Слова, которые мы не сказали - Спилман Лори Нелсон

Я вспоминаю, как люди часто принимали нас за сестер. Мысль приходит мне в голову быстрее, чем я успеваю ее прогнать. Не сходство ли мамы с ребенком привлекло к ней Боба?

– Мама! – бросаюсь я к ней.

Она смотрит так, будто поражена моим приездом.

– Анна. – Мама бежит мне навстречу по мокрой траве и обнимает крепко, почти неистово.

– Как он?

– Спит весь день, изредка просыпаясь. – Она прикрывает рот ладонью. – Как я могла быть такой беспечной? Я же столько раз собиралась повесить на дверь колокольчик. Ты бы его видела, Анна. Он промок до нитки, дрожал, как бездомный щенок.

Я беру мамино лицо в ладони, словно это она мой ребенок.

– С ним все в порядке. И ты не виновата, мама. Он нашелся, он дома.

Я задумываюсь о метаморфозах маминой жизни. Все, кого она любит, покидают ее, оставляя гадать, где они и что с ними происходит.

Последний раз я ночевала в этом доме двадцать два года назад. Интересно, смог ли бы он когда-то стать мне родным?

Я стою на пороге их крохотной спальни и слушаю, как мама поет Бобу ту же песню, что пела мне в детстве.

– Я перекинусь, словно мост через реку, через пучину твоих проблем…

Она поет хрипло и немного фальшиво. В горле встает ком. Мама склоняется над Бобом, гладит по голове и целует в щеку. На тумбочке я замечаю фотографию в рамке.

– Что это? – интересуюсь я.

– Его любимый снимок, – отвечает мама.

Я беру в руки тяжелую дубовую рамку – мы с Трейси на берегу озера. Стоим спиной к объективу и смотрим в него через плечо с таким выражением лица, словно спрашиваем: «Что надо?» После того как Боб сфотографировал нас, мы сразу отвернулись. Я внимательно вглядываюсь в снимок. Мой купальник с левой стороны чуть задрался и наполовину обнажил ягодицу, белая кожа контрастирует с загорелой ногой.

Я ставлю рамку на место, и сердце вновь сжимается от подозрений. Почему он любил именно эту фотографию, да еще поместил ее на прикроватную тумбочку?

Я вновь прогоняю назойливые мысли. То лето я все дни проводила в купальнике, в чем еще Боб мог меня сфотографировать?

Выключаю свет и вспоминаю, что говорила недавно Мэрилин: «Простить не означает забыть». Но, боюсь, в моем случае одно без другого невозможно. Если я хочу простить, то обязана забыть.

* * *

Мы с мамой сидим на веранде и пьем лимонад. Холодный вечерний воздух доносит до нас стрекотание сверчков и кваканье лягушек. Она зажигает свечу, отпугивающую комаров, и рассказывает мне о шикарных домах, которые убирает.

На несколько минут мама уходит, чтобы посмотреть, как там Боб. Вернувшись, она улыбается мне и спрашивает:

– На чем мы остановились?

На чем? Она словно стремится наверстать все те упущенные годы, когда я отказывалась с ней видеться. Сейчас ее любовь ко мне стала сильнее, чем прежде, и она простила мне жестокий поступок. Разве это не пример того милосердного прощения, о котором говорила Фиона?

– Мама, я хотела бы извиниться.

– Милая, довольно. Мы много лет назад тебя простили.

– Нет. Я опоздала принести свои извинения Бобу. – Я замолкаю и перевожу дыхание. – Я хочу извиниться перед его детьми.

Несколько секунд мама смотрит на меня, не произнеся ни слова.

– Анна, не надо.

– Прошу тебя, мама. Я много думала о том, как они росли вдали от отца. И все по моей вине.

– Почему ты так в этом уверена, милая?

– Ты можешь договориться о встрече с Энни и Младшим? Пожалуйста.

Пламя свечи подчеркивает морщины на ее лице.

– Они уже давно не дети. Может, лучше не открывать банку с пауками? Ты уверена, что хочешь этого?

Нет, совсем не уверена. Признаться, я бы с удовольствием до конца жизни не встречалась с детьми Боба, но не могу. Я обязана сделать это для них и для человека, чью жизнь разрушила.

– Да, мама. Прошу тебя, мне это очень нужно.

По ее лицу пробегает тень.

