Чудовищ не бывает - Виллен Лиселотт

— Ты поранилась.

Алиса и опомниться не успела, как он снял рабочие перчатки, нагнулся и осторожно пощупал ее голень. Сквозь колготки она почувствовала тепло его пальцев. Руки были мягкими, но решительными. Алиса и не ожидала. Она отдернула ногу, и незнакомец выпрямился.

— Хочешь, я тебя подброшу?

— Нет, не хочу. — Алиса смотрела ему прямо в глаза. Ее захлестнуло прежнее чувство, она ощутила невиданную силу. Словно опьянение. Пусть только попробует снова прикоснуться — сильно пожалеет.

— Велосипед можно положить в фургон, сзади.

— Ты что, глухой? Я никуда с тобой не поеду. Парень поспешно пожал плечами:

— Как хочешь.

Он прошел мимо нее к машине, остановился и обернулся:

— Что ты делала у гостиницы?

— Не твое дело.

Он опять ухмыльнулся:

— Ты вроде не местная, или как?

Она не ответила. Дверца хлопнула, и Алиса заметила, что перед тем, как уехать, он посмотрел на нее в зеркало заднего вида. Девушка запрыгнула на велосипед. Сразу за шлагбаумом цепь соскочила снова. А еще метров через десять — опять. В конце концов Алиса сдалась и больше километра вела велосипед за руль. Дома прислонила его к стене и пошла поискать ящик с инструментами.

Гардероб на нижнем этаже был пуст, одежда висела наверху, в гардеробе Сони. Под одеждой стояла коробка, которая сразу показалась Алисе чересчур легкой, но она все равно открыла ее. Там лежала детская одежда. Стопка рисунков. Мягкая игрушка — грязно-серый кролик, весь в катышках, — вероятно, когда-то он был белым. Девушка подняла кипу рисунков. На самом верху посреди листа был вертикальный голубой прямоугольник. От верхней части прямоугольника вниз до середины шла черная черта, которая постепенно загибалась и превращалась во что-то вроде круга. Алиса пролистала остальные рисунки. На всех один и тот же сюжет. Перевернув их, в правом нижнем углу она увидела сделанную рукой Сони надпись: «Алиса 2004».

Ты вроде неместная, или как?

Алиса сложила рисунки обратно в коробку, задвинула ее в угол и прошла в кабинет. Там был письменный стол, полка с нотными тетрадями и партитурами и справочники с описанием насекомых, водоплавающих и рыб: «Обитатели рек и озер», «Птичьи яйца и гнезда», «Обитатели морей». Книги были старые и пожелтевшие. На страницах темнели отпечатки грязных пальцев, оставленные руками нетерпеливой девочки, местами углы были загнуты. На одной из страниц рассказывалось о жуках-плавунцах: «Даже личинки, довольно крупные — самые большие могут достигать 65 мм в длину, — это прожорливые хищники с мощными челюстями. Они впрыскивают в свою жертву коричневую жидкость из пищеварительного тракта, которая, во-первых, лишает способности реагировать, а во-вторых, растворяет внутренности. Затем личинки высасывают содержимое жертвы, оставляя после себя практически пустую оболочку».

В ящике стола лежала бумага, несколько журналов. Никаких инструментов нигде не было.

Алиса опять вышла на улицу и посмотрела на велосипед. Цепь болталась. Девушка пнула велосипед так, что он грохнулся в траву у стены. Там она его и оставила.

«Девочка находится в лифте. В руке она держит яблоко. Подъемный трос лопается, и лифт свободно падает. Девочка отпускает яблоко. Как яблоко падает и какие силы на него воздействуют?»

— Ты что, целый день тут просидела?

Палец остановился на середине страницы под рисунком с девочкой. Начало темнеть. В оконном стекле, словно в зеркале, появилось отражение — размытый силуэт Сони.

Алиса посмотрела на часы. Было шесть. Прошло шесть часов. Текст плыл перед глазами. Закрой она их — и увидит перед собой все те же страницы и заголовки. Текст. Он останется в ее памяти, когда она будет сидеть в спортзале.

Она оторвала палец от страницы и обернулась.

— Я как раз собиралась пойти погулять.

Соня посмотрела куда-то мимо. Ее взгляд остановился на обложке записной книжки, лежавшей под книгами, в самом низу.

— Ты написала что-нибудь?

— Я ведь сказала, что у меня и в мыслях нет вести дневник.

