Бердыназар Худайназаров - Люди песков (сборник)
— Что сказала тебе Энеш? — спросил Посалак у зятя.
— Много не пей, сказала.
— Если так, то давай-ка наливай, — весело приказал Посалак. — Нужно, конечно, уважать женщину, но действовать мужчина должен самостоятельно, по-мужски. — Посалак в упор посмотрел на Мусу, тот опустил глаза. — Давай-ка сейчас поднимем бокалы за здоровье наших милых женщин, которые так не любят, когда мы пьем! Слышишь, Гумры, за вас пьем! — зычно крикнул Посалак.
Голоса на мгновение стихли, а потом раздался взрыв смеха и нестройное "Спасибо!".
Ягмур налил в рюмки коньяк, пододвинул Мусе его нетронутую рюмку. Затем позвал Огулнияз:
— Тетя, аю, тетя! Слышите, на этот раз провозглашен тост лично за вас, за ваше здоровье! Очень просим, разрешите Мусе выпить глоток вина. Все гости просят вас об этом.
Ответа пришлось ждать недолго.
— Муса хорошо знает, что ему нужно делать, — загремел сверху ее голос. — О аллах, какой срам вы затеяли! Впервые вижу, чтобы зять сидел с тестем в его доме и пил водку. Спаси аллах! Подальше от нас!
— Хоть что-нибудь хорошее пожелайте, тетя! — обиделся Ягмур. — Разве можно людям, а тем более родственникам, желать разлуки? Наоборот, нужно желать их сближения. Разве есть что-нибудь лучше этого?
Огулнияз не дала Ягмуру договорить, — заглушая его последние слова, она крикнула:
— Ай, Муса, пока тебя не развратили окончательно, иди-ка домой поскорее. Кажется, получил достаточно в благодарность за свою помощь. Ай, слышишь?
Конечно, Муса слышал. Боясь, что жена позовет его вторично, смущенный оттого, что им так долго все занимаются, он отставил недопитый чай, поспешно поднялся.
6Люблю раннее утро. Воробьи за окном начинают чирикать задолго до рассвета, будят меня, и я, улыбаясь, в полусне слушаю их. Особенно радостно поют птицы весной и в начале лета. В такие дни просыпаешься словно заново родившимся.
Подхожу к окну, распахиваю его пошире, и утренняя прохлада течет в мою комнату. Весенний воздух проникает в грудь.
Прямо под моим окном бегает человек в синем тренировочном костюме. Наверное, ему в это утро так же хорошо, как и мне. Да это же Майин друг! Совсем недавно он украдкой стучал в дверь Майи, а теперь бегает здесь, как хозяин. Недаром говорят: "Арендатор хозяина с земли сгонит!" У подъезда стоит Майя, разряженная как павлин, и что-то говорит своему усатику. А тот отмахивается и продолжает бегать.
Неожиданно я вспомнил, где встречался с ним. Это он подписывал мне прошлым летом курортную карту — я уезжал лечиться под Москву. Ловок доктор, ничего не скажешь, похоже, из тех, кто любит легкую жизнь. Вот и Майя до работы уже сбегала в магазин — две тяжелые сумки оттягивают ее руки.
Никто бы не сказал, что эта радостно улыбающаяся женщина — мать двух взрослых дочерей. Дни, месяцы, годы неумолимо старят людей. Но, видимо, этот закон действует не на всех. Мне кажется, ни буря, ни землетрясение на Майю не повлияют — всегда у нее будет легкая походка, светлая и молодая улыбка. Она из тех, кто смеется, когда им тяжело.
Майя угощает меня свежими огурчиками, а я разглядываю ее, не веря своим глазам.
— Уж не влюбились ли вы в меня, милый сосед? — смеется Майя.
— Почти, — признаюсь я. — Вы колдунья! Люди стареют, а вы молодеете!
Она снова с удовольствием засмеялась.
— В сказанном вами есть доля истины. Я еще могу кое-кого очаровать.
— Случаем, не терапевты изобрели омолаживающее средство?
— Что, нравится мой терапевт?
— Да ничего парень, не сглазить бы. Я желаю вам счастья, вы заслужили его.
— Спасибо на добром слове, — прошептала Майя едва слышно.
— Раньше, я замечал, он вроде прятался от всех, а теперь ходит открыто. Вы, случайно, не поженились?
— Пусть аллах услышит ваши слова! — воскликнула взволнованно Майя. — Только о том и забочусь.
— Кстати, он хоть совершеннолетний? — пошутил я.
— В самом соку. Двадцать пять ему! — Майя хитро подмигнула. — Я ведь тоже знаю, где нужно ставить капкан, милый сосед.
