Среди овец и козлищ - Кэннон Джоанна

Миссис Мортон оборачивается, смотрит на дом. Тот терпеливо поджидает их. Но ведь и через несколько минут дом будет стоять на том же месте и ждать их.

– Ладно, доедем до почтового ящика, – решает миссис Мортон.

Но от почтового ящика они переходят в конец дороги, а в конце дороги пожарное депо, а сразу за пожарным депо видны ворота в парк. Ручки коляски все равно что спасательный круг, держат на плаву, приподнимают над несчастьем и позором, и миссис Мортон позволяет себе на несколько секунд представить, как бы сложилась жизнь, если б у нее был ребенок. Она уже не думает о том, что зашла слишком далеко. Она не замечает ни деревьев, ни тротуаров, ни фонарных столбов. Все эти предметы где-то на самой окраине сознания, и она двигается по городу, огибает границы жизней других людей, заборы, и стены, и тщательно подстриженные кусты живой изгороди. Это не просто прогулка – ее перемещение в пространстве соткано из мыслей, плавно переходящих одна в другую. Целый комок чувств, плотный, как камешек, позволяет двигаться из одной точки в следующую.

Но вот она оглядывается и видит: ее путешествие вовсе не походит на обычное. Вернее, совсем не походит на путешествие. Оно складывается из цепочки с виду незначительных решений, одно бездумно сменяется другим. И лишь когда она останавливается и оборачивается, то понимает, что достигла места назначения, и теперь важность всех этих решений становится очевидной. Они громоздятся у нее за спиной, все эти «возможно», и «когда-нибудь», и «в другой раз», и «в самом скором времени», это они удерживали ее на месте, там, где она вовсе не собиралась останавливаться. Теперь же решения, которые она принимала, становятся ее частью. Они плотно вшиты в ту личность, которой она стала, и когда она останавливается посмотреть, в кого же, собственно, превратилась, то находит, что одежда, которая была прежде скроена на нее, начинает сковывать, душить.

Добравшись до парка, миссис Мортон решает, что неплохо бы посидеть на эстраде, укрывшись от осеннего ветра, от одинокого продавца мороженого, от целого одеяла опавшей листвы на поверхности пруда, где летом катаются на лодках. Поблизости есть скамейки, но все они пустуют, за исключением одной, в самом дальнем конце дорожки. Там сидит какой-то старик, дремлет над газетными страницами, а его йоркширский терьер разочарованно прислушивается к храпу хозяина. Они подходят к эстраде для оркестра, и тут миссис Мортон вспоминает об Уолтере Бишопе. Уж не сидит ли он где-то поблизости, на своем обычном месте? Сидит, поедает сандвичи из пластиковой коробки, которая стоит у него на коленях, и украдкой наблюдает за жизнью других людей, которые проходят перед ним. Но нет – ни на эстраде, ни поблизости нет ни души, если не считать голубя – птица коротает время, выклевывая что-то из брошенной вчера обертки и сегодняшней утренней газеты.

Миссис Мортон разворачивает коляску с Грейс лицом к скамейке, и малышка смотрит на нее влажными голубыми глазами.

– Скоро поедем домой, – говорит ей миссис Мортон. – Вернемся и посмотрим, как там твоя мамочка.

Грейс улыбается. Во все свое крохотное личико.

– Но сначала посидим немножко. Чтобы отдохнуть, отдышаться.

Она наблюдает за тем, как Грейс копирует ее мимику, точно зеркало. Губки пытаются выговорить какие-то слова, глаза огромные, точно блюдца, такие бывают у персонажей мультфильмов. Она явно играет на свою публику, и когда миссис Мортон смеется, Грейс взвизгивает и извивается на сиденье. И когда она делает это, возникает ощущение некой невероятной силы, которая движет этим крошечным существом, – в нем искра начала. Не того начала, которое доводилось наблюдать миссис Мортон, глядя на радуги, закаты и горные вершины, не того, что таилось в опавших лепестках цветов на ковре в гостиной. Ничего подобного не услышать в пустых словах, не уловить в брошенных на нее через дорогу косых взглядах. Миссис Мортон даже до конца и не уверена, что это начало, вплоть до последнего момента, но когда, наконец, убедилась, что это и есть, просто представить не могла, почему не замечала его прежде.

