Взрослые - Халс Кэролайн

Но оказалось, что уик-энд — это многозначный термин. По крайней мере, по словам Мэтта (как передал его слова Уолши).

Как сказал Мэтт (как сказал Уолши), уик-энд — это растяжимое понятие, включающее любой промежуток времени. И если спросить у Мэтта, сколько длится уик-энд, то он, очевидно, пожал бы плечами и ответил: «Сколько вьется веревка?»

Как было заведено по четвергам — с тех пор как Мэтт перевез скейтборд и коллекцию кроссовок в дом к Алекс, — Уолши сидел на диване вместе с Алекс и ждал, пока Мэтт сбегает в магазинчик на углу, чтобы экстренно пополнить запасы спиртного.

Алекс смотрела, как Уолши доедает остатки начос с ее тарелки. Она хотела оставить мексиканские чипсы на потом, но Уолши был не из тех, кто отступает при виде груды еды. И не из тех, кто ограничивается едой на собственной тарелке. В конце концов, это он увлек Мэтта соревнованиями по скоростному поеданию и даже планировал снимать свою собственную версию на «Ютубе», пока не понял, что пироги и сосиски влетят ему в круглую сумму.

— Штука в том, — Уолши покрутил начос у рта, наматывая расплавленный сыр, — что Мэтт спутал тебя по рукам и ногам. Потому что ты уже согласилась ехать. Держу пари, что он даже не сказал тебе, что эта поездка — на пять дней.

— Пять дней? — нахмурилась Алекс. — Такого не может быть.

— Может. — Уолши взял еще кусочек начос и зачерпнул на него гуакамоле. — Я ему говорю: «Ты уверен, что Алекс поняла, что вы едете на пять дней? Потому что она мне сказала, что вы едете на один уик-энд». А он отвечает…

— Что ему кажется, мы это уже обсудили.

Уолши ткнул в нее кусочком начос, перемазанным в соусе.

— Бинго! — По подбородку Уолши потекло масло. — Нужно все уточнять сразу, я же сказал ему.

— Дать тебе салфетку?

— С другой стороны, — Уолши вытер рот тыльной стороной ладони. — Клэр — классная девчонка. Если бы я попал в такое неловкое положение, то лучше уж с Клэр, чем с кем-то еще.

Алекс попыталась изобразить улыбку.

— Угу, — она торопливо кивнула. — Клэр классная.

— Я огорчился, когда они расстались. Мне нравилось с ней веселиться. На вечеринках она была просто клад. Никогда нельзя было угадать, где окажешься к утру. Бесценная девчонка.

Алекс кашлянула:

— Как мило, что ты мне сейчас об этом рассказываешь.

Уолши засунул горсть начос в рот:

— Ты тоже классная девчонка, Ал.

— О, правда? И я тоже? Подумать только.

6

— Что значит — их нет дома?

Стоя на пороге, Патрик уставился на Линдсей; в руках он держал тяжелые коробки, обернутые скользкой фольгой, — с рождественскими подарками. Под весом коробок напрягались боковые мышцы спины, название которых Патрику не удавалось припомнить.

— Это значит, что они ушли, — и таким голосом, будто делает одолжение, Линдсей добавила: — Эмбер на роликовой дискотеке, а Джек у Лео.

— Но я же предупреждал, что приеду в полдень! Ты же знаешь, завтра я уезжаю на праздники!

— Я думала, ты просто завезешь подарки, — Линдсей скрестила руки на груди. — Мог бы уточнить, что приедешь навестить детей. Я же не ясновидящая.

Патрик перехватил коробки поудобнее, полный решимости не отдавать их. Линдсей, очевидно, хотела, чтобы он поскорее оставил их и убрался, но Патрик считал принципиальным не потакать ее желаниям.

— Что Джек делает у Лео?

— Играет в компьютерные игры.

— Почему бы ему не поиграть дома?

Дети, которые целыми днями сидят за закрытыми шторами, переговариваются друг с другом через наушники, сбиваются в стаи со своими виртуальными друзьями и мучают виртуальных существ, — почему бы его сыну не стать одним из них?

— Что тебе сказать? — ответила Линдсей, пожав плечами, все еще со скрещенными на груди руками. — Может быть, они просто не желают тебя видеть. Я же им не гребаный надзиратель.

