Снобы - Феллоуз Джулиан

Должно быть, мы замешкались, остальные уже стояли на ступенях трибуны и махали нам: свободного места оставалось все меньше. Шум моторов вдалеке сообщил нам, что кортеж уже близко, и лакеи, или распорядители, или кто они там, бросились открывать ворота. Эдит подтолкнула меня локтем и кивнула в сторону Изабел, когда показался первый открытый автомобиль, где сидела ее величество и смуглый премьер какого-то нефтяного государства. Как и остальные мужчины, я снял шляпу с совершенно искренним воодушевлением, но выражение лица Изабел просто приковывало мой взгляд. У нее были безжизненно-экстатические глаза, как у кролика перед удавом, она была почти в трансе от восторга. Чтобы оказаться среди приглашенных в королевский кортеж, Изабел согласилась бы на медленную смерть. По-моему, это только подтверждает, что, как бы более образованные классы ни презирали склонность массовой публики поклоняться певцам и актерам, они сами не менее подвержены фантазиям, если их преподнести в удобоваримой форме.

Честно говоря, в том году процессия была не самая блестящая. Принц Уэльский, воплощенное совершенство в глазах Изабел, не приехал, да и другие принцы тоже. Единственной представительницей младшего поколения королевской семьи была Зара Филлипс, одетая в яркий, открытый пляжный костюм. Эдит самым непочтительным образом критиковала проезжавших, чем очень раздражала Изабел и женщину с голубыми волосами, стоявшую рядом. И чтобы больше не портить им удовольствие, мы повернулись и собрались уйти, как вдруг за моей спиной раздался голос:

– Привет, как поживаете?

Я обернулся и оказался нос к носу с Чарльзом Бротоном. На этот раз неловкой сцены со вспоминанием имен не последовало. Что мне нравится на королевской трибуне, так это то, что все носят бейджи с именами. Здесь уже не нужно мяться, пытаясь заново представиться кому-то, и никто не притворяется, что уже с вами знаком. Беглый взгляд на лацкан пиджака или на платье незнакомки – и все в порядке. Вот бы карточки с именами были обязательным аксессуаром на всех светских мероприятиях. На бейдже Чарльза значилось «Граф Бротон» – округлый, разборчивый почерк благовоспитанных девиц из аскотской конторы.

– Привет, – сказал я. – Помните Эдит Лавери? – Именно так следует говорить, когда вы почти уверены, что человек позабыл представляемую вами особу, но на этот раз я ошибся.

– Конечно помню. Вы та, которой можно не опасаться, и живете в Лондоне.

– Ну, надеюсь, в какой-то мере меня опасаться все-таки стоит, – улыбнулась Эдит и по собственной инициативе или по приглашению Чарльза взяла его под руку.

Истоны и Рэтреи буквально напирали на нас, я спиной почувствовал их разочарование, когда предложил прогуляться к загонам. Это может показаться жестокостью и, возможно, говорит о моей глубокой неуверенности в себе, но мне было стыдно за энтузиазм бедняжки Изабел и просто зловещее честолюбие Дэвида. К счастью, Чарльз, который все-таки был парнем вежливым, приветственно кивнул Изабел, и хотя этим же жестом он с ней и попрощался, но показал, по крайней мере, что узнал ее. Дэвид, кипя от ярости, попятился, и мы втроем направились к загонам, где уже выводили лошадей к первому заезду.

Нетрудно было предугадать, что Чарльз оказался неплохим знатоком лошадей, и очень скоро он уже с удовольствием рассуждал о формах крупа и копытах, что меня ни в малейшей степени не интересовало, но мне занятно было наблюдать, с каким зачарованным, лестным вниманием смотрела на него снизу вверх Эдит. Такие женщины, кажется, владеют этой техникой с рождения. На ней был аккуратный костюм из льняного полотна голубовато-зеленого цвета, по-моему, он называется eau-de-nil, и маленькая плоская круглая шляпка без полей, сдвинутая чуть на лоб. В этом наряде она выглядела легкомысленной, но, по сравнению с матронами из Уэйбриджа с их оборками из органзы, не сентиментальной, а элегантной. Казалось, что она девушка сообразительная и с чувством юмора, а ее лицо, как я к этому времени уже успел заметить, было чрезвычайно привлекательно. Пока она рассматривала свою карточку и делала карандашом Чарльза пометки рядом с кличками лошадей, я наблюдал, как он смотрит на нее, и, наверное, именно в этот момент мне впервые пришло в голову, что он может испытывать к ней какие-то серьезные чувства. Не то чтобы это меня удивило. У нее было все необходимое. Эдит хороша собой, остроумна, и, как она сама отметила, ее можно не опасаться. Она была не его круга, но ни образом жизни, ни манерой речи нисколько не отличалась от людей, с которыми он привык общаться. Существует популярное заблуждение, что по поведению и манерам можно с первого взгляда отличить представителя среднего класса, пусть сколь угодно обеспеченного, от миллионера и аристократа. По правде говоря, в обыденном общении они почти на одно лицо. Конечно, круг знакомств аристократа значительно уже, что неизбежно влечет за собой чувство избранности, принадлежности к некоему закрытому клубу. И потому они склонны выражать свое ощущение социальной защищенности бесцеремонным и просто грубым обращением, что нисколько не мешает им самим, но больно задевает любого постороннего человека. Но, кроме этого (а грубости научиться очень легко), разницы в их поведении на людях почти никакой. Так что Эдит Лавери определенно была именно той девушкой, которая подходила Чарльзу.

