Петр Замойский - Повести
— Всем слышно? — повторяю вопрос телефонистки.
Снова разнобой голосов. Одни гудят басисто, другие тянут тенорами, а вон совсем тоненькие, как бы детские голоса. Наверное, это помощники секретарей. А вот хриплые, словно худые трактирные граммофоны. Это, наверное, сидят за столами старые, наследственные писари с картофелеобразными носами, писари, впитавшие в себя еще от отцов и дедов подлость, хитрость, мошенничество и самое отъявленное взяточничество. Для этих ничего святого нет и не было.
— Граждане секретари волостных управ, комитетов и советов, — начал я, — прежде чем передать…
— Гро–о-мче… — наверное, из самой далекой волости послышался тоненький голосок.
— Не надо громче, — пробасило рядом.
— Это ты, Василий Афанасьевич? — тут же осведомился один.
— Я, брат, я. А это вы, Сергей Петрович? Как живем?
— Помаленьку, — ответил тенорок. — У вас земство или совет?
— Слава богу, живем без совета. А вы?
— У нас уже.
— Дело ваше дря–янь.
Я отвел от уха трубку, спросил телефонистку:
— В какой волости секретаря зовут Василий Афанасьевич?
— А–а, Сурков. Мачинская волость.
И я сердито кричу в трубку:
— Сурков из Мачи… Вас слышит тридцать одна волость и тот, кто сейчас вам об этом говорит.
Все голоса вдруг умолкли. Только дыхание и чей‑то шепот, тяжелый вздох: «О–о, че–орт!»
— Всем ли известно, что Временное правительство свергнуто? — спрашиваю.
Снова молчание. Настороженное, готовое вот–вот взорваться на разные голоса.
— Туда и дорога! — раньше всех ответил молодой голосок.
И вот взорвалось, захрипело, заревело разноголосо: тут и удивление, и вопросы. Кто отвечает «нет», некоторые — «знаем».
— Дошло ли до вас обращение «К гражданам России»? — спрашиваю.
— Не–ет! — ответили единодушно.
— Записывайте. Размножите и доставите в села и деревни. Вывесите на видных местах, прочитайте на собраниях, митингах. Начинайте: «К гражданам России!»
Явственно зашуршали по бумаге карандаши и перья. Скоро понеслись одно за другим восклицания:
— Есть… Дальше… Медленнее… Быстрее… Это ты, дядя Алеша?.. А это ты, молокосос? Не научился быстро писать…
— Продолжаю. Пишите: «Временное правительство низложено». Точка.
— О–ох! — вздохнуло в трубке. — Вот так то–очка!
Я медленно, растягивая слова, продолжаю:
— «…Государственная вла–асть… перешла… в руки… органа… Петроградского… Совета… рабочих и солдатских депутатов — Военно–революционного комитета, стоящего… во главе… петроградского пролетариата и… гарнизона». Точка. Проверьте. Повторяю.
Забубнили, забарабанили, захрипели, запели, то радостно восклицая, то гмыкая от недоумения.
— С новой строки. «Дело, за которое боролся народ», поставьте двоеточие.
— А троеточие можно? — ехидно спросил кто‑то.
— «…неме–едленное предложение… демо–кра–тиче–ского мира», запятая… «отмена… помещичьей собственности на землю», запятая…
— Это верно, пока запятая, — перебил тот же ехидный голосок.
— Повторите… не понимаю! — удивленно произнес голос.
Ему быстро кто‑то ответил:
— Чего не понимать? «Отмена помещичьей собственности на землю».
— «…рабочий контроль над производством», запятая, — продолжаю я.
— Это нас не касается, — пробурчал кто‑то.
— «…создание… Советского….» Слышите: «Советского»?
— Слыши–им… «Сове–етского».
— «…правительства», запятая, «это… дело… обеспечено».
Подождав некоторое время, я громко говорю:
— Точка!
— Покорнейше благодарим за такую точку, — опять тот же ехидный голосок.
— С новой строки. «Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!» Подпись: «Военно–революционный комитет… при Петроградском… Совете… рабочих и… солдатских депутатов…» Число: «Двадцать пятого октября тысяча девятьсот семнадцатого года». Записали? Принимайте вторую.
— Кто передал? — раздались требовательные голоса.
Что им ответить? Моя фамилия ничего им не скажет. Заявить, что я — секретарь уездного революционного комитета? Но они и о комитете ничего еще не знают.
— Это Николай Иваныч? — спросил баритон.
— Здравствуйте, — отвечаю.
— Значит, Временного нет?
— Кончилось.
— Ти–ише! — прогремел бас. — Давайте вторую.
