Сиротка. Слезы счастья - Дюпюи Мари-Бернадетт

Она пошла быстрым шагом по берегу, омываемому небольшими спокойными волнами, пенистые гребни которых поблескивали при свете луны, словно серебро. Под ее ногами хрустела галька. Ветер приносил запахи лугов, скошенного сена. Вдалеке проплывало большое судно, мостик и иллюминаторы которого были освещены.

– Тихая и красивая ночь, – прошептала Киона, повернув свое лицо к небу, усеянному звездами.

Остановившись, она развела руки в стороны и немного помахала ими – так, как будто хотела взлететь. При этом она закрыла глаза, чтобы полнее насладиться свежим воздухом и звуками прибоя – то есть песней, которую пела движущаяся вода. Всей волей и всеми силами души она стала вызывать дух своей матери Талы, умершей восемь лет назад.

«Мама, помоги мне. Почему ты появляешься в моих снах так редко? Ты думаешь, что я всегда и сама знаю, по какой дороге идти и какие поступки совершать? Тала-волчица, благородная и гордая волчица, сжалься над своей дочерью. Мне так хотелось бы снова тебя увидеть, встретиться с тобой! Другие мертвые, к сожалению, приходят ко мне, а вот ты – нет».

Киона поспешно вытерла слезы, которые потекли по ее щекам. Ей хотелось быть сильной и мужественной. Тем не менее она резко опустилась на колени и затем легла на песок пляжа. Фокстерьер, обнюхав ее, стал бегать туда-сюда по берегу и что-то выискивать.

– Мне нужно идти, – сказала Киона тихим голосом. – Делсен в опасности.

Вдруг задышав прерывисто, она вспомнила то зимнее утро на берегу Перибонки, в которое Делсен появился перед ее взором на опушке леса. Это произошло на следующий день после Рождества. С неба тогда медленно падали пушистые снежинки. «Я вышла покормить собак, я надела мамин плащ с капюшоном, отороченным мехом. Я была веселой и довольной тем, что провожу каникулы там, в Большом раю», – вспоминала Киона.

Этот красивый термин – Большой рай – обозначал дом возле реки Перибонки, представлявший собой бывшее жилище Талы, которое постоянно перестраивал и расширял Тошан. Теперь к дому можно было добраться гораздо легче, потому что до самой поляны, на которой он находился, была проложена хорошая дорога. Киона когда-то вынесла свое пребывание в школе-интернате в компании Лоранс и Мари-Нутты лишь благодаря обещанию, что ей позволят пожить у Эрмин в Большом раю во время каникул.

«И Делсен подал мне знак. Я сразу же его узнала. Он был еще красивее. Я побежала к нему, и мы спрятались за кустом».

Киона резко вскочила на ноги. Она прикоснулась к своим губам – как будто поцелуи, которыми одаривал ее Делсен в тот день, все еще ощущались на ее коже. Тогда, в отличие от их предыдущих встреч, Делсен вел себя по отношению к ней весьма уважительно. Он, похоже, был очень рад ее видеть: делал ей комплименты, старался быть нежным. Она позволила ему себя целовать, и по ее юному телу пробежала несколькими волнами приятная дрожь. После этой встречи Делсен стал для Кионы каким-то наваждением. Ничего не помогало, и это было даже смешно, потому что они за свою жизнь виделись всего-то раз десять, не больше. Чтобы как-то побороть охватывающее ее волнение, девушка решила мысленно перечислить все их встречи.

«Я помогла ему удрать из этой ужасной школы-интерната для детей индейцев вскоре после смерти мамы. Я видела его во дворе. Он не боялся монахов и даже вел себя с ними вызывающе. И они мстили ему в своей гнусной манере. Эти монахи оскорбляли Господа, они оскверняли имя Иисуса и священный символ – крест».

Киона, задрожав, перекрестилась. Она искренне верила в Христа-Спасителя, ибо если во всем мире в жизнь вечную верил лишь один-единственный человек, то этим человеком была эта странная девушка с кожей цвета солнца и меда, которая разговаривала с усопшими, проходя через двери прошлого в двери будущего.