— Почему ты никогда о нем не говоришь? — Алиса услышала, как Соня шагнула к ней. — Ты никогда о нем не рассказывала. Даже потом, когда мы ездили к психиатру.

Алиса медленно повернулась:

— К психиатру?

— Я возила тебя к нему после несчастного случая. Потому что ты вела себя так, словно ничего не произошло. Как будто всегда были только ты и я. Точно отца и не существовало никогда. Но и психиатру ты ничего не сказала, сидела молча. Тогда она достала бумагу и карандаши и предложила тебе порисовать. И ты рисовала. Одно и то же снова и снова. Несколько черточек посреди листа. И все, никакого сюжета. — Соня помолчала. — Психиатр сказала, что иногда может случиться нечто настолько тяжелое, что это невозможно принять. И тогда начинают срабатывать защитные механизмы. Она предположила, что так и произошло. Разве ты не помнишь, как мы с тобой ездили к ней?

— Я и комнату-то почти забыла, — ответила Алиса. — Даже не верится, что я тут спала.

— Но так оно и было. А иногда ты ходила во сне. — Соня кивнула в сторону прихожей. — Но только до лестницы. Я не знаю, что ты представляла и что видела перед собой, но всегда останавливалась на одном и том же месте перед лестницей, замирала на несколько минут, а потом возвращалась сюда, в кровать. — Она снова умолкла. — А иногда ты приходила к нам с Иваном. Бывало, я проснусь посреди ночи, а ты стоишь у кровати — пугала меня до смерти. — Опять молчание. — Как в ту ночь, недавно, когда мы ездили в больницу, — проговорила она наконец. — Я тебя даже не узнала и ужасно испугалась. Тебя всю трясло, словно ты заболела. Ты сказала, что увидела кого-то… во сне.

Его. Я видела его.

— Я же говорила, что не помню, — произнесла Алиса.

— Но ты же рассказала про сон врачу в неотложке.

Алиса посмотрела на Соню. Да, рассказала. Но после того, как мать вышла из кабинета. На мгновение на лице Сони появилось что-то незнакомое. Воздух в комнате был тяжелый, пахло старой пылью, точно как пару дней назад, когда они только приехали в этот дом. Соня заправила волосы за уши. Снаружи из прихожей пробивался слабый свет, нарисовавший на деревянном полу мамину тень.

— Я сохранила дом таким, чтобы казалось, что твой отец все еще здесь, — призналась Соня. — В этих стенах. В вещах. Во всем. Каждый раз, приезжая сюда, я думаю, что Иван видит меня. Видит, как я иду по лесным тропинкам. Как вечерами я сижу в кресле и читаю. Он лежит рядом со мной в нашей старой комнате, лежит рядом со мной, когда я сплю.

— Почему ты мне не говорила? — спросила Алиса. — Что дом остался. Что ты бывала здесь.

Соня отвернулась. В комнате повисла тишина. Откуда-то снаружи доносился звук, похожий на жужжание двигателя.

— Я приезжала взять пробы в заливе, пробы дна. Для картирования.

Она наклонилась и разгладила покрывало на кровати Алисы, рассеянно, точно не осознавая, что делает. И снова повернулась к дочери:

— Твои таблетки лежат на комоде.

Алиса посмотрела на страницы учебника. Ей почудилось, что стены придвинулись ближе. Она увидела текст. Знаки, символы. Они сливались, наскакивали друг на дружку. Все написанное теряло смысл. Алиса положила закладку, захлопнула книгу и сказала:

— Пойду прогуляюсь.

Она спустилась по тропе в сторону залива, затем свернула налево и направилась к опушке леса. Туристы протоптали здесь отличную тропу. Туристический маршрут вел вдоль берега по северной стороне озера, после чего тропа постепенно поднималась на высокий мыс. Лес изменился: поредел, деревья стали низкими, маленькие сосны выглядели так, точно присели и зацепились за гору, пейзаж был скудным.

Перед обрывом тропа сворачивала. Алиса видела, что окрашенные белым валуны, отмечавшие маршрут, исчезали за склоном. Она остановилась, немного не доходя до края скалы. Горизонт потемнел, небо стало красным. Перед ней на сорок метров вниз убегали скалы. Там шумело море — откатывалось и набегало на берег, с сосущим пустотелым звуком накрывая валуны и плиты, протискиваясь в каждую расщелину, каждую полость, прежде чем отступить снова.