Сергей Павлов - Миры на ладонях
Обзор книги Сергей Павлов - Миры на ладонях
Глава 1
Приятный голос:
— Нет, я не спал. Томит меня предчувствие беды… Оседланы ли кони?
Настороженное фырканье коней, звон сбруи. Менее приятный голос:
— Все сделано, как приказать изволили вы, сударь.
— Тогда в дорогу! Пусть звезды нам осветят ранний путь.
Крик совы и легкий ветерок с ночными запахами трав. Приближающийся конский топот. И вдруг, как выстрел:
— Не торопитесь, шевалье!
Голос нехороший, резкий. Перестук копыт и храп осажденного на скаку коня.
— Граф де Ботрю?!
— Он самый! К вашим я услугам. Продолжим давешний приятный разговор.
— Мы будем продолжать на звонком языке клинков!
— Луна взошла — вот славно!..
— Я готов!
— Я тоже полон нетерпенья. — Граф, защищайтесь.
Зазвенела сталь: Глеб с трудом приоткрыл тяжелые веки, перевернулся на живот и выглянул поверх подушки. Светила красноватая луна. Граф, сбросивший камзол и шляпу, теснил шевалье. Глеб посмотрел на часы — была половина третьего ночи условного времени околосолнечных станций. Шпага, выбитая из рук шевалье, звеня, откатилась к журнальному столику. Глеб запустил подушкой в дуэлянтов, промахнулся — подушка пролетела сквозь конский круп и повисла на рожках виофонора. Звук и запах исчезли. Глеб уронил голову на упругое изголовье, отвернулся к стене.
— Вставайте, сэр, — пробормотал, закрывая глаза, — вас ждут великие дела на чердаке вселенной…
Это была чепуха, которая, впрочем, когда-то имела большое значение. Но сейчас она уже никакого значения не имела. Он знал почему, но сразу припомнить не мог. И не старался. Он опять засыпал, а во сне меняется соразмерность вещей и понятий…
Он будто бы брел по гулкому лабиринту туннелей. И были это, казалось, не туннельные переходы станции «Зенит», прямые и светлые, а пыльные извилистые туннели из черного альфа-стекла, очень странные, с арочными сводами… И все-таки это «Зенит»…
Он брел в поисках выхода, сворачивая в боковые проходы направо, налево, — сумрачно вокруг и пусто. Выхода не было. Туннельные переходы уводили в глубь астероида дальше и дальше, кончилась гладкая черная облицовка, потянулись грубо обработанные стены в толще ожелезненных недр. Он помнил, что идет куда-то совсем не туда, что пора подниматься в диспетчерскую, однако выйти из бесконечного лабиринта туннелей не мог.
Наконец, он входит в зарешеченный зал — какой-то очень знакомый зал, но безлюдный и темный — и узнает виварий. Не слышно обычных шороха, визга, возни, а в дальнем конце прохода между решетками ограждений смутно виднеются две мешковатые фигуры с большими круглыми головами. Кто здесь?.. И почему в вакуумных скафандрах?
Прозрачные забрала откинуты вверх, из гермошлемов блестят настороженные глаза. Это Клаус и Поль — двое подопытных шимпанзе, те самые Клаус и Поль, которых вчера должны были транспозитировать на станцию «Дипстар», к орбите Сатурна… В поднятой лапе Клаус держит странный квадратный предмет, и под этим предметом что-то раскачивается, щелкает, а на тонкой цепочке — фигурная гиря. И вдруг открывается маленький люк, и забавная птичка шипит и жалобно стонет: «Ку-ку, ку-ку…» Великий космос, это часы!
Стрелки анахронического механизма показывают время начала эксперимента. Пора… Ну-ка, ребята, марш в лифтовый тамбур, да поживее!
Клаус и Поль ковыляют, пыхтя от усердия. Часы Клаус тащит под мышкой, и гиря на длинной цепочке волочится следом. Зачем тебе это, старик? Брось их!..
Клаусу жаль расставаться с часами, но ничего не поделаешь, надо оставить — приказано.
Втроем заходят в кабину лифта и долго падают вниз. Поль беспокойно ухает, вертится, строит гримасы. Клаус угрюм, но спокоен. Он стар, и у него необычайные для шимпанзе глаза — редко можно увидеть у обезьян светлые глазные белки. Смотрит вопрошающе, в упор, почесывая затянутой в перчатку лапой затылок шлема. Ну что здесь непонятного, старик? Вы отстали от графика ровно на двадцать четыре часа. На «Дипстаре», должно быть, сходят с ума от великого беспокойства, потеряны целые сутки, а ты и Поль даже еще не на старте.
Лифт тормозит. Свертывается гибкая дверь, обнажая стену из черного альфа-стекла. Участок стены уходит вниз, и открывается ход в святая святых «Зенита» — камеру гиперпространственной транспозитации. Клаус, обеспокоенно вытянув губы, смотрит в этот квадрат, подсвеченный изнутри голубоватым сиянием, Поль пятится и ворчит. Что же вы, ребята, оробели? Давайте я закрою вам гермошлемы. Вот так… Марш в камеру!
