Арабская принцесса - Валько Таня

Она тяжело вздыхает и кривится после того, как проглотила две ложки касторового масла.

– Все саудовские мужчины такие! – приходит она к страшному выводу. – Мой хороший и якобы справедливый дедушка, мой любящий и нежный отец, сумасшедший самый любимый Хамид…

Принцесса перечисляет тех, кого знала и любила и кто ее ранил.

– Они добры только к себе и к другим особям того же пошиба. Но мы, женщины, к таким в этой стране не относимся. Мы были, есть и будем худшие! – подытоживает она, от бешенства скрипя зубами.

Измученная событиями, с противным вкусом во рту, она ложится на кровать и молниеносно засыпает. Ее мучат кошмары, но она не может проснуться. Через два часа она открывает глаза, огромные от испуга.

– Ну, мой малыш, – резко обращается она к плоду, который, чувствуя, как нервничает мать, беспокойно вертится в ее животе. – Пора выбираться. Поверь мне, это для твоего же добра.

Держась за живот, который стал твердым и болит, она смеется как сумасшедшая, с огромным усилием встает, сбрасывает широкий пеньюар и мелкими шажками входит в ванную.

Через два часа страшных родовых болей и заворота кишок она садится на унитаз. Потом – снова в ванну, но ненадолго, потому что ежеминутно садится на горшок. Слабительное начинает действовать. От горячей воды ее тело уже красное и набухшее, но принцесса не обращает на это никакого внимания, потому что отчаяние сменяется гневом. Она во что бы то ни стало хочет реализовать то, что начала. «Я должна выбраться из этого плена, из этой чертовой золотой клетки! – шепчет она, омывая лицо холодной водой. – Я должна снова быть свободным человеком! Я не для того столько вытерпела, чтобы сейчас сдаться». Когда она чувствует, что больше ни секунды не выдержит в кипятке и пару, она потихоньку садится, хватается за металлические ручки, встает и поднимает ногу, чтобы перебросить ее через край ванны. В ту же минуту ее пронизывает невообразимая боль и мощная схватка охватывает низ ее живота. Женщина не имеет понятия, это из-за слабительного или это начинаются роды. Ей страшно хочется в туалет, но она не может выбраться из ванной. Она присаживается, вытягивает пробку и пускает холодную воду, которой поливает голову и шею…

Она стонет, обнимая твердый, как бетон, живот и наклоняясь вперед.

– Я, наверное, рожаю. Хорошо я сообразила со слабительными, – вслух хвалит она себя. – Справлюсь!

Принцесса выкрикивает, а голос эхом отражается от четырех пустых стен:

– Магда! Магда!

В возбуждении из последних сил она хватает телефон и орет в трубку во все горло.

– Ламия! Ты сумасшедшая! – медсестра врывается в ванную и видит женщину, сидящую на корточках в ванной, перепачканной кровью. – Ты изойдешь кровью! Зачем тебе нужен был кипяток?! Сейчас склеишь ласты, а они во всем обвинят меня и перережут мне горло!

«Очередной человек думает только о себе и не видит мучений других, – приходит к выводу Ламия после слов подруги по несчастью. – Она находилась тут со мной столько времени, столько бессонных ночей и дней в одиночестве, очень неплохо знаем друг друга, и теперь эта маленькая сучка беспокоится только о собственной шкуре! Что за отвратительное чудовище!»

– Не думай об этом! – хрипит она сквозь сдавленное горло. – Я смогу.

Она тужится изо всех сил – и на дно ванны вываливается маленький, но полностью сформированный человечек. Ламия протягивает трясущуюся руку к блондинке, и та дает ей приготовленные ранее ножницы. Мать сама перерезает пуповину новорожденному сыну.

– Мальчик!

У Магды – улыбка в глазах от вида чудом родившегося ребенка.

– Может, все же отдадим его Ханифе, чтобы передала какой-нибудь бездетной семье? Или оставила у мечети? – спрашивает она грустно: ей жаль здорового новорожденного, который начинает тихо попискивать и сучить маленькими ручками и ножками.

– Наверное, Бог оставил тебя, идиотка! – выкрикивает принцесса. – Или ты хочешь погубить бедную девушку, или нас подвергнуть еще большим неприятностям!

– Знаешь, сколько людей хотело бы иметь детей, а у них ничего не получается? – спрашивает Магда.

– Это меня не касается! И тебя тоже!

Ламия хорошо знает эгоистическую натуру девушки и не понимает, что с ней случилось.

– Приемные дети – это прекрасная идея, но не в арабской стране, не у мусульман. Каждый хочет иметь свое потомство, а приемный детей считают здесь рабами. Хочешь такой судьбы для этого малыша?

– Лучше такой, чем никакой, – выказывает Магда милосердие.

– Замотай его в это полотенце, ну же! – приказывает принцесса, не желая, чтобы девушка полностью ее растрогала. – Ох уж эти женские гены!

Полька взрывается, чувствуя теплоту маленького тельца у своей юной груди.

– А какие у меня должны быть?! Мужские?! Ты чудовище, – говорит она грустно со слезами на глазах.

– Только им и буду, сейчас вот только немного соберусь, – Ламия с усилием выдавливает из себя детское место. – Положи ребенка на кровать и принеси мне штук шесть таблеток угля и воду. Я должна остановить эту очистку кишок, я ведь уже пустая.