— Пишите, — сказал я.
«Трудящиеся уезда!
Помещичье–кулацкое правление Уездной Земской Управы свергнуто. Арестованные большевики из тюрьмы освобождены. Власть в уезде перешла в руки военно–революционного комитета.
Трудящиеся крестьяне, фронтовики, народная интеллигенция! Поздравляем вас с пролетарской революцией. Немедленно организуйте советскую власть в селах, деревнях. Создавайте боевые вооруженные отряды по охране Советов.
Где еще гнездятся помещики, немедленно изгоните их. Возьмите на учет и под охрану имущество. Отныне все принадлежит народу.
О дне созыва Уездного съезда Советов будет извещено.
Да здравствует власть Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов!
Председатель революционного комитета — Шугаев
Члены — Михалкин. Рахманов
Секретарь — Наземов».
— Приняли, граждане?.. Да, передал Наземов…
— Это к сведению? — спросил тот же ехидный голосок.
— К немедленному исполнению! — говорю.
— Скажите, гласных земства тоже арестуют?
— Граждане, всё! — сказал я.
— Скажите, волостные земства распустить или разогнать?
— А я снова спрашиваю. Я — гласный. Мне самому явиться или за мной приедут?
В трубке хохот, кашель.
— Объяви себя сверженным, — советует один.
— В большевики переходи!
— Господа, господа!
— Какие, к черту, «господа»?
И опять перекличка, восклицания, смех.
— А скажите, секретарь вы там или кто, какая доктрина будет у новой власти? — спросил тот же ехидный голосок.
Что ему ответить? Что за «доктрина»?
— Ничего, — отвечаю. — Лечить хорошо будет.
— Лечить? Доктрина? — послышался смешок.
Я быстро зажимаю трубку, обращаюсь к старшей телефонистке:
— Скажите, как точнее объяснить: «доктрина»?
— Наука или…
— Спасибо. — И тем же голосом отвечаю: — Да, да, хорошо будет лечить…
— Вы спутали с доктором?
— Зачем же? По советской доктрине будут лечить ожиревших буржуев, избавят от бессонницы помещиков, бедноту излечат от нищеты и голода. Чем плоха доктрина?
— Очень хорошо, — похвалил бас.
— Молодец! — подхватил тенорок и расхохотался. — Жму руку.
— У нас до сих пор большевиков нет. Как быть?
— Не торопись, вырастут, — ответили ему.
— Ленин вернулся?
— Тише. Председатель, наведите порядок.
— Открывайте митинг.
— Сло–ова–а! — прогремел голос.
Товарищи, — говорю им, — на все вопросы ответить я не могу, одно ясно: власть из рук буржуазии вырвали рабочие. Временное правительство, которое не отдавало крестьянам помещичью землю, свергнуто. Здесь в уезде земская управа посадила в тюрьму большевиков, но солдаты–фронтовики их освободили, а заодно сьергли и земство. Вот и все.
— Официальное подтверждение будет?
— С печатью? — спросил я.
— Совершенно верно.
— Да, дело революции подтвердим и печатью.
Скоро в помещение вошли Михалкин и Рахманов.
— Что случилось, товарищ Михалкин?
— Звонить своим отрядам будем, — ответил мордвин. — Человек по десять мордвы и татар вызвать. Слышал? Начальника милиции изловили, а воинский скрылся. Надо ухо востро держать…
37
Комнатушка, которая громко именовалась редакцией газеты «Светоч», находилась в самом дальнем углу земской управы.
— Итак, Павел, начнем делать газету, — говорю своему другу.
— Будем, но только с чего ее начинать?
— Я знаю столько же, сколько и ты.
Сторож привел к нам человека со странным названием: «выпускающий». И сам человек тоже странный, желтолицый, с опущенными рыжими усами, косоплечий. Поздоровался он густым грудным голосом, охотно принял папиросу.
— Скажите, вы хорошо знакомы с газетным делом? — спросил я.
— Целиком, — ответил он. — Вы — редактор?
— Пожалуй, да. Но я в этом деле ничего не понимаю.
— Вы хотите моей помощи? Охотно! Как назовете газету?
— Пока не придумали.
— Эсеровская была «Светоч», а вы — «Зарево».
— Не–ет, не нравится. Назовем проще: «Большевик».
— Хорошо, пойдемте в типографию.
Во дворе, в низком каменном здании, находилась типография. В ней было человек шесть рабочих. Впервые я увидел печатный станок. Один из рабочих приводил его в действие ногой. По диску, величиною с большую. сковороду, ходил валик: печатали бланки.
