Одинокий волк - Пиколт Джоди Линн
Медсестры в реанимации здороваются со мной, спрашивают, как мое плечо. Говорят, что мой отец – образцовый больной, и я сомневаюсь: а может, это шутка? Поэтому притворно улыбаюсь, прежде чем зайти к нему в палату.
Он лежит все так же неподвижно, как и в последний мой приход. Руки поверх тонкого одеяла. Голова на подушке чуть повернута.
Знаю по собственному опыту, что подушки здесь отвратительные. Слишком толстые и обернуты полиэтиленом, поэтому голова потеет.
Я подхожу к папе и осторожно перекладываю подушку, чтобы голова не лежала под таким странным углом.
– Теперь лучше, да? – говорю я и сажусь в ногах кровати.
У изголовья кровати масса причудливых аппаратов, мониторы компьютеров, как будто он звезда в научно-фантастическом фильме. Было бы клево, если бы он мог общаться посредством тонких зеленых линий на экране. Мог заставить их подпрыгивать и изгибаться, выводя мое имя.
Мгновение я вглядываюсь в экран – на всякий случай.
В палату входит медсестра. Ее зовут Рита. У нее есть канарейка по кличке Джастин Бибер, и она прикрепила фото своей канарейки на бейдж.
– Кара, – приветствует она, – как себя сегодня чувствуешь? – Потом похлопывает по плечу отца. – А как тут мой личный Фабио?
Она зовет его так из-за волос – по крайней мере, тех, что не состригли. Я догадываюсь, что настоящий Фабио – герой-любовник с обложки дамских романов, хотя я никогда подобных не читала. Я знаю его по рекламе «Поверить не могу! Это не масло!». Именно ему влетела в лицо птичка, когда он катался на карусели в Диснейленде.
Пока Рита ставит новую капельницу, я смотрю на папину руку на одеяле, пытаясь представить, как она касается женщины, которую я даже вспомнить не могу. Представляю, как он отвозит ее в клинику на аборт. Она, должно быть, сидела на моем месте.
Я подаюсь вперед, как будто собираюсь поцеловать его в щеку, но на самом деле не хочу, чтобы меня услышала Рита.
– Папа, – шепчу я, – ты простишь меня, если я прощу тебя? Что скажешь?
И тут он открывает глаза.
– Боже мой! – вскрикиваю я.
Испуганная Рита бросается к нам. Тянется к кнопке вызова за кроватью.
– Пришлите в палату нейрохирурга, – просит она.
– Папочка! – Я вскакиваю и обхожу кровать с другой стороны, чтобы сесть поближе. Он следит за мной глазами. – Вы видели, видели? – обращаюсь я к Рите. – Как он может следить за мной взглядом? – Я обхватываю ладонями его лицо. – Ты слышишь меня?
Он не отводит от меня глаз. Я уже и забыла, какие они голубые, какие лучистые и чистые, – даже больно смотреть, как на утреннее небо после снегопада.
– Я буду за тебя бороться! – обещаю я ему. – Я не сдамся, если ты не сдашься!
Голова отца скатывается набок, глаза закрываются.
– Папа! – кричу я. – Папочка!
Я кричу, трясу его – ничего. Даже когда входит доктор Сент-Клер и пытается заставить его отреагировать, проведя дополнительные тесты, мой отец не отвечает.
Но целых пятнадцать секунд – целых пятнадцать восхитительных секунд! – он мне отвечал.
Мама меряет шагами больничный вестибюль, когда я подбегаю к ней на десять минут позже, чем мы договорились встретиться, чтобы она отвезла меня обратно.
– Ты опоздаешь в суд, – пеняет она, но я бросаюсь в ее объятия.
– Он очнулся! – кричу я. – Очнулся и смотрел на меня!
Мама не сразу осознает значение моих слов.
– Что? Только что?
Она хватает меня за руку и бежит к лифту.
Я останавливаю ее.
– Всего лишь на несколько секунд. В палате находилась медсестра, она тоже это видела. Он смотрел прямо на меня и следил за мной взглядом, когда я обходила кровать. Я видела, он хочет мне что-то сказать… – Я умолкаю и крепко обнимаю ее за шею. – Я же тебе говорила!
Мама достает из кармана мобильный, набирает номер.
