку шуршание щелка, такое знакомое и дразнящее, что вспомнил Инну Владимировну и резко повернулся.
Стояла у столика небольшого роста женщина в испанском костюме, с черной кружевной мантилией на плечах и цветами в волосах. Худая и тонкая, и на блестящей стене зала резался смуглый ястребиный профиль.
— Карменсита!.. Садитесь! — сказал, привстав, капитан Одоевцев.
Женщина легким движением расправила платье и опустилась на стул. Прищурила миндалевидные глаза и посмотрела на Гулявина.
— Новенький? Откуда достали? — процедила она гортанным голосом.
— Познакомьтесь. Поручик Волынский!
Карменсита протянула тонкую руку для поцелуя, и Василий смущенно поцеловал. Женщина блеснула глазами.
— Не надоело еще пить? Вот люди!.. Скоро вас в психическую отвезут?
— На наш век хватит, — ответил Одоевцев, — лишь бы в психической вас можно было найти, а там море по колено!
Она опять повернулась к Гулявину.
— Вы откуда? Из Сибири?.. Далеко! У вас лицо хорошее, не пропитое!..
Но прежде, чем Василий ответил, у стола появился тоненький, очень красивый офицер в щегольской черкеске. Его встретили дружными возгласами:
— Князь!.. Душка!.. Откуда? Какими судьбами?
— С фронта только что… В отпуск.
— Садись, садись. Рассказывай!
Офицер сел против Карменситы и закурил.
— Что ж рассказывать?.. Особенного ничего!.. Скука! Вот разве в Тихорецкой удовольствие было, — выпуская дым из мягких розовых губ, сказал он неторопливо, приятно грассируя.
— Ну?!
— Взяли мы ихний санитарный транспорт, а там девчонка, сестра милосердия. Завзятая большевичка! Из вагона по нашим шпарила. Но хорошенькая, как чертенок. Лет семнадцати. Ну, привели ее ко мне… Я говорю: «Жаль мне вас, мадемуазель, на тот свет отпустить такой юной и не познавшей высоких наслаждений нежной страсти». — «Я вас не понимаю», — говорит. Ну, я ей объяснил так, жестами. Так она мне в лицо плюнула. Ну, естественно, позвал казачков, приказал ее разоблачить, привязали к кровати, и через нее целый взвод пропустил. Познала в избытке.
Слушал Василий, и мутилось у него в голове от выпитой водки и злобы.
