Дороже самой жизни (сборник) - Манро Элис

Они идут и по дороге не встречают ни души.

Скоро они оказываются на главной улице, всего в квартале от клиники. При виде клиники спокойствие Нэнси куда-то пропадает — она сначала не знает почему, но вскоре догадывается. Вид здания вызывает у нее абсурдное, но тревожащее опасение. Что, если фамилия нужного доктора — та, которую она якобы не могла найти, все это время была на двери? Нэнси ускоряет шаг и чувствует, что ее трясет, но потом острым взглядом различает на двери все те же две бесполезные фамилии.

Она притворяется, что ее торопливость вызвана желанием поглядеть на выставленные в витрине товары — куклы с фарфоровыми головами, древние коньки, ночные вазы и уже продранные лоскутные одеяла.

— Печально, — говорит она.

Он ее не слушает. Он говорит, что ему только что пришла в голову мысль.

— Этот врач…

— Да?

— Я вот подумал: может, он связан с «домом»?

Они снова шагают; проходят мимо двух молодых людей, сидящих прямо на асфальте. У одного из них вытянуты ноги, так что Нэнси со спутником вынуждены его обойти. Ее спутник не обращает внимания на молодых людей, но понизил голос.

— С «домом»? — повторяет она.

— Если вы ехали со стороны шоссе, то вы его не видели. Но если поедете из города в сторону озера, то он будет по дороге. Не больше полумили от городской черты. Проедете кучу гравия с южной стороны дороги, а дом будет чуть дальше по другой стороне. Не знаю, есть ли у них постоянно работающий врач, но вполне возможно, что есть.

— Вполне возможно, что есть, — говорит она.

Только бы он не подумал, что она нарочно эхом повторяет его последние слова в порядке глупой шутки. Честно говоря, ей хотелось бы продлить их разговор, даже с помощью шуток.

Но тут перед ней воздвигается очередная проблема — нужно вспомнить, куда она дела ключи. Ей часто приходится мучительно вспоминать это, прежде чем сесть в машину. Она постоянно беспокоится, что заперла их в машине или где-то уронила. Она чувствует приближение знакомой надоедливой паники. Но тут ключи обнаруживаются у нее в кармане.

— Стоит попробовать, — говорит мужчина, и она соглашается.

— Там достаточно места, чтобы свернуть с дороги и подойти посмотреть. Если доктор постоянно работает там, ему незачем держать кабинет в городе. Или ей. Незачем.

Такое ощущение, что ему тоже не хочется с ней расставаться.

— Большое вам спасибо!

— Я просто подумал, вдруг это то, что вам надо.

Пока она садится в машину, он придерживает перед ней дверцу, потом захлопывает, ждет, пока она не развернется в нужную сторону, и машет ей вслед.

На ходу она еще раз мельком видит его в зеркало заднего обзора. Он склонился над двумя молодыми людьми, которые сидят на асфальте, привалившись спиной к стенке магазина. Только что он их подчеркнуто игнорировал, и странно, что теперь он разговаривает с ними.

Может быть, хочет что-то прокомментировать или посмеяться над тем, какая она нелепая, какая у нее каша в голове. Или просто над ее возрастом. Даже такой добрый человек нашел в ней изъян.

До этого она хотела на обратном пути проехать через деревню, чтобы снова поблагодарить его и сообщить, нашла ли она нужного врача. Может, просто притормозить машину и со смехом окликнуть его из окна.

Но теперь она думает, что проедет берегом озера, — она не хочет больше видеть этого человека.

Забыли про него. Вот куча гравия — теперь надо быть внимательной.

Все точно как он говорил. Указатель на дороге. «Резиденция „Озерный вид“». И действительно, от дома видно озеро — тонкой синей нитью у горизонта.

Большая парковка. Длинное крыло, в котором, похоже, располагаются отдельные квартиры или как минимум просторные комнаты, при каждой — отдельный маленький садик, где можно посидеть. Садики закрывает высокая ограда из деревянной решетки — то ли для создания приватного пространства, то ли для безопасности. Сейчас, насколько видит Нэнси, в садиках никого нет.

Конечно, и не должно быть. В подобных учреждениях ложатся спать рано.

