Судьбы и фурии - Грофф Лорен
– Что мы празднуем? – спросила Рейчел.
– Это вы мне скажите, – сказала Матильда, отмечая про себя сбившийся воротник Салли и неправильно надетое кольцо на пальце Рейчел.
Нервы. Что-то стряслось. Но они почему-то пока не говорят.
Они сели и выпили. Длинное костлявое лицо Рейчел в сумерках казалось куском спрессованной глины, Салли выглядела как отполированный полимер в шелковой блузке и с шикарной прической.
Матильда вспомнила о кругосветном путешествии Салли, представила роскошь, в которой та купалась, фрукты, вырезанные в форме лебедей и любовные игры во влажных простынях…
Однако за всей этой трепещущей свободой скрывались слова «старая дева». Странно, что Матильда раньше этого не замечала.
Рейчел отставила бокал и наклонилась вперед. Изумруд ударился о ее ключицу, выплеснул три лучика света и потух, мерно покачиваясь.
Матильда закрыла глаза:
– Скажите уже это наконец.
Салли достала из сумки какую-то тонкую папку и положила Матильде на колени. Матильда приподняла уголок указательным пальцем и открыла папку.
От недавнего к прошлому.
Галерея порока.
От свежайшего к старейшему, и все это – до смерти Лотто.
Зернистые фотографии, изображающие Матильду в бикини на пляже в Тайланде. Матильда, целующая Эрни в щеку на углу улицы.
[Это смешно, даже если бы она и оступилась, то точно не с Эрни, он был ей слишком противен.]
Молодая, осунувшаяся, похожая на скелет Матильда входит в клинику абортов. Страницы, посвященные ее дяде, странные, блестящие, явно выкраденные из какого-то другого документа и посвященные огромной череде совершенных им преступлений, датируемые 1991 годом, – их она прочитает с удовольствием, как какой-нибудь роман, но позже. И наконец, ее бабушка-парижанка, странно улыбающаяся в камеру, досье, полное грязного белья и слово prostituée, тянущееся по странице, точно липучка от мух.
Далее – сплошные пробелы. Кружево ее жизни. Слава богу, что худшее провалилось в его дырочки. Ариель. Стерилизация, бессмысленная надежда завести детей, которую она позволила Лотто питать все эти годы. То, что Аурелия сделала много-много лет назад. Дефицит добродетели, прилипший к ней, как тень.
Матильда вспомнила, что нужно вздохнуть, и подняла взгляд.
– Вы следили за мной?
– Не мы. Антуанетта, – улыбнулась Салли, и, когда отпила из бокала, ее зубы клацнули о стекло. – С самого начала.
– Все это время, – сказала Матильда. – У нее был пунктик.
Матильду пронзила вспышка острой боли.
Оказывается, все это время она жила в голове Антуанетты.
– Ма была терпеливой женщиной, – протянула Рейчел.
Матильда закрыла папку и аккуратно постучала ею по столу, выравнивая края бумаг. Остатки шампанского поровну разлила в бокалы. Когда она подняла взгляд, и Салли, и Рейчел скорчили преувеличенно, просто до смешного разгневанные лица, которые ее здорово перепугали.
А затем они рассмеялись.
– Матильда думает, что мы собираемся ее прикончить, – сказала Салли.
– Милая Эм, – сказала Рейчел. – Мы и не собирались.
– Не беспокойся. – Салли вздохнула, потирая лицо. – Мы уберегли тебя от беды. Антуанетта дважды пыталась послать все это Лотто. Один раз, когда вы только поженились, те, что касались твоего дяди, второй раз эти, с клиникой. И еще раз, когда ты ушла. Она упустила тот факт, что именно я носила бумаги к ящику у дороги.
Рейчел рассмеялась.
– Заверенное нотариусом завещание, которое она отправила мне, было потеряно. Согласно ему, она отдала часть Лотто в фонд спасения шимпанзе. Но бедным обезьянкам придется как-то прожить без бананов, – сказала Рейчел и пожала плечами. – Ма сама виновата. Она никогда не стала бы подозревать в вероломстве таких кротких и мягких существ, как мы.
Матильда увидела в кухонном окне свое отражение, но потом поняла, что это была сова, сидящая на одной из нижних веток вишни.
Она никак не могла взять себя в руки. Этого она точно не ожидала. Эти милые женщины, их доброта. Блеск их глаз в сумраке комнаты. Они видели ее. Она не знала, почему, но они любили ее – несмотря ни на что.
