Одинокий волк - Пиколт Джоди Линн

Это не тот вердикт, с которым тебя будут поздравлять. Небольшая кучка сочувствующих лиц собирается вокруг Кары. Я не успеваю ничего ей сказать, как Джо меня уводит, чтобы я подписал бумаги, которые необходимо будет представить в больницу, чтобы они могли отключить нашего отца от аппаратов и назначить процедуру забора органов.

Я еду в больницу и целый час беседую с доктором Сент-Клером и координатором банка донорских органов. Ставлю в документах свое имя, киваю, соглашаясь со всем, что они говорят, прохожу те же процедуры, что и шесть дней назад. С одной только разницей: на этот раз, хотя я и не обязан советоваться с Карой, я понимаю, что хочу с ней поговорить.

Она свернулась калачиком на кровати отца, ее лицо мокрое от слез. Когда я вхожу, она даже не приподнимается.

– Я знал, где тебя искать, – говорю я.

– Когда? – спрашивает она.

Я не делаю вид, что не понимаю.

– Завтра.

Кара закрывает глаза.

Похоже, она проведет здесь всю ночь. Наверное, мама с Джо разрешили ей остаться, учитывая все обстоятельства. Не могу представить, что кто-то из медсестер станет ее прогонять. Но если она хочет попрощаться с отцом, я точно знаю, она должна быть не здесь.

Я лезу в карман за бумажником, достаю фотографию, которую нашел в бумажнике отца, – ту, где я еще маленький мальчик. Я кладу ее отцу под подушку и протягиваю руку сестре – приглашение идти со мной.

– Кара, – говорю я. – Мне кажется, ты должна это услышать.

Чтобы изгнать волка из стаи, пользуются методами подавления и запугивания, обычно управляя скоростью и направлением его движения. Иногда это делается для того, чтобы испытать члена стаи и убедиться, что он успевает бежать вместе со стаей и выполняет свою работу – знак подойти сюда, приказ замереть на месте, когда волк более высокого ранга не позволяет тебе двигаться, отрезая путь.

В конце хребта, над хвостом, у волка есть небольшой заросший родничок, где расположена железа, которая является такой же отличительной чертой, как и отпечатки пальцев. По ней волки узнают друг друга. В неволе, когда волк не может покинуть вольер, у члена стаи, которого пытаются изгнать, выгрызают эту железу, тем самым лишая его индивидуальности. Волк, который теряет пахучую железу, утрачивает свой статус и часто умирает.

Кого же изгоняют? По-разному бывает. Это может быть волк, который больше не способен исполнять свои обязанности. Может быть волк-переярок с задатками альфа, растущий в стае, где уже есть жизнеспособный альфа-волк. Волк, которого изгнали, становится одиноким волком. В дикой природе он будет питаться мелкими животными и жить в одиночку, воем обращаясь к другим стаям, чтобы узнать, не появилось ли свободное место, на которое он мог бы претендовать. Волк-одиночка обычно обладает характеристиками альфа-, бета-или омега-волка, и то, что его примет новая стая (а такое может случиться спустя годы) – всего лишь счастливое стечение обстоятельств. Не только он должен соответствовать определенной «должности» в стае, но и это место должно быть свободно.

Могу сказать по собственному опыту: когда волки изгоняют кого-то из стаи, назад дороги нет.

У людей не все так просто.

С другой стороны, волка, которого ранее изгнали из стаи, при определенных обстоятельствах могут попросить вернуться. Например, стая, где появилась еще одна альфа, неожиданно потеряет свою альфа-самку в сражении с хищником. Им будет необходима другая альфа, чтобы занять ее место.

Я не могу войти в вольер. Несмотря на то что волки, скорее всего, будут держаться подальше, моя перевязанная рука может стать красной тряпкой – они попытаются сорвать повязку, добраться до раны и зализать ее. Поэтому мы просто сидим на пригорке по другую сторону забора, завернувшись в свои куртки, и смотрим на наблюдающих за нами волков.