– Может, твоя мамочка захочет, чтоб я время от времени приходила и помогала ей? – спрашивает она. – Может, мы с тобой подружимся?

Голубь резко взмахивает крыльями и взмывает вверх, под перекрытие эстрады, – это явно встревожило Грейс.

– Не бойся, – говорит миссис Мортон. Наклоняется и переплетает крошечные пальчики малышки со своими. – Пока ты со мной, ничего плохого с тобой не случится. Буду охранять тебя, как стойкий оловянный солдатик.

Они сидят и наблюдают за тем, как последние косые лучи солнца заливают парк своим светом, оттеняют серость клумб, некогда расцвеченных петлями красных, синих и белых соцветий. Лучи скользят через перекрестья тропинок и дорожек, вдоль рядов пустующих скамей, до самого пруда, и солнечные блики танцуют и мерцают на поверхности воды, а затем растворяются, превращаясь в ничто. Лишь когда этот свет становится более насыщенным, когда обретает глубокий оранжевый оттенок, миссис Мортон спохватывается, что пора домой. А потом вдруг вспоминает о слонике.

– Вот приедем домой, – говорит она, – и увидишь, у меня есть для тебя маленький подарочек. Но сперва надо проверить, правильно ли это. Спросить твою мамочку, могу ли я подарить его тебе. Этого требуют хорошие манеры.

И вот она катит коляску с Грейс вдоль пруда, к шаткому деревянному мостику и темному строю камышей. Солнце уже золотит верхушки крыш, время близится к закату. Миссис Мортон останавливается, смотрит вверх, затем разворачивает коляску к тротуару.

– Наверное, будет лучше, – говорит она, – если мы немного срежем дорогу к дому.

По пути они никого не встретили. А если бы даже встретили, миссис Мортон не заметила бы. Она поглощена разговором с Грейс. Рассуждает о том, чем они могут заняться в дальнейшем, куда могут поехать на прогулку, ну, скажем, завтра. Может, даже в зоопарк. Хотя лично она считает, что зоопарк – место довольно жестокое, так что они могли бы поехать в сады у реки или устроить пикник на опушке леса, что на самом краю города. А когда Грейс немного подрастет, можно будет сесть на автобус и поехать к морю на целый день. Малышка Грейс когда-нибудь бывала на море? О, это будет просто замечательное приключение для них обеих! Когда Грейс начнет ходить в школу, времени общаться у них будет, конечно, меньше, но ведь есть и уик-энды, и долгие летние каникулы. Нет, они непременно придумают, чем заняться, куда пойти или поехать, ради чего встать утром пораньше.

Сворачивая за угол на их улицу, миссис Мортон все еще болтает. Рассказывает Грейс о том, что у одного из ее кузенов есть друг, а у того – передвижные домики-фургоны в Кромере [48]. Место просто замечательное, оттуда открывается чудесный вид на море. Можно наблюдать за чайками, которые носятся в воздухе и ныряют в воду за рыбой, а потом выныривают с добычей, разбрасывая соленые капли. А с вершин холмов можно любоваться разноцветными фургонами, что разбросаны внизу в траве, – они точно нарисованные. Миссис Мортон не обращает внимания на то, что на улице толпятся люди, на мать Грейс с пепельно-бледным лицом, она не замечает отца Грейс, который сидит на обочине тротуара, обхватив руками голову. И приходит в себя, только когда слышит восторженный крик Эрика Лэмба:

– Ты ее нашла! Нашла! – повторяет он.

Только тут она замечает целую толпу людей с гневными лицами. Видит машину Дерека, припаркованную прямо на тротуаре и с распахнутыми дверцами; видит Гарольда Форбса и Шейлу Дейкин, стоящих на дорожке и взирающих на дом номер одиннадцать. Шторы во всех окнах задернуты, точно дом этот закрыл глаза, не желая слышать гневных возгласов. Она видит, как к ней через дорогу бежит Джон Кризи; как Дороти Форбс мнет в руках кухонное полотенце, то складывает, то разворачивает его, и лицо ее искажено тревогой. Кругом – самый настоящий хаос. Авеню выглядит так, словно кто-то как следует встряхнул ее, а затем вывалил все и всех на тротуары и проезжую часть.