– Есть еще кое-что, – сказала Рейчел, да так быстро, что Матильде пришлось сосредоточиться, чтобы понять, о чем она говорит. – Ты этого не знала. Мы тоже – до тех пор, пока не умерла мама.
Я имею в виду, это был шок для всех нас. И нам нужно было переварить его, прежде чем что-либо предпринимать. После того как все утряслось бы, мы бы сказали Лотто. Но… – Она не закончила предложение.
Словно в замедленной съемке, Матильда проследила за тем, как ее лицо исказила гримаса боли. А затем она передала ей фотоальбом в дешевой обложке. Матильда открыла его и застыла. Этот привлекательный, темноволосый, улыбающийся юноша был ей знаком. Но с каждой страницей его лицо становилось все младше и младше, пока не превратилось в красное, сморщенное личико младенца, спящего в больничных одеяльцах. А рядом – сертификат об усыновлении и сертификат о рождении.
Саттервайт, Роланд, род. 9 июля 1984 года. Мать: Ватсон, Гвендолин, возраст 17 лет. Отец: Саттервайт, Ланселот, возраст 15 лет.
Матильда выронила альбом.
[Паззл, который, как она думала, был давно собран, разросся до пределов бесконечности.]
МАТИЛЬДА ВСЕГДА НАПОМИНАЛА кулак. И только рядом с Лотто она превращалась в раскрытую ладонь.
ТОЙ ЖЕ НОЧЬЮ ОНА СМОТРЕЛА НА ПОДГНИВШИЕ ПОМИДОРЫ.
У Салли были очень прилипчивые духи, поэтому она и Рейчел спали пьяным сном в гостевых комнатах наверху. За окном светила луна, похожая на кожуру фрукта.
Бутылка вина, кухонный стол, похрапывание собаки. Мир развернулся перед Матильдой, как белый лист, гладкий, как щечки младенца.
[Запиши это, Матильда. Попробуй это понять.]
И она записала.
Флорида. Лето 1980-х. Снаружи солнце ослепительно сверкало на поверхности океана. Внутри – бежевые ковры, кукурузный потолок, шелковые прихватки на оливковой кухне выполнены в форме штата Флорида, довольно непристойной, надо признаться. Слева – русалки, справа – ракеты. Мебель, обтянутая дерматином. По телевизору шоу – зверинец современной американской жизни. В жаркой пещере домика плавают двое – мальчик и девочка. Близнецы, обоим лет по пятнадцать. Мальчика зовут Чарльз, но все называют его Чолли. Девочку Гвендолин все называют ее Гвенни.
[Даже странно, как легко собрать все воедино. Это как болезненное пробуждение. Жизнь, которую ты представлял себе так долго, что она практически стала воспоминанием о детстве в обычном среднем классе восьмидесятых Америки, которого у тебя никогда не было.]
Девочка сидела в своей комнате и размазывала по губам вазелин. Ее дыхание облачком затуманивало поверхность зеркала.
Когда ее отец придет с работы, она выйдет ему навстречу в своей розовой пижаме, с непослушными кудрявыми волосами, собранными в две косички, и на ужин она подаст ему курицу и вареные овощи.
После она зевнет и сделает вид, что хочет спать.
Брат займет ее место и будет сидеть на кухне с отцом, а про себя будет представлять все те превращения, которые в эти самые минуты происходили в комнате с его сестрой. Представит ее бледные гладко выбритые ноги в мини-юбке, глаза, густо подведенные карандашом. А затем некое странное существо, не очень похожее на его сестру, выбирающееся из окна навстречу ночи.
Все эти превращения были нужны не потому, что она была смелой, а потому, что была трусихой. Она была такой мелкой для своих пятнадцати лет, что ее мог схватить и повалить на землю любой мальчик. Полное опровержение образа девочки, которая уже начала изучать дифференциальные уравнения и выиграла приз на научной ярмарке, благодаря собственноручно собранному роботу.
Подрагивая, она спустилась вниз по темной улице мимо магазина, остро ощущая нетронутость собственного тела под мини-юбкой. Она протиснулась по проходу, и Барт Бахараш, кассир, проследил за ней с открытым ртом. Его кожа была в пегих пятнах из-за болезни ветилиго. Мужчина в белом комбинезоне, стоящий в отделе содовой, наблюдал за ней, поигрывая мелочью в карманах.