Почтамт - Буковски Чарльз
А теперь он делится секретами с теми, кто может себе это позволить. К тому же, каждое воскресенье он проводил службу. Его помощники, они же – паства, приходили на работу и уходили по звонку.
И представьте себе Мэттью Бэттлза, который пытается облапошить Некалаю, повстречавшего в пустыне Христа!
– А Камешку кто-нибудь что-нибудь сказал? – спросил я.
– Ты что – смеешься?
Мы просидели так час или два. На ящик Мэттью назначили сменщика. Другим подменным дали другие задания. Я остался сидеть один за спиной у Булыжника.
Потом встал и подошел к его столу.
– Мистер Джонстон?
– Да, Чинаски?
– А где сегодня Мэттью? Заболел?
Голова Булыжника поникла. Он смотрел на бумажку, которую держал в руке, и делал вид, что продолжает ее читать. Я вернулся на место и сел.
В 7 часов Булыжник обернулся:
– Для тебя сегодня ничего нет, Чинаски.
Я встал и пошел к дверям. Остановился на пороге.
– Доброго вам утра, мистер Джонстон. И приятного дня.
Он не ответил. Я дошел до винной лавки и купил себе полпинты Большого Папы на завтрак.
13
Голоса у людей были одинаковы: куда бы ни носил почту, слышал одно и то же снова и снова.
– Опоздали, правда?
– А где постоянный почтальон?
– Привет, Дядя Сэм!
– Почтальон! Почтальон! Это не нам!
На улицах было полно безумных и тупых людей. Большинство жило в красивых домах и, казалось, на работу не ходило – непонятно, как им это удавалось. Был один парень, который не давал опускать почту в ящик. Он стоял в проезде и наблюдал, как ты подходишь, за два или три квартала – просто стоял и протягивал руку.
Я спрашивал у других, кто разносил почту по этому маршруту:
– А что с этим парнем, который стоит и руку протягивает?
– С каким парнем, который стоит и руку протягивает?
У них у всех тоже был тот самый голос.
Однажды, когда мне достался этот маршрут, человек-который-стоит-и-протягивает-руку был в полуквартале от своего дома. Он разговаривал с соседом, оглянулся, когда мне оставалось пройти еще квартал, и понял, что еще успеет дойти до дома и встретить меня. Едва он повернулся ко мне спиной, я побежал. Наверное, так быстро я почту никогда не доставлял: в едином порыве, весь движение, не останавливаясь, без передышки, я был готов его убить.
Письмо уже наполовину пролезло в щель его ящика, когда он обернулся и увидел меня.
– О НЕТ НЕТ НЕТ! – завопил он, – НЕ КЛАДИТЕ ЕГО В ЯЩИК!
И рванул ко мне по улице. Все, что я видел, – это сплошной мазок на месте ног. Должно быть, он сделал сто ярдов за 9.2.
Я вложил письмо ему в руку. Посмотрел, как он его распечатывает, идет по веранде, открывает дверь и уходит в дом. Что это означало, пусть мне расскажет кто-нибудь другой.
14
Снова я попал на новый маршрут. Булыжник всегда ставил меня на трудные, но время от времени, в связи с обстоятельствами вещей, он был вынужден давать мне маршруты менее убийственные. Номер 511 шебуршился довольно славно, и там я даже начал подумывать об обеде опять – об обеде, который никогда не наступал.
Средний жилой район. Многоквартирных зданий нет. Просто один дом за другим, с ухоженными лужайками. Но это был новый маршрут, и я ходил и думал: где же тут ловушка? Даже погода стояла хорошая.
Ей-богу, думал я, у меня получится! Обед, назад – по графику! Жизнь, наконец, стала сносной.
Эти люди даже собак не держали. Никто не стоял снаружи, дожидаясь писем. Я не слышал человеческого голоса часами. Может, я достиг своей почтовой зрелости, чем бы она ни была. Я шагал дальше, эффективный, почти преданный своему делу.
Помню, один из почтальонов постарше показал мне на сердце и сказал:
– Чинаски, когда-нибудь и до тебя дойдет, прямо вот сюда проникнет!
– Что, инфаркт?
– Преданность службе. Вот увидишь. Еще будешь гордиться.
– Чушь!
Но тот человек был искренен.
Я думал о нем, пока шел.
Тут мне попалось заказное письмо с квитанцией.
Я подошел и позвонил в дверь. Открылось маленькое окошечко. Лица не видно.
– Заказное письмо!
– Отойдите! – произнес женский голос. – Отойдите от двери, чтобы я лицо увидела.
Ну вот, пожалуйста, подумал я, еще одна ненормальная.