– А еще я частенько видела тот сон, – тихо сказала Киона взволнованным голосом. – Делсен и я, крепко обнимающие друг друга. Мы купались в реке – возможно, в реке Уиатшуан, – причем купались голые, радуясь свежести воды и любви, заставляющей нас дрожать. В декабре 1946 года мне было двенадцать лет. Он тогда остановился со своим дядей в верховье Перибонки. В рождественскую ночь он забрался в мою комнату. Он был грубым и жестоким, но теперь изменился. Этой зимой он был ласковым, вежливым и очень сильно влюбленным в меня – одну лишь меня! Время пришло, мы стали взрослыми, уже можем быть женихом и невестой. Мари-Нутта полагает, что он желает мне зла, но я ей не верю.

Кионе показалось, что она снова слышит предостережения своей бабушки Одины: «Делсен – дитя демонов, у Делсена черная душа. Держись от него подальше, глупышка, держись от него подальше!..»

К Кионе подбежал фокстерьер. Его шерсть была мокрой, и когда он стал отряхиваться возле Кионы, то обрызгал ее. При этом он взволнованно лаял.

– А ну-ка тихо! – воскликнула Киона. – Мне нужно подумать. Не шуми! Лежать!

Она отчаянно пыталась увидеть Делсена мысленным взором, надеясь, что у нее снова начнется одно из тех ужасных видений, которые были связаны с ним и скрытого смысла которых она все никак не могла понять. Уже несколько раз, думая об этом молодом человеке, она мысленно видела его лежащим на земле – раненым и агонизирующим.

«Что это означает? – спросила она сама себя, пряча лицо в ладонях. – Где он? Как его найти? Он сказал мне прошлой зимой, что будет работать летом в Абитиби на лесоповале. Но где именно в Абитиби? Он мог там с кем-нибудь подраться и при этом очень сильно пострадать. Именно это я и видела, но пока с ним все в порядке… Да-да, я знаю, что этого еще не произошло и что это произойдет в будущем. Делсену угрожает какая-то опасность».

Почувствовав себя измученной, она снова легла на песок пляжа, но на этот раз уже на живот. Собака легла рядом с ней. Когда Киона начала тихонько всхлипывать, фокстерьер попытался лизнуть ее лицо.

– Ты добрый, Фокси, – прошептала Киона, – но ты не можешь мне ничем помочь. Ни ты, ни кто-то другой. Ну да ладно, пошли обратно.

«Шато-Фронтенак», тот же вечер

Лора настояла на том, что нужно поужинать на террасе ресторана, чтобы насладиться летней ночью. Сидя между Лоранс и Мари-Нуттой лицом к родителям, расположившимся по обе стороны от их подруги Бадетты, Эрмин с удовольствием отведала вкусные блюда.

Что касается Мадлен, то после их возвращения в отель она удалилась в свою комнату, которую занимала вместе с двумя детьми. Констан при этом едва не засыпал на ходу, а Катери уже давно спала.

После того как были съедены креветки, свежий лосось и лимонное мороженое, пришло время выпить чаю.

– Вы рассчитываете окончательно обосноваться в Квебеке? – спросил Жослин у французской журналистки.

– Мне бы хотелось это сделать, но я не уверена, что поступлю именно так, – тихо ответила та. – Будущее покажет.

Эта красивая женщина в возрасте около пятидесяти лет совсем не изменилась. Она по-прежнему производила впечатление очень ранимого и чувствительного человека. Ее светло-каштановые волосы были собраны в пучок, а во взгляде золотисто-зеленых глаз чувствовалось что-то вроде меланхолии.

– А ваша двоюродная сестра из Шамбора, моя дорогая Бадетта? – поинтересовалась Лора. – Она не переехала?

– Нет, ей очень нравится и там.

– Вам нужно было бы ее навестить и заодно провести несколько дней в нашем новом доме в Робервале, – предложила Лора. – Это прелестное жилище. Мы также поедем в поселок Валь-Жальбер. Хотим побродить там. Маленький рай, который вообще-то принадлежит Шарлотте, служит нам пристанищем в теплое время года. Мы ездим туда на пикники.

– Я сделаю это с удовольствием, Лора, если не буду уж слишком уставшей. У меня много работы с редактированием новостей. Я ведь теперь редактор газеты «Солей».

– Вам, значит, повезло – вы работаете в газете! – улыбнулась Мари-Нутта. – Мне хотелось бы быть репортером, выдающимся репортером. Я покажу вам свою подборку фотографий, когда вы приедете в Роберваль.

Жослин с раздраженным видом поднял глаза к небу. Он считал подобные устремления своих внучек нелепыми и даже неуместными.