– А если они не захотят приехать?

– Скажи, что это срочно и очень важно. Скажи все, что считаешь необходимым. Я должна извиниться перед ними, в противном случае я не прощу себе это малодушие.

– Когда?

– Лучше в субботу. Пожалуйста.

Мама кивает, наверняка думает о том, что я надеюсь получить избавление от чувства вины. Она ошибается, сейчас я думаю о том, что дети смогут облегчить душу Боба.

Глава 40

Пока мама моет вишню для пирога, я усаживаюсь на табурет у стойки и заставляю себя откусить кусочек сэндвича с тунцом. Через несколько секунд я в сотый раз за утро смотрю на часы. Они будут здесь через три часа. Откладываю сэндвич и поворачиваюсь к маме. Она стоит у раковины в белых капри и кофте без рукавов.

– Ты чудесно выглядишь, мама.

Она смотрит на меня и улыбается.

– Я надеялась, что тебе понравится.

– И мне нравится. – Я оглядываю аппетитную основу для пирога, только что извлеченную из духовки. – Ты ведь всегда любила печь, верно?

– Я не делала ничего особенного, как ты в Новом Орлеане. Фруктовые пироги, печенье, булочки – все, что готовила моя мама.

Она убирает упавшую на лицо прядь волос.

– Надеюсь, мой пирог им понравится. Однажды они приезжали к нам на Рождество, и Стейси – жена Младшего – съела целых два куска. – Она поднимает голову и смотрит на часы над плитой. – Энни планировала выехать из Висконсина в восемь, значит, ее надо ждать около трех. Младший обещал быть приблизительно в это же время. На ужин приготовлю запеканку со спагетти и, конечно, салат. – Мама говорит быстро, не заботясь о паузах. Я замечаю, что руки ее немного дрожат.

– Ма, ты в порядке?

Она поднимает на меня глаза.

– Честно? Я в ужасном состоянии. – Она перекладывает ягоды в миску и бросает дуршлаг в раковину. Лязгающий звук заставляет меня вздрогнуть.

Я подхожу к маме и обнимаю ее за плечи.

– В чем дело?

Она качает головой.

– Понимаешь, они давно не видели Боба, даже не представляют, с чем им предстоит столкнуться. А Энни? Бедняжка сейчас переживает очередной развод. Она так грубо разговаривала со мной, когда я позвонила и попросила приехать, будто я виновата во всех ее проблемах.

– Прости, мама. Это все из-за меня.

Она косится на дверь комнаты, где прилег подремать Боб, и понижает голос, словно он может услышать нас и понять, о чем разговор.

– Я сказала ей, что, может, они увидятся в последний раз.

Закрываю глаза и вздыхаю. Вполне возможно, мама права. Боб не произнес ни слова с того дня, как его вытащили из воды в среду. И простуда его не проходит, ему становится только хуже. Господи, я опять чувствую себя виноватой. Он мог и не отправиться к лодке, не приди мне в прошлом месяце в голову мысль покататься по озеру.

– Прости меня, ма. У тебя и так много проблем, а я тебе подбрасываю новые.

Она сжимает мою руку и молчит, такое впечатление, что у нее нет сил говорить на эту тему.

– Младший, как всегда, был вежлив, но не могу сказать, что он воспринял мое предложение с радостью.

– Я причинила всем вам столько вреда.

Впервые мама реагирует на мои слова по-другому.

– Да, это верно. Мы все это понимаем. Надеюсь, сейчас не будет слишком поздно и Боб узнает детей.

У меня сжимается сердце. Я опять совершила ошибку. Мы с мамой обе страдаем от предчувствия, что наши мечты так и останутся нереализованными.

Мама высыпает на вишню чашку сахара.

– Только бы Боб смог понять, что он прощен!

Прощен? По телу пробегают мурашки. Странно, что моя мама говорит о прощении. Как может ждать прощения человек, который не совершал ничего плохого?

* * *

Она не отходит от окна и каждую минуту смотрит на часы. В 2:40 к дому подъезжает минивэн.

– Энни, – тихо говорит мама и достает из кармана помаду. – Выйдем ее встретить?

Сердце падает в пятки. Я выглядываю в окно и вижу, как из машины выходит женщина средних лет. Она высокая, с распущенными седеющими волосами до плеч. Открывается другая дверь, и появляется девочка-подросток.