– Послушайте, дамочка, зачем вам мое лицо? Я могу оставить квитанцию в ящике, придете и заберете свое письмо на почте. Документы не забудьте.
Я сунул квитанцию в ящик и начал спускаться с крыльца.
Дверь открылась, и она выскочила. На ней было одно из таких прозрачных неглиже и никакого лифчика. Одни темно-синие трусики. Непричесана, волосы торчат дыбом, как будто пытаются сбежать от нее. На физиономии, похоже, что-то вроде крема, в основном – под глазами. Кожа на теле белая, словно никогда не видела солнца, нездоровый цвет лица. Рот раззявлен. На нем осталось немного помады; сложена же она была вся…
Я все это отметил, пока она ко мне неслась. Я как раз засовывал заказное письмо обратно в сумку.
Она заорала:
– Отдайте мое письмо!
Я сказал:
– Леди, вам придется…
Она выхватила у меня письмо и побежала к двери, открыла и заскочила внутрь.
Черт возьми! Возвращаться без заказного письма или без подписи нельзя! Там за все расписываться нужно!
– ЭЙ!
Я погнался за ней и всунул ногу в щель как раз вовремя.
– ЭЙ, ЧЕРТ БЫ ВАС ПОБРАЛ!
– Уходите! Уходите! Вы злой человек!
– Слушайте, дамочка! Попробуйте понять! Вам нужно за это письмо расписаться! Я не могу его вам просто так отдать! Вы грабите почту Соединенных Штатов!
– Уходите, злой человек!
Я налег на дверь всем весом и ввалился в комнату. Внутри было темно. Все жалюзи опущены. Все жалюзи в доме были опущены.
– ВЫ НЕ ИМЕЕТЕ ПРАВА ВХОДИТЬ КО МНЕ В ДОМ! ВОН!
– А вы не имеете права грабить почту! Или отдавайте мне письмо, или распишитесь. Тогда я уйду.
– Хорошо. Хорошо. Распишусь.
Я показал ей, где расписываться, и дал ручку. Я смотрел на ее груди и на нее остальную и думал: какая жалость, что она чокнутая, какая жалость, какая жалость.
Она вернула мне ручку и подпись – сплошные каракули. Открыла письмо, начала читать, а я повернулся уходить.
Тут она оказалась в дверях, расставив руки. Письмо валялось на полу.
– Злой злой злой человек! Вы пришли сюда изнасиловать меня!
– Послушайте, леди, дайте пройти.
– У ВАС ЗЛО НА ЛБУ НАПИСАНО!
– Тоже мне, новость. А теперь пропустите!
Одной рукой я попытался ее оттолкнуть. Она вцепилась ногтями мне в щеку, хорошенько так. Я уронил сумку, кепка скатилась, и когда я промакивал кровь платком, она дотянулась и гребнула другую щеку.
– АХ ТЫ ПИЗДА! ЧТО, НЕ ВСЕ ДОМА, К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ?
– Вот видите? Видите? Вы злой!
Она прямо вся прижалась ко мне. Я схватил ее за жопу и впился в нее ртом.
Эти груди ко мне прижимались, она вся ко мне приклеилась. Закинула назад голову, подальше от меня – Насильник! Насильник! Злой насильник!
Я нагнулся, ртом захватил ей одну сиську, переключился на другую.
– Насилуют! Насилуют! Меня насилуют!
Она была права. Я спустил ей трусы, расстегнул ширинку, вставил, довел ее так до кушетки. Мы оба на нее рухнули.
Она задрала ноги повыше.
– НАСИЛУЮТ! – вопила она.
Я ее кончил, застегнул молнию, подобрал сумку с почтой и вышел, оставив ее спокойно таращиться в потолок…
Обед я пропустил, но все равно в график не уложился.
– Ты опоздал на 15 минут, – сказал Булыжник.
Я ничего не ответил.
Булыжник взглянул на меня.
– Боже всемогущий, что у тебя с лицом? – спросил он.
– А у тебя? – спросил его я.
– Ты о чем?
– Не грузись.
15
Я опять был с похмелья, опять установилась жара – всю неделю 100 градусов.
Каждую ночь происходило пьянство, а с раннего утра и каждый день – Булыжник и невозможность всего.
Некоторые парни носили африканские шлемы от солнца и темные очки, а я – я был примерно одинаков, дождь ли, солнце: в драной одежде, а башмаки настолько древние, что гвозди постоянно впивались мне в подошвы. В ботинки я подкладывал кусочки картона. Но помогало это лишь временно – скоро гвозди снова вгрызались мне в пятки.