Находиться здесь – жестокое наслаждение. Я думаю, что лучше сидеть здесь, чем в больнице лежать у отца на кровати и прислушиваться к пикающим аппаратам, как к тикающим механизмам бомбы замедленного действия, понимая, что, пока поступает электричество, он будет жить. Но я не могу отвернуться, не увидев призрак воспоминания: папа бежит по вольеру с оленьей ногой и учит переярков охотиться. Папа с Сиквлой на шее, как в меховом боа. Папа нянчит волчат и учит их прятаться в сообщающиеся норы.

И хотя волки жили в неволе, он научил их, как выжить в дикой природе. Его цель – отпустить волков на волю в леса Нью-Гэмпшира, как это сделали в Йеллоустоне, где теперь множится популяция волков. Несмотря на то что в дикой природе встречались отдельные особи, существовал закон, запрещающий выпускать их назад в леса. Прошло уже более двухсот лет с тех пор, как волки свободно бродили по штату, но отец не терял надежды, что любая из его стай сможет выжить в дикой природе, как это делали их собратья. «Знаешь разницу между мечтой и целью? – спрашивал он у меня. – Наличие плана».

Смешно, но ему приходилось учить волков быть дикими, когда именно они во многом научили его человечности.

Я ловлю себя на том, что уже думаю о папе в прошедшем времени.

– А что будет с ними? – спрашиваю я.

Эдвард смотрит на меня.

– Я попрошу Уолтера остаться. Я не намерен от них избавляться, если ты об этом.

– Ты ничего не знаешь о волках.

– Узнаю.

Да уж, смешнее не придумаешь! Если бы я сказала папе, что однажды Эдвард будет жить с доставшимися ему по наследству волками, он бы смеялся до икоты.

Я встаю и подхожу ближе. Наконец мои пальцы сжимают забор. Первое, чему научил меня отец, – никогда так не делать. Волк-сторож обернется, и глазом не успеешь моргнуть, как он тебя укусит.

О, эти волки меня знают! Кладен трется серебристым боком о мою ладонь и лижет меня.

– Ты могла бы научить и меня, – просит Эдвард.

Я опускаюсь на корточки и жду, пока Кладен снова пройдет мимо меня.

– Без него здесь все по-другому.

– Но он же здесь! – возражает Эдвард. – В каждом уголке. Он построил этот вольер собственными руками. Создал эти стаи. Таким был отец. А не таким, каким ты видишь его на больничной койке. Ничего не изменится. Я обещаю.

Неожиданно Кладен направляется к выступу, который в темноте напоминает какое-то животное. Я вижу силуэты Сиквлы и Вазоли. Они задирают морды и начинают выть.

Это вой-призыв для отставшего от стаи. Я знаю, кого им сейчас не хватает, и снова начинаю плакать. К ним присоединяются стаи в прилегающих вольерах. Скорбная фуга…

В это мгновение я жалею, что я не волчица. Потому что когда из твоей жизни кто-то уходит, нет слов, чтобы заполнить пустоту. Есть только одна пустая нарастающая минорная нота.

– Именно поэтому я хотел, чтобы ты пришла сюда, – говорит Эдвард. – Уолтер говорит, что они так воют с того дня, как случилась авария.

Авария…

Эдвард хранил тайну, и в результате распалась семья. Если я открою свою, сможет ли моя откровенность снова объединить нас?

Я отворачиваюсь от волков и под их протяжную панихиду рассказываю брату всю правду.

– Хочешь совет? – негодуя, сказал папа, отъезжая от дома в Бетлехеме, где один подросток уже отключился, а двое других занимаются сексом в припаркованной машине. – Если уж врешь, что будешь заниматься у Марии и останешься там ночевать, не забывай сумку, которую вроде бы собрала.

Я так злюсь, что перед глазами двоится, но это можно списать еще и на алкоголь. Выпила я только одно пиво, но кто знает, что было намешано в том, что по вкусу напоминало фруктовый пунш?

– Представить не могу, что ты меня выследил!

– Я два года выслеживал добычу, а, можешь мне поверить, девочки-подростки оставляют намного более заметные следы.

Мой отец только что ворвался в дом, как будто мне всего пять лет и он приехал забрать меня после дня рождения.

– Что ж, благодаря тебе я теперь изгой.