— Но ведь это дети, Линдсей. Ты обязана быть их гребаным надзирателем.

Она снова пожала плечами, проигнорировав его злобный взгляд:

— Тогда сам о них заботься. Если сможешь убедить их встретиться с тобой, — она протянула руки. — Ну, ты хочешь, чтобы я взяла коробки, или как?

Патрик прищурился, но Линдсей и глазом не моргнула. За годы совместной жизни она обрела иммунитет к его взгляду и теперь демонстрировала лишь холодную ярость, глядя, как он стоит у нее на пороге (на пороге, который на две трети принадлежал ему — не по документам, но по справедливости, если посмотреть на дебетовые соглашения и на то, кто внес больше стартового капитала).

Хуже всего было то, что Линдсей выглядела раздраженной, без всякого намека на чувство вины — как будто она открыла дверь одному из тех мошенников, которые ходят от дома к дому и продают кухонные принадлежности. Лицо Патрика было столь же неприятным для нее, как блеск визитки и требование купить половую тряпку за двойную цену.

— На, держи, — Патрик сунул подарки ей в руки. — Передай, что папа желает им счастливого гребаного Рождества, — он посмотрел ей в глаза. — Но не говори гребаного. Это только для тебя.

Патрик прошагал по дорожке, которая когда-то принадлежала ему, и снял машину с сигнализации. Он рывком сорвался с места и махнул рукой водителю, перед которым резко выскочил на шоссе.

Он сам упаковывал эти подарки. Сам. Он надеялся, что встреча с детьми будет радостной: объятия и восторженные лица — может быть, даже имбирный кофе в «Старбакс», смех, распакованные подарки и, наконец, прощание: «Мы будем скучать по тебе в Рождество, папочка!» Впрочем, слово «папочка» из уст его детей-подростков звучало настолько неправдоподобно, что могло разрушить даже самые идиллические фантазии.

Линдсей могла хотя бы притвориться, что раскаивается.

Ведь именно она его бросила, и это она должна скакать перед ним на задних лапках и интересоваться, как он поживает, а не напускать на себя такой вид, как если бы он только за тем и явился, чтобы закатывать истерику. Она вела себя так, будто время, что он провел с ними, осталось навсегда позади, будто он пытается с просроченным проездным билетом прошмыгнуть в автобус. С билетом, за который — о, не забывай об этом, Линдсей, — он до сих пор платит своими потом и кровью.

Не стоило так сердиться.

Это была его главная ошибка как отца, и он знал это: нельзя так сердиться.

«Может быть, они просто не желают тебя видеть».

Ему уже хотелось бросить своих детей и вложить всю отцовскую любовь в Скарлетт: девочка — чистый лист, пока ни единой галочки в списке отрицательных черт. Одна из причин, почему люди заводят детей, — хотят создать улучшенную копию самих себя; но теперь Патрику уже не казалось, что дети — это его собственная копия. Теперь они были на все сто процентов — копия Линдсей.

Патрик еще помнил, как щемило в груди, когда он брал их на руки. Когда Эмбер смотрела на него глазами, огромными, как у диснеевской принцессы. Когда Джек просил взять его с собой на теннисный матч — подавать мячи, и когда при каждом крике «аут!» он мчался на корт, а после игры сказал: «Папочка, я хочу играть в теннис так же, как ты».

Он по-прежнему чувствовал, как у него сосет под ложечкой, если долго не видел их, ведь все это было ради детей: звонки адвокатам, работа с документами за полночь, поездки по сомнительным судам у черта на куличках, подъем в пять утра, чтобы оплатить ипотеку за дом, от двери которого у него уже не было ключей.

Но Линдсей не собиралась с ним делиться.

Когда Патрик вернулся домой, Клэр и Скарлетт пекли рождественское печенье.

Клэр подняла взгляд:

— Я упаковала вещи и достала твою дорожную сумку с чердака. Выезжаем завтра в десять, как думаешь?

— Хорошо.

— Детям понравились подарки?

— Их не было дома, — отрезал он. — Небольшое недоразумение.

— О, нет! — Клэр поднялась со стула, сочувственно наклонив голову. Она вытерла испачканные мукой ладони о фартук и взяла Патрика за руки. — Что случилось?