– Расскажи Цирконии.
Когда через двадцать минут я вбегаю в зал суда, судья Лапьер как раз говорит:
– Мисс Нотч, как я понимаю, вы хотите что-то сказать?
– Да, ваша честь. Мне необходимо повторно допросить свою клиентку и вызвать еще одного свидетеля. Открылись новые обстоятельства, о которых, я думаю, необходимо услышать суду.
Встает Джо.
– Вы закончили допрос, – возражает он.
– Ваша честь, речь идет о жизни и смерти человека. Обстоятельства открылись несколько минут назад, в противном случае я сообщила бы о них ранее.
– Суд разрешает.
Я в очередной раз поднимаюсь за небольшую деревянную кафедру для свидетелей.
– Кара, – спрашивает Циркония, – куда ты ездила во время перерыва?
– В больницу, навестить отца.
– Что произошло, когда ты находилась в палате?
Я смотрю Эдварду в глаза, словно только ему рассказываю об этом, а не суду.
– Папа, как обычно, лежал на кровати, как будто спал. Глаза закрыты, он не шевелился. Но когда я с ним заговорила, он открыл глаза.
Эдвард замирает от удивления. Джо наклоняется к нему и начинает что-то шептать на ухо.
– Ты можешь нам показать, как это было?
Я закрываю глаза, а потом, словно ожившая кукла, резко распахиваю их.
– Что произошло потом?
– Я не поверила, – продолжаю я, – встала и обошла кровать. Он не отводил от меня глаз, пока я не присела рядом с ним. Он все время не отрываясь следил за мной.
– А потом? – интересуется Циркония.
– Потом он закрыл глаза, – заканчиваю я, – и опять погрузился в сон.
Джо, скрестив руки, откидывается на стуле. Уверена, он думает, что это отчаянная уловка, очередная за одиннадцать часов попытка придумать какую-нибудь безумную историю, чтобы склонить судью на свою сторону. Но дело в том, что это не выдумка. Это действительно произошло. И с фактами не поспоришь.
– Мистер Нг явно думает: какая невероятная удача, что это произошло на твоих глазах! – говорит Циркония. – Есть свидетели, готовые подтвердить сказанное тобой?
Я указываю на Риту, медсестру, сидящую в заднем ряду. На ней все еще больничный халат и бейдж.
– Да, – отвечаю я. – Вот она.
Сложнее всего было, вернувшись в мир людей, заново учиться эмоциям. Все, что делает волк, имеет простую практическую причину. Ни тебе холодного приема, никто не говорит одно, а думает другое, никаких косвенных намеков. Волки дерутся по двум причинам: за семью и территорию. Человеком движет эгоизм; у волков эгоизму места нет, из тебя его, в буквальном смысле слова, выгрызут. Для волка мир заключается в понимании, знании, уважении – черт, от которых многие люди отмахнулись вместе с умением ценить то, что дает природа.
Индейцы знают, что волки – зеркальное отражение людей. Они показывают нам наши сильные и слабые стороны. Если мы не уважаем свою территорию, ее отвоюют волки. Если не будем держать детей рядом с собой, если не будем ценить знания, полученные предыдущими поколениями, если будем повсюду мусорить, волк перешагнет границы своей территории и даст людям понять, что мы совершаем ошибку. Волки – одни их тех созданий, которые являются неотъемлемой частью экосистемы. В дикой природе они регулируют популяцию животных – не только контролируя их численность, но и проверяя их умение заботиться о детях. Если поблизости бродит волк, среди остальных животных будет меньше несчастных случаев из-за недосмотра старших, потому что домашний скот будут запирать в сарае или прятать в кустах, а стадо будет окружать детеныша плотным кольцом, чтобы согреть и защитить от волка.
Когда я жил с волками, я гордился своим отражением.
Но когда вернулся, всегда проигрывал в сравнении.
После всех часов, что я провел в больнице у постели отца, он открыл глаза, когда меня там не оказалось.
История моей жизни!
Джо уже попросил объявить перерыв, чтобы иметь возможность поговорить с доктором Сент-Клером, и уверил меня, что не следует верить всему, что видишь. И Каре тоже не следует.
– Это доказательство, но оно ничего не значит, пока мы не выслушаем объяснение врача, – говорит он.