Ворчливый Поль неохотно взбирается на стартовый когертон — небольшое слабо вогнутое альфа-зеркало на тубусной подставке. Клаус медлит. Смелее, старик! Тебя нервирует Поль, понимаю: ты привык стартовать в одиночку. Но ничего не поделаешь, надо вдвоем, таковы условия эксперимента. Ты у нас ветеран, и кому же как не тебе… Ну вот и отлично. Будь умницей и будь здоров. Передавай привет ребятам с «Дипстара»!
Предупредительный гудок, броневая плита идет на подъем. Последний взгляд на перепуганных ТР-перелетчиков: каждый из них на своем когертоне. Порядок.
Ход перекрыт. За спиной метровая толща альфа-брони, а впереди, на расстоянии полушага, опустевший ствол лифтовой шахты. Трудно поверить, но факт: кабина лифта исчезла.
Очень мило, но что же делать в такой ситуации?
Где-то там, далеко в вышине, прозвучал вой сирены, и вдруг стало тихо. Ну-ну, не надо паники! Главное, устоять на ногах в момент ТР-запуска, иначе все закончится очень эффектно: вверх тормашками в шахтный колодец. Спиной плотнее к стене, вот так… И думать о чем-нибудь постороннем.
Отзвенели стартовые сигналы. Мягкий толчок — и мгновенная дурнота. Это цветочки — первый цикл транспозитации, малая тяга. Ягодки впереди…
Толчок — искры из глаз! Окружающий мир, уродливо вытянутый по вертикалям, медленно поворачивается на тонкой оси… Со скрипом и гулом… Ужасно медленно и тяжело…
Вверху опять завыла сирена. Кажется, все обошлось и можно поздравить себя: устоял! Мышцы тела свинцово наполнены нервной усталостью, но это уже не страшно — главное, устоял. Черная плита сдвигается с места и с мягким шорохом ускользает вниз, открывая квадратный зев прохода, и видно, как в голубоватом объеме этой патерны сгущается туманное облачко пара… И сразу — нехорошее предчувствие.
В камере тумана не было. Он успел осесть на стенах белыми искрами инея. А на полу, обрызганном заледеневшей кровью, лежит продолговатый сверток.
Поль? Или Клаус?.. Да, это Клаус. Поль прошел в гиперпространство — когертон номер два благополучно исчез. Это старик не прошел. Его когертон возвышается одиноким зонтиком. А Клаус… лежит на полу. Вернее, то, что несколько минут назад было Клаусом. Сейчас это просто вывернутый наизнанку скафандр (облепленный тоже вывернутой наизнанку плотью). Монополярный выверт… Результат почему-то незавершенной транспозитации.
А тишина… Будто после оглушительного взрыва. И тишину неожиданно нарушают знакомые звуки: что-то шипит и щелкает. Птичка деревянная щелкает. Скачет, носится туда-сюда по краю когертона, жалобно стонет: «Ку-ку, ку-ку…»
Вот тебе и «ку-ку»!..
Высоко над головой — глянцево-черные арки эр-умножителей, конечная ступень огромного технического комплекса. От верха до низа — шестнадцать этажей математически организованной материи. От купола диспетчерской до когертонов. До свертка, лежащего на полу… Глеб отчаянно закричал.
От крика проснулся.
Приходя в себя после пережитого кошмара, Глеб лежал с открытыми глазами неподвижно. Потом потянулся, сел, зевая и потирая голые плечи. «Опять не выспался», — с тоской подумал он. Настроение катастрофически падало. Состояние духа, более созвучное ночному кошмару, чем это, просто трудно было себе представить. И виноват в этом не Клаус, который жив и здоров, и не вчерашний эксперимент, который прошел без сучка и задоринки, если не брать во внимание знаменитый, но никому не нужный эффект перерасхода энергии на малой тяге…
Покончив с утренними процедурами в душевой, Глеб оделся и вышел в туннель.
Ревнители технической эстетики перемудрили, решив использовать для облицовки круглого туннеля люминесцентный пластик, и с тех пор туннель не туннель, а светящийся призрак — дыра в ослепительно белом тумане. Очень тихо, очень светло, прохладно и не очень уютно.
Глеб постоял у дверей спортивного зала. «А ведь отпрыгались…» — подумал. И все великолепно понимают, что отпрыгались, но делают вид, будто бы еще не все потеряно. Смотрят в рот Калантарову, ожидая новых пророчеств. А Калантаров смотрит в Пространство и понимает, что оно оказалось позабористей наших сверхгениальных идей. Или не понимает?..
Наверху зашелестел вентилятор. Глеб зябко поежился и побрел вдоль туннеля. Начало каждого дня вот так — вдоль туннеля. Условное начало условного дня, который, строго говоря, не день, а сплошной круглосуточный полдень… Надо решаться. Кричать с этой жизнью астероидального троглодита, по примеру Захарова и Халифмана, возвращаться на Землю, менять профессию, пока не поздно. Как бы это поделикатнее объяснить Калантарову?..
