Я, грек Зорба (Невероятные похождения Алексиса Зорбаса) - Казандзакис Никос

Старый грек замолчал, затем через минуту продолжил:

— Все, что есть в этом мире хорошего, — это выдумки дьявола: красивые женщины, весна, жареный поросенок, вино. А вот Господь Бог сотворил монахов, посты, настой ромашки и безобразных женщин, черт возьми!

Говоря это, он бросил свирепый взгляд на бедную мадам Гортензию, которая слушала его, съежившись в углу.

— Зорба! Зорба! — молила она.

Но он закурил новую сигарету и вновь стал смотреть на море.

— Весной сатана царствует. Развязываются пояса, расстегиваются корсажи, старухи вздыхают… Эх, мадам Бубулина, прочь руки!

— Зорба! Зорба! — снова взмолилась бедная женщина. Она наклонилась, взяла маленький носовой платок и вложила Зорбе в руку. Тогда он бросил свою сигарету, схватил узелок и развязал его.

— Что это такое, мадам Бубулина? — спросил он с отвращением.

— Кольца, маленькие кольца, мое сокровище. Обручальные кольца, — судорожно шептала старая соблазнительница. — Свидетель есть, ночь прекрасна, Господь Бог смотрит на нас… Поженимся, мой Зорба!

Зорба смотрел то на меня, то на мадам Гортензию, то на кольца. Казалось, у него в груди безуспешно боролись между собой множество чертей. Несчастная в ужасе смотрела на него.

— Мой Зорба! Мой Зорба! — ворковала она.

Я вытянулся на своей постели и ждал. Перед ним открыты все пути, какой же выберет Зорба? Зорба вдруг тряхнул головой. Он принял решение, лицо его озарилось. Хлопнув в ладоши, он поднялся рывком.

— Выйдем! — воскликнул он. — Выйдем к звездам, чтобы сам Господь Бог нас увидел! Пойдем, возьми кольца, ты умеешь читать псалмы?

— Нет, — ответил я, забавляясь. Ну, неважно, я уже спрыгнул на пол и помог доброй женщине подняться.

— Я-то умею. Забыл тебе сказать, что ребенком пел в церковном хоре; я сопровождал попа на свадьбах, крестинах, похоронах и выучил церковные песнопения наизусть. Идем, моя Бубулина, идем, моя курочка, подними паруса, мой французский фрегат, и встань справа от меня! Из всех бесов Зорбы верх одержал добросердечный бес-весельчак. Мой товарищ сжалился над старой певицей, сердце его разрывалось при виде ее увядших глаз с таким беспокойством глядевших на него.

— К черту, — пробормотал он, решаясь, — я еще могу дать радость женщине, вперед!

Взяв под руку мадам Гортензию, Зорба устремился на берег, передал мне кольца, повернулся к морю и затянул молитву: «Благословен будь наш Господь во веки веков, аминь!»

Потом старый хитрец обратился ко мне:

— Вот, смотри, хозяин. Когда я крикну: «Ой-е! Ой-е!» передашь нам кольца. Он снова заревел своим грубым ослиным голосом:

— За раба божьего Алексиса и рабыню его Гортензию, жениха и невесту, за их спасение, помолим Всевышнего!

— Слава Господу! Слава Господу! — пел я, с трудом сдерживая смех и слезы.

— В молитве есть еще слова, — сказал Зорба, — но пусть меня повесят, если я их вспомню! Однако перейдем к делу. — Жених подпрыгнул и крикнул, протягивая мне свою лапищу:

— Ой-е! Ой-е!

— Дай и ты свою ручонку, дама моего сердца, — сказал Зорба невесте. Та протянула изъеденную стиркой, дрожащую руку. Я надел им кольца, в то время как Зорба неистово, словно дервиш, заклинал: «Раб божий Алексис соединяется в браке с рабой божьей Гортензией во имя Отца и Сына, и Святаго Духа, аминь! Раба божия Гортензия соединяется в браке с рабом божьим Алексисом…»

— Ну вот, теперь все кончено! Иди сюда, моя курочка, я поцелую тебя первым в твоей жизни законным поцелуем!

Но мадам Гортензия рухнула на землю. Она сжимала ноги Зорбы и плакала. Жених с состраданием покачал головой.

— Бедная женщина! — прошептал он.

Мадам Гортензия встала, оправила юбки и раскрыла объятия.

— Нет! Нет! — вскричал Зорба. — Сегодня святой вторник, будь умницей! Сейчас пост!

— Зорба мой… — шептала она в изнеможении.

— Потерпи, моя хорошая, подожди до Пасхи, вот тогда поедим мясного. И похристосуемся крашеными яичками. Теперь же тебе пора возвращаться домой. Что скажут люди, увидев, что ты в такое позднее время на улице!

Взгляд Бубулины умолял его.

— Нет! Нет! — Зорба был непреклонен. — До Пасхи! Пойдем с нами, хозяин.

Он прошептал мне на ухо:

— Не оставляй нас одних, ради самого Господа Бога! Я сейчас совсем не в форме.