Ей нравится эта решетчатая изгородь. Видно, что к обустройству подошли с душой. В последнее время общественные учреждения меняются почти так же сильно, как частные дома. Беспощадно унылый стиль — единственный, который был разрешен в пору ее юности, — уходит в прошлое. Здание, перед которым она сейчас ставит машину, увенчано блестящим куполом — он придает дому гостеприимный вид, создает ощущение жизнерадостного изобилия. Наверно, кое-кто счел бы его фальшивым, но, по ее мнению, это как раз то, что нужно. Все это стекло, наверно, подбадривает здешних стариков — а может, в этом доме живут не только старики, но и люди с каким-нибудь расстройством.

Подходя к двери, Нэнси взглядом ищет кнопку или шнурок звонка. Но это не нужно — дверь открывается сама. Нэнси оказывается в вестибюле — здесь ощущение простора, высоты потолка, синий блеск стекла еще сильнее. Пол выложен серебристой плиткой, по какой обожают кататься дети, и Нэнси на миг представляет себе, как здешние пациенты раскатывают по ней забавы ради, и у нее становится легко на душе. Конечно, пол на самом деле не может быть таким скользким — если люди начнут ломать себе шею, это никуда не годится.

— Я сама не рискнула попробовать, — кокетливо произносит она, обращаясь к кому-то внутри своей головы, вероятно к мужу. — Решила, что не стоит. Правда ведь? Рядом в любой момент мог оказаться врач — тот самый, которому предстоит оценивать мою душевную устойчивость. И что бы он подумал?

Но пока что никакого врача не видно.

Но здесь и не должно быть никакого врача. Врачи не сидят просто так за конторкой, ожидая — вдруг появится пациент.

Кроме того, она даже не на консультацию приехала. Ей придется заново объяснять, что она просто хотела уточнить место и время завтрашнего приема, на который она записана. Она уже устала от этих объяснений.

В вестибюле стоит письменный стол — плавных, скругленных очертаний, высотой примерно до пояса; темные панели похожи на красное дерево, но, скорее всего, это имитация. Сейчас за столом никого нет. Ну да, ведь рабочий день уже закончился. Нэнси ищет звонок, чтобы позвать кого-нибудь, но не находит. Потом она смотрит, нет ли в вестибюле списка врачей или фамилии главврача. Тоже нет. В таком месте должна быть возможность кого-нибудь вызвать, даже ночью. Кто-нибудь должен дежурить.

На письменном столе нет никаких следов того, что за ним работают люди. Ни стопок бумаг, ни компьютера, ни телефона, ни разноцветных кнопок селектора. Конечно, заглянуть по ту сторону стола Нэнси не удается, — может быть, там есть какие-то не видные ей отсюда отделения или запертые на замок отсеки. Кнопки, которые секретарша могла бы нажать, а она, Нэнси, не может.

Она пока оставляет стол в покое и начинает осматривать помещение, в котором оказалась. Оно имеет форму шестиугольника, а по сторонам расположены двери. Их четыре — одна большая, через которую падает свет и входят посетители, другая — официального вида дверь позади письменного стола, как бы говорящая «Посторонним вход воспрещен», и две одинаковые, друг против друга, видимо ведущие в два крыла, в коридоры и комнаты, где живут обитатели учреждения. У каждой двери в верхней части есть окошко, и стекло в них вроде бы достаточно прозрачное, чтобы через него заглянуть.

Она подходит к одной из этих двух — может быть, открытых — дверей и стучит, потом пробует повернуть ручку, но та не поддается. Заперто. В окошечко на двери тоже ничего толком не видно. Вблизи стекло оказывается волнистым и все искажает.

В двери напротив обнаруживается та же проблема с ручкой и стеклом.

Стук ее собственных туфель по полу, предательски волнистое стекло и бесполезность отполированных ручек расстраивают Нэнси гораздо сильней, чем она готова признать.

Но она не сдается. Она снова пробует открыть двери одну за другой, в том же порядке, но на этот раз трясет ручки изо всех сил и кричит: «Есть тут кто?» — голосом, который сначала звучит нелепо и банально, потом расстроенно, и в нем не слышно даже нотки надежды.