Светлана Замлелова - Пошлая история
Потом Сашенька подумала, что откажи она господину Ливчику, Елена и Алла засмеют её. И правильно сделают, потому что упускать такую возможность было бы глупо, и любая девушка предпочла бы господина Ливчика.
«А когда у меня будет много денег, — думала Сашенька, — буду заниматься благотворительностью. Можно автобус купить для детского дома или построить в деревне церковь…»
Лишь бы только господин Ливчик не обманул её! Впрочем, залогом послужит квартира. Ой! Да ведь всё очень просто! Пусть только господин Ливчик купит квартиру, и когда Сашенька получит документы и ключи, она тут же уйдёт от мужа. Если господин Ливчик обманет и не купит квартиру — не беда, Сашенька останется с Алмазовым. А если не обманет…
— Любая девушка на моём месте поступила бы также! — прошептала Сашенька. — Любая девушка…
И вскоре она уже сладко спала, подложив обе ладони под щёку и притянув колени к груди.
XI
Господин Ливчик сдержал слово. В Москве, уже через неделю по приезде из Вены, он купил квартиру из двух комнат на имя Сашеньки. Ещё через месяц там завершили отделку, и Сашенька условилась с господином Ливчиком, что в ближайшее время она перевезёт на новую квартиру свои вещи. Оставалось лишь объясниться с Алмазовым, что для Сашеньки было самым неприятным, потому что она понятия не имела, как это делается, и боялась, что начни она разговор не с того, с чего нужно начинать в таких случаях, супруг станет её удерживать. Она почему-то была уверена, что в семейной жизни существуют какие-то особые правила поведения. Правила эти хранятся, как древними жрицами, женщинами, которые передают их друг другу, не посвящая мужчин, чтобы не потерять своей власти над ними. Сашенька знала, что нельзя упрекать пришедшего домой пьяным мужа, пока тот не проспится. Нельзя также показывать мужу, что догадываешься о его изменах. Но как следует объяснить мужу свой разрыв с ним, не вызвав скандала и не умалив достоинства, Сашенька не знала. Наконец, она составила кое-какое представление, припомнив сцены, виденные в кино. Она заготовила слова и даже произнесла их перед зеркалом и осталась вполне довольна. Теперь нужно было выложить всё это мужу. Но только она собралась поговорить с ним, как вдруг поняла, что жалеет его. Пока она раздумывала, что будет говорить, она не помышляла о жалости. Теперь же, когда нужные слова найдены, жалость мешает произнести их. Сашенька, вспоминая о том, как радовался Алмазов её приезду, с какой любовью смотрел на неё и как, соскучившись, старался угодить ей во всём, начинала испытывать нечто вроде раскаяния за то, что готовила за его спиной. Но чуть только утих первый приступ жалости, как Сашенька, неизвестно из чего, вообразила, что частая перемена мнений и влечений нехороша сама по себе. Ещё, пожалуй, назовут её ветреной! И поскольку последним её выбором было остаться с господином Ливчиком, который, кстати, уже купил ей квартиру, она решила проявить известную твёрдость в отстаивании своего выбора. Эта мысль — быть твёрдой в принимаемых решениях — очень приглянулась Сашеньке. Ей представлялось, будто кто-то всё время смотрит на неё со стороны и думает: «Вот, она молода и необыкновенно хороша собой, она изящна, и ни один мужчина не может устоять перед ней. Но этого мало. Она умна и образованна, она знает английский язык, почитывает книги и когда-то прочла „Парадоксальную этику“ Бердяева. Но и этого мало. У неё твёрдый характер и сильная воля. И уж если она что решила, то непременно выполнит!» Да. Пусть все увидят! Нельзя менять своих решений, это было бы слабостью. И как ни жалко ей Алмазова, как ни трудно с ним расставаться, она должна сделать это!
Сашенька решила, во что бы то ни стало объясниться завтра.
На другой день Сашенька выпроводила Хрису Вениаминовну, почуявшую, что затевается нечто важное, и потому никак не желавшую уходить и отыскивавшую всё новые предлоги к тому, чтобы остаться. Потом собрала свои вещи в большую синюю сумку, с которой ездила в Австрию, оделась и стала ждать.
Алмазов, вернувшись с работы и заметив первым делом синюю дорожную сумку, заволновался. Впоследствии, при воспоминании о Сашеньке, он первым делом вспоминал синее пятно дорожной сумки, точно это Сашенька стала для него чем-то вроде синего пятна.
«Зачем здесь эта сумка?», — подумал он с тоской и тревогой, причин которых не мог объяснить себе. Потом он увидел Сашеньку, одетую для выхода, и тревога в нём возросла.