Мы пошли по дороге в деревню. В небе сияли звезды, пахло морем, где-то кричали ночные птицы. Старая русалка покорно тащилась, повиснув на руке Зорбы, грустная и счастливая. Наконец-то она бросила якорь в столь желанном порту. Всю жизнь она пела, распутничала, высмеивала порядочных женщин, но никогда не была счастлива. Проходя по улицам Александрии, Бейрута, Константинополя, надушенная, намазанная, одетая в кричащие наряды, она видела женщин, кормящих младенцев. Грудь ее покрывалась мурашками, набухала, соски напрягались, подстерегая маленький детский ротик. «Замуж, замуж, иметь ребенка…» — вздыхая, мечтала эта женщина всю свою долгую жизнь. Но ни одной живой душе не раскрывала она своих страданий. А теперь, слава Богу! Хоть и поздновато, но лучше поздно, чем никогда: потрепанная волнами, потерявшая управление, она входила в столь желанный порт.

Время от времени она поднимала глаза и украдкой смотрела на огромного верзилу, который шел рядом. «Это, конечно, не богатый паша, — думала она, — в феске с золотой кистью, это не прекрасный сын бея, но это лучше, чем ничего. Будь благословен Господь! Он будем моим мужем, моим настоящим мужем».

Зорба тащил ее на себе, торопясь быстрее прийти в деревню и избавиться от нее. Несчастная спотыкалась о камни, ногти на больших пальцах были сбиты, мозоли причиняли ей боль, но она молчала. Зачем говорить? Зачем жаловаться? В конце концов все хорошо!

Мы прошли смоковницу и сад вдовы. Вот и первые дома. Мы остановились.

— Доброй ночи, мое сокровище, — нежно проворковала старая русалка, становясь на цыпочки и пытаясь дотянуться до губ жениха.

Но Зорба не наклонился.

— Может, мне броситься к твоим ногам, чтобы их целовать, любовь моя? — спросила женщина, готовая упасть на землю.

— Нет! Нет! — волнуясь, запротестовал Зорба, обнимая ее. — Это я должен целовать тебе ноги, сердце мое, это я, но у меня приступ лени. Доброй ночи.

Мы оставили ее и молча двинулись в обратный путь, вдыхая ароматный воздух. Вдруг Зорба повернулся ко мне:

— Что же теперь делать, хозяин? Смеяться? Плакать? Посоветуй мне что-нибудь! Я не ответил, у меня самого сжималось горло — то ли от слез, то ли от смеха.

— Хозяин, — сказал вдруг Зорба, — как же зовут того мерзавца, древнего бога, на которого не могла пожаловаться ни одна женщина? Я кое-что слышал об этом. Он тоже, похоже, красил бороду, татуировал на руках сердца, стрелы и русалок; он принимал образ быка, лебедя, барана, ягненка, осла. Скажи мне его имя.

— Я полагаю, ты говоришь о Зевсе. Почему ты его вспомнил?

— Пусть земля ему будет пухом! — сказал Зорба, воздев руки к небу. — Уж он-то всего насмотрелся! Как он страдал! Великомученик, можешь мне поверить, хозяин, уж в этом-то я разбираюсь! Ты вот проглатываешь все, что говорят твои книги. Однако люди, которые их пишут, просто болваны! Что они в действительности могут знать о бабах и бабниках? Как бы не так!

— Почему же ты сам не пишешь, Зорба, чтобы объяснить нам все тайны мира? — усмехнулся я.

— Почему? Да просто потому, что я их видел, все эти тайны, о которых ты говоришь, но у меня не было времени о них писать. То мне мешала война, то это были женщины, иногда вино, иногда сантури, где найти время, чтобы взяться за это болтливое перо? Вот потому-то такое важное дело попадает в руки этим писакам. Тем, кто сам переживает эти чудеса, как видишь, некогда писать, а те, у кого есть время, не переживают чудес. Ты понял?

— Вернемся к нашим баранам! Так что же Зевс?

— Ах! Бедняга! — вздохнул Зорба. — Только я могу понять, как он страдал Женщины, он любил их, это наверняка, но не так, как думаете вы, писаки! Совсем не так! Он их жалел. Этот бог понимал их страдания, ради них он жертвовал собой. Когда в каком-нибудь провинциальном захолустье ему попадалась старая дева, чахнувшая от желаний и сожалений, или хорошенькая молодая женщина, или пусть не очень хорошенькая, даже, может быть, страшила, которая не могла уснуть, если ее муж отсутствовал, Зевс, этот добросердечный человек, крестился, переодевался, принимал облик того, о ком она думала, и входил в ее комнату. Иногда он и не думал заниматься интрижкой. Частенько бог был просто не в силах, что и понятно: бедному козлу и тому трудно справиться со стадом коз! Иногда им овладевала лень, он был не в своей тарелке, ты, наверное, видел козла после того, как он покрыл нескольких козочек? Он брызгает слюной, глаза его тусклые и гноящиеся, он кашляет и едва держится на ногах. Так вот, он частенько бывал в таком жалком состоянии, бедный Зевс. Под утро он возвращался к себе, говоря: «Ах, Господи! Когда же я наконец смогу лечь и выспаться всласть. Я еле держусь на ногах!»