Недалеко от школы меня догнал Каков. Он, как и я, опаздывал. Мы пошли рядом. Одежда, лицо у него были белые, точно он вывалялся в мелу. Я поинтересовался:
— В чем это ты перепачкался? — И вдруг догадался: — Слушай-ка, не в магазине ли у своего отца ты так запылился сегодня?
Каков кивнул:
— Муку привезли, пришлось немного помочь.
Я даже остановился от растерянности.
— Ты что… Уж не работаешь ли ты?
Каков долго молчал, только сейчас, видимо, поняв, что сболтнул лишнее, а потом признался:
— Работаю… учеником.
Вот, значит, на какой путь определила своего любимца заботливая мамаша! Продавец в хлебном магазине.
— И сколько же времени ты там учишься?
— С лета прошлого года. Как вышли на каникулы, так меня и устроили, — нехотя ответил Каков. — Ровно год исполнится скоро.
— Погоди, но ведь тебя не имели права принимать на работу? Это запрещено законом.
Каков пожал плечами, втянул голову в плечи, точно я сейчас ударю его. Он совсем раскис, вот-вот заплачет.
Мне никогда не нравился Каков. Странный ребенок. Словно неживой. Скучный. Совсем без воображения. Каждый знает, как далеко уводит мальчишек их фантазия. Сегодня хотят стать конструкторами, завтра — космонавтами, послезавтра — врачами, путешественниками… А Каков? Внезапная злость охватила меня: Огулнияз не просто деспотичная мать, она — убийца. Самое страшное ее преступление — Каков. Постепенно она разрушала сыновнюю душу: запрещала читать, думать, выходить на улицу, играть со сверстниками, спорить и драться с ними. С солнечной улицы она гнала его в темный и душный магазин Мусы: вот твоя пристань, сынок, здесь делают деньги. А потом вместо мороженого и кинотеатра — запертые комнаты: смотри, сынок, твои ковры, твоя мебель, твой хрусталь, твои люстры, мотоцикл, машина…
Так-то, товарищ учитель! И от того, что ты так разволновался, пользы трем твоим гибнущим ученикам никакой. Ты не имеешь права оставаться сторонним наблюдателем! Ты так любишь сравнивать себя с садовником! Маленькие черенки, маленькие веточки, кустики превращаются в громадные деревья. Деревья эти дают тень жаждущим прохлады, плоды — голодным. Садовник гордится своими деревьями, как собственными детьми, потому что деревья служат людям.
Помню, таким же мальчишкой, как Каков, утром я шел в школу, а после уроков, не положив в рот и нескольких крошек хлеба, спешил в поле — из учащегося я превращался в табельщика: замерял выполненную колхозниками работу. И только когда ночь опускалась на наши поля, едва волоча ноги, брел домой. Дома пил чай, заваренный солодковым корнем, съедал первый за день кусок ячменного хлеба, величиной с ухо человека, и снова уходил работать. Теперь уже в контору колхоза. Три смены! Случалось, засыпал прямо на ходу, от голода не раз терял сознание. Но это было в тяжелые военные годы, это была временная необходимость. И у меня была другая, чем у Какова, забота — помочь родному колхозу, а не набить карман деньгами. Неужели мой отец и сотни других отцов погибли за то, чтобы среди нас жили такие Огулнияз? И я поспешил к директору. Стараясь говорить как можно спокойнее и все равно волнуясь, подробно рассказал ему про семейные обстоятельства Какова, Бике и Гогерчин. На другой день вечером, как раз перед ужином, мы услышали пронзительный крик нашего сына, а потом жалобный плач. Только что Акджагуль привела его из детского сада и разрешила до ужина поиграть во дворе. А теперь Гельдишка стоял передо мной, на лбу его алела громадная шишка.
— Что с тобой? — склонился я к нему.
— Каков стукнул, — громко плакал он. — Мама, у меня голова болит. — Слезы его текли безудержным потоком.
Акджагуль тоже заплакала.
— Теперь ребенку житья не будет. Ты думаешь, Каков просто так его стукнул? Да он без приказания матери шагу не ступит. Объясни мне сейчас же, что ты затеял, за что они нам мстят? Завтра и вовсе голову ему пробьют! Хорошо еще, что глаз цел.
Я коротко передал Акджагуль мой разговор с директором. Она расплакалась еще пуще.
— Неужели ты думаешь переделать их? — сказала она мне и повернулась к сыну: — Расскажи мне, как это случилось? Ты не дразнил Какова?
— Я его сначала и не видел. Играл в машину, а тут он подскочил и говорит: "Кто тебе разрешил торчать возле нашего подъезда?" И как стукнет! А потом еще. Когда я заплакал, тетя Огулнияз его позвала.
Я стоял у окна, в своем кабинете, не зная, что предпринять. Вижу — Муса. Нехотя бредет с работы. Я вышел ему навстречу. Заговорил с ним резко, не выбирая выражений, рассказал о случившемся. Потребовал, чтобы Каков извинился.