Принцесса сообщает это довольно и со злой усмешкой на губах.

Магда выполняет поручение автоматически, но постоянно находится в спальне принцессы. Она не хочет оставить в ее лапах бедного невинного ребенка. Она не может его бросить.

– Иди к себе, собери вещи и выспись, – приказывает Ламия, когда выходит из ванной уже переодетая и пахнущая. – Ты мне сегодня больше не нужна.

Она произносит приказы, как королева.

Магда тихонько всхлипывает.

– Что ты хочешь с ним сделать? Посмотри, какой он красивый и сильный. Он вообще не от деревенщины. Это не ребенок Абдаллы, поэтому ты не должна его убивать, чтобы отомстить двоюродному брату, – говорит она просительно, предвидя то, что сделает жестокая женщина.

– Отвали! Не вмешивайся не в свое дело!

– Это ребенок твоего тайского любовника, моя ты госпожа, – не сдается блондинка. – У него раскосые глаза и желтая кожа.

– Ты свинья!

Принцесса бьет правдивую подругу наотмашь по лицу, та чуть не теряет сознания от удара.

– Ты что, хочешь остаться здесь вместе с крошкой до конца своих дней? Если да, я могу это устроить. Шейх милостив ко мне, а не к тебе, моя дорогая. Ты едешь со мной прицепом, – сообщает она сквозь зубы. – Если Абдалла узнает, что ты сделала отсюда хотя бы шаг, то сразу начнет искать, чтобы засадить в тюрьму за разврат, за побег или за все вместе. Хочешь узнать прелести арабской задницы?

– Спокойной ночи, Ламия.

Магда поворачивается, не обронив ни одной слезы. Все они высохли во время провозглашенного списка ожидающих ее опасностей.

Принцесса, нервничая, тяжело садится на кровать, а новорожденный сразу перестает плакать. «Может, он взял и умер, – надеется Ламия. – Может, Аллах милостив даже к таким грешникам, как я, и выручил меня в этом страшном деле». Она отбрасывает край полотенца, закрывающий миниатюрное личико мальчика, и видит, что тот сладко спит. «Wallahi! – мать взывает к Богу, верить в которого перестала после смерти родителей и которому с тех пор никогда не молилась. – Wallahi! Если я хочу жить, то должна это сделать!»

Принцесса мысленно кричит, сердце ее кровоточит. Сразу же, мгновенно, без раздумий, решительно она принимает решение. «Сейчас! Я не позволю, чтобы меня убил этот случайный, нежеланный ребенок и в придачу ублюдок от слуги. Это бедствие, поражение!»

Она осторожно закутывает новорожденного с головой и выходит с ним через дверь для прислуги с черного хода. Там есть деревянный стол, небольшой ящичек с песком и садовые инструменты.

Он укладывает спящего малыша на столешницу, берет обеими руками лопату, и та со звоном отскакивает от земли. «В землю я его не закопаю, потому что здесь нет даже песка, только скалы и камни, – паникует она. – Никуда его не спрячу! Нигде не скрою! Что делать? Что делать?» – спрашивает она сама себя.

Через минуту она бежит в кухню, откуда приносит острый нож резника, тесак для мяса и пару черных мешков для мусора. Как сумасшедшая, она ходит кругами, ломая пальцы и дергая себя за волосы. Поминутно бросает взгляды на столешницу, на которой лежит маленький живой сверток. Через некоторое время ребенок теряет терпение, так как ему становится холодно. Он начинает крутиться, разворачивается, и видно, как мило он кривит маленький ротик. Мальчик глубоко вздыхает и издает слабый писк, который является вступлением к плачу. Мать подскакивает и закрывает ему лицо, она не может допустить шума, который бы ее разоблачил. Она кладет холодную смуглую ладонь на лицо миниатюрного человечка, закрывая его почти полностью. «Какой он маленький», – проносится у нее в голове в тот момент, когда она усиливает давление и душит своего первенца. Новорожденный только пару раз дергает в воздухе коротенькими конечностями, потом выпрямляется – и через минуту его тело безжизненно лежит на струганой столешнице. Ламия тяжело дышит. Рот у нее полон слюны, она чувствует подступы тошноты, но возбуждение и холодный ветер ставят ее на ноги. Она подстилает черный мешок, кладет на него малыша и принимается за дело. Прежде всего отрезает ребенку ручки, потом ножки… головку… Маленькая голова отскакивает от стола, падает на плитку и катится к противопожарной емкости для песка. Мать хватает ее одной рукой: она настолько маленькая, что помещается в ее ладони. У Ламии шумит в голове, звенит в ушах, но ни одна мысль не появляется в мозгу. Она действует, словно у нее амок. Наконец она упаковывает части сына в пару черных мешков. Голову закапывает в ящик с песком, ножки и ручки – на одной небольшой клумбе тут же у пальмы, а тело с размаху перебрасывает через ограду. «Собаки раздерут, не будет и следа». Детоубийца улыбается как сумасшедшая, минуту смотрит тупо перед собой в черное, как смола, беззвездное небо, а после тщательной уборки всех инструментов и затирания следов тяжело падает на стоящий рядом стул. «Завтра я буду свободным человеком, – повторяет она мысленно. – Завтра начну жизнь снова, но постараюсь все в ней изменить. Так и будет, – решает она. – Прощай, мой сынок!»