Сашенька, оказавшись лицом к лицу с супругом, с которым ей предстояло объясняться, сама разволновалась и забыла, с чего хотела начать, но, заметив, что Алмазов вопросительно смотрит то на неё, то на сумку, поспешила ответить на этот немой вопрос:
— Я уезжаю, — сказала она первое, что пришло в голову, — прости, если сможешь.
— Куда? — не понял Алмазов.
Он подумал, что ничего нет странного, что она уезжает. Вот только почему она просит простить её?
— Я как бы… насовсем уезжаю. Понимаешь? Я от тебя ухожу.
И подумав, она прибавила торжественно:
— Я полюбила другого… Прости…
Эти последние слова особенно понравились Сашеньке, потому что оправдывали её в собственных глазах и придавали уверенности. Она вдруг сама поверила, что любит кого-то другого, и что из-за страстной любви своей бросает мужа.
Алмазов, которому вдруг показалось, что кто-то полоснул его плетью по внутренностям, всё ещё не понимал, что происходит.
— Кого? — спросил он, не отдавая себе отчёт, о чём спрашивает.
— Ливчика, — ответила Сашенька просто.
— Какого лифчика? — прыснул Алмазов. Ему пришло в голову, что Сашенька всё это нарочно выдумала, чтобы разыграть и помучить его.
Но Сашенька оставалась серьёзной и даже как будто обиделась.
— Сам ты лифчик, — сказала она. — Я имею в виду господина Ливчика, нашего хозяина… Э-э-э… В смысле… хозяина нашего клуба.
— Ты шутишь? — спросил Алмазов, уже совершенно уверенный, что она нисколько не шутит.
— Нет, я не шучу! — отчеканила Сашенька, которую начинала выводить из себя непонятливость супруга.
Алмазов присел на стул, потом встал, потом опять сел, потом опять встал, и было похоже, что он не знает, куда деть себя.
— А я? — тихо спросил он.
Сашеньке вдруг захотелось приласкать Алмазова или сказать что-нибудь хорошее. И она уже принялась обдумывать, что бы такое сказать или сделать, но спохватилась, испугавшись, что он задержит её, или сама она так разжалобит себя, что, чего доброго, передумает и останется.
Вид у Алмазова действительно был жалкий. Из него точно выпустили воздух — так он вдруг осунулся и обмяк. В руках он виновато, как будто ему было за что-то стыдно, сжимал свою мягкую плосковерхую шляпу. На макушке у него, из всегда аккуратно зачёсанных волос, выбилась прядка и торчала как хохолок свиристеля. Этот хохолок, трогательный, но одновременно смешной и никак не увязывающийся с привычным обликом Алмазова, привлёк внимание Сашеньки. Глядя на взъерошенные волосы мужа, Сашенька стала думать, что тот, кто не чешет волос, тот, должно быть, не чистит зубов и не моет рук. А коли так, то изо рта у него пахнет и ногти грязные. И хотя она отлично знала, что к Алмазову это не имеет никакого отношения, на несколько секунд он сделался ей неприятен. Она воспользовалась этим временем, и его оказалось довольно.
— Какой ты сегодня, — сказала она, поморщившись. — Иди лучше руки вымой… Ну, прощай. Скоро забудешь.
Она поспешно, привстав на носки, чмокнула Алмазова в щёку, потом подхватила свою синюю сумку и в следующую мгновение выпорхнула из квартиры.
XII
Алмазов остался один. Всё ещё сжимая в руках шляпу, он опустился на стул. На него нашло какое-то оцепенение — он хотел пойти вымыть руки, но тотчас забыл о том, что хотел. Потом он подумал, что только что с ним произошло самое страшное, что только могло произойти. «Как же это возможно? — спрашивал он себя. — И что теперь делать? Идти бить морду этому лифчику, а её силой волочь домой? А зачем? И откуда он только взялся, этот лифчик!.. Ах, да! Она говорила, что он хозяин клуба… Наверное, какой-нибудь мачо с кучей бицепсов…» Время от времени к нему возвращалось мучительное ощущение чего-то невыполненного, и тогда он пытался вспомнить, что же хотел сделать, так как ему казалось, что это было очень важное и полезное для него дело. Но мысли его растекались и, не успевая вспомнить, он думал, что, наверное, стоит позвонить Мироедовым, но тут же спрашивал себя, зачем. Потом он подумал, что Сашенька ещё, быть может, одумается и вернётся, что она просто запуталась, и надо бы помочь ей разобраться. А для этого необходимо узнать, кто такой этот лифчик. Но в то же время узнать это было бы страшно… И никак он не мог сообразить, что же всё-таки теперь предпринять, и надо ли вообще что-то предпринимать. Наконец, он вспомнил, что хотел вымыть руки, и отправился в ванную. И долго под струёй воды крутил в руках кусок мыла.