Мы посмотрели пару забегов, но я чувствовал, что Эдит самым деликатнейшим образом пытается от меня избавиться, и потому, когда Чарльз неизбежно предложил выпить чая в клубе «Уайтс», я извинился и отправился искать остальных. Эдит оглянулась на меня с благодарностью, и рука об руку они направились прочь. Я нашел Изабел и Дэвида у одной из стоек с шампанским за трибуной, они пили теплый «Пиммз». Лед у официантов закончился.

– Где Эдит?

– Пошла в «Уайтс» с Чарльзом.

Дэвид надулся. Бедняга! Ему так и не удалось добиться, чтобы его пригласили в «Уайтс» в Аскоте, ни в старую палатку, ни, насколько мне известно, в новое, более современное помещение. Он руку бы отдал, чтобы стать там завсегдатаем.

– Здорово, – выговорил он, скрипя зубами. – Я бы не отказался от чашечки чая.

– По-моему, они должны встретиться с остальными из компании Чарльза.

– Не сомневаюсь.

Изабел, в отличие от него, молчала, только потягивала тепловатую жидкость, где, как полагается, плавали четыре ломтика огурца.

– Мы договорились встретиться у машины после предпоследнего забега.

– Ладно, – мрачно отозвался Дэвид, и мы погрузились в молчание.

Изабел – и это говорило в ее пользу – казалась скорее заинтересованной, чем раздраженной, разглядывая свой неаппетитный напиток.

Эдит уже стояла, прислонившись к запертой машине, когда мы подошли, и я с первого взгляда понял, что день у нее выдался удачный.

– Где Чарльз? – спросил я.

Она кивнула в сторону трибуны:

– Ему нужно найти тех, у кого он сегодня ночует. Он приедет еще завтра и в пятницу.

– Удачи ему.

– А вы как время провели?

– Неплохо, – ответил я. – Но до тебя нам далеко.

Она рассмеялась и ничего не сказала, и тут подошел Дэвид и открыл автомобиль. Он не упомянул Чарльза и держался с Эдит достаточно натянуто, а потому она не стала сообщать всем, а только прошептала мне на ухо, что Чарльз пригласил ее на обед в следующий вторник. Оставить новость при себе было, конечно же, выше ее сил.

Глава третья

Эдит сидела у своего туалетного столика, нежная и ароматная, только что из ванной, и готовилась нарисовать на лице светскую маску. Она не сказала матери, с кем именно ужинает сегодня, и теперь размышляла, почему так поступила. Это известие, несомненно, доставило бы Стелле немало удовольствия. Возможно, именно опасаясь ее излишнего энтузиазма, Эдит и предпочла умолчать о своем спутнике. И в любом случае на этом этапе Эдит еще не решила, есть ли у этого знакомства, как выражаются в журналах, будущее.

Эдит Лавери ни в коей мере не была склонна к беспорядочным связям, но к этому моменту она уже, естественно, давно не была девственницей. В свое время у нее было несколько парней, ничего серьезного лет до двадцати трех, а потом появился биржевой брокер, по поводу которого она решила, что, когда он сделает ей предложение, она согласится. Они встречались около года, много ездили к друзьям на уик-энд, их объединяло немало общих интересов, и в целом они были счастливы, по крайней мере не хуже многих. Парня звали Филип, его мать была довольно благородного происхождения, у него водились деньги – достаточно, чтобы обосноваться в Клэпхеме, – и, по правде говоря, все вроде бы шло хорошо, а потому Эдит была удивлена больше всех, когда однажды вечером он, запинаясь, объяснил ей, что встретил другую и все кончено. Несколько секунд Эдит просто ничего не могла понять. Отчасти потому, что местом признания он выбрал «Сан-Лоренцо» в Бичамп-плейс, где посетители за двумя соседними столиками слышали каждое их слово, отчасти потому, что, даже призвав всю свою скромность, она представить не могла, что такого могло быть в этой «другой», чего не было в самой Эдит. Они с Филипом нравились друг другу, хорошо смотрелись вместе, оба любили проводить выходные за городом, оба катались на лыжах. В чем проблема?