Ты кем себя воображаешь? - Манро Элис

Она не забывала Тома. Он писал ей, она ему. Без этой связи Роза казалась бы себе неопределенной, жалкой; ниточка, протянутая к мужчине, якорем держала на месте ее новую жизнь. Какое-то время казалось, что им улыбнулась удача. В Калгари устраивалась конференция, посвященная роли радио в сельской жизни, или что-то в этом роде, и радиостанция собиралась послать Розу. Без каких-либо интриг и замыслов с ее стороны. Она и Том ликовали и дурачились по телефону. Роза попросила молодую учительницу, живущую на том же этаже, перебраться к ней в квартиру и присмотреть за Анной. Девушка с радостью согласилась: ко второй учительнице, с которой она делила квартиру, приехал парень, и в квартире стало тесновато. Роза снова пошла в магазин, где когда-то купила покрывало и горшки. Теперь она приобрела ночную рубашку вроде кафтана с узорами из птиц, расцветкой как драгоценные камни. Это одеяние напомнило ей сказку про императора и соловья. Она подкрасила волосы. Она должна была проехать шестьдесят миль автобусом, а потом лететь самолетом. Час страха в обмен на лишнее время в Калгари. Сотрудники редакции с наслаждением пугали ее, рассказывая, как маленькие самолетики взмывают из горного аэропорта почти вертикально вверх, а потом летят, подскакивая и трясясь, над всеми Скалистыми горами. Роза думала, что умереть так — разбиться в горах, летя на свидание с Томом, — было бы неправильно. Эти мысли не оставляли ее, несмотря на лихорадочное желание его увидеть. Умереть из-за стремления к столь легкомысленной цели было бы как-то нехорошо. Розе казалось, что рисковать так — это предательство: не по отношению к Анне, безусловно, не по отношению к Патрику, но, возможно, по отношению к ней самой. Но именно потому, что путешествие было легкомысленным, оно казалось ей не вполне настоящим, и она верила, что не погибнет.

Она была в таком приподнятом настроении, что без конца играла с Анной в китайские шашки. И в «Извините», и в любую другую игру по желанию Анны. В ночь перед отъездом Розы — такси было заказано на половину шестого утра — они играли в китайские шашки, и Анна вдруг сказала: «Ой, я совсем ничего не вижу с этими синими» — и скрючилась над доской, собираясь заплакать. Она никогда не плакала из-за игры. Роза пощупала ей лоб и потащила, несмотря на жалобы, в кровать. У Анны была температура сто два градуса [9]. Было уже поздно звонить Тому на работу, а домой, конечно, и вовсе немыслимо. Роза позвонила в таксомоторную компанию и в аэропорт — отменить билет. Даже если утром Анне будет лучше, Роза не сможет поехать. Она пошла и сказала об этом девушке, которая согласилась посидеть с Анной, а потом позвонила в Калгари организатору конференции.

— О боже! — сказал он. — Ох уж эти детишки!

Утром Анна сидела завернутая в одеяло и смотрела мультики, а Роза позвонила Тому на работу.

— Ты приехала! — обрадовался он. — Где же ты?

И ей пришлось объяснять.

Анна все кашляла, температура у нее то поднималась, то падала. Роза пыталась сделать так, чтобы в квартире было потеплее, возилась с термостатом, слила воду из батарей, позвонила в управляющую домом контору и оставила сообщение домовладельцу. Он не ответил. Назавтра в семь утра Роза позвонила к нему домой, сообщила, что у ее ребенка бронхит (возможно, на тот момент она сама в это верила, но в конце концов такой диагноз не подтвердился), и поставила владельца в известность, что у него есть ровно час, чтобы разобраться с отоплением в ее квартире, иначе она позвонит в газету, прополощет его по радио, подаст на него в суд, найдет нужные ходы. Он пришел тут же, со страдальческим лицом (несчастный бедняк пытается свести концы с концами, а его травят всякие истерички), что-то сделал с термостатом в коридоре, и батареи стали нагреваться. Соседки-учительницы сказали Розе, что он до этого что-то нахимичил с термостатом, чтобы меньше тратить на отопление, и никогда раньше не поддавался на протесты. Роза была очень горда — она чувствовала себя неукротимой матерью из трущоб, которая, вопя и сквернословя, бьется за своего ребенка. Она забыла, что матери из трущоб редко бывают неукротимыми: они слишком пришиблены и задерганы жизнью. Нет, это ее уверенность, характерная для среднего класса, ее твердое ожидание справедливости придали ей такую силу, такое умение унизить противника; именно это его сломило.

Через два дня ей пришлось выйти на работу. Анне стало лучше, но Роза все время беспокоилась. Она даже кофе не могла пить — в горле стоял тревожный ком. С Анной ничего не случилось, она принимала микстуру от кашля и рисовала цветными карандашами, сидя в кровати. Когда мать вернулась с работы, Анна рассказала ей целую историю. Про принцесс.

Там была белая принцесса, она ходила в свадебном платье и жемчугах. Ее домашними животными были лебеди, ягнята и белые медведи, а в саду у нее росли белые лилии и белые нарциссы. Она ела картофельное пюре, сливочное мороженое, кокосовую стружку и меренгу с верхней части торта. Еще была розовая принцесса, она растила в саду розы, питалась клубникой и водила на поводке фламинго (Анна описала этих птиц, но забыла, как они называются). Синяя принцесса довольствовалась виноградом и чернилами. Коричневая же принцесса хотя и одевалась унылей всех, зато ела все самое вкусное: жареное мясо с подливой и шоколадный торт с шоколадной же глазурью, а также шоколадное мороженое с соусом из шоколадной помадки. А что было у нее в саду?

— Какашки, — ответила Анна. — По всему саду!

На этот раз Том и Роза уже избегали открыто упоминать о своем разочаровании. Они стали чуть сдержанней в переписке — возможно, подозревая, что судьба их разводит. Они писали друг другу нежно, осторожно, остроумно, почти что так, будто последней неудачи не случилось.

В марте он позвонил и сказал, что его жена с детьми уезжает в Англию. Он собирался к ним присоединиться, но позже, через десять дней. «Значит, у нас будет целых десять дней!» — вскричала Роза, старательно забывая про его последующее долгое отсутствие (он собирался пробыть в Англии до конца лета). Оказалось, что у них все-таки не десять дней, а несколько меньше, потому что по дороге в Англию он должен заехать в город Мэдисон, штат Висконсин. «Но ты обязательно должен приехать сюда, — сказала Роза, проглотив разочарование. — Сколько ты сможешь пробыть? Неделю?» Она уже представляла себе долгие завтраки в лучах утреннего солнца. Она видела себя в соловьино-императорском халате. Она будет подавать на стол фильтрованный кофе (надо купить кофейник с фильтром!) и то хорошее горькое варенье из апельсиновых корочек. Роза напрочь забыла о том, что по утрам работает на станции.

Том сказал, что пока не знает, — к ним приезжает его мать, чтобы помочь Памеле и детям со сборами и отъездом, и он не может просто так ее бросить. На самом деле будет гораздо лучше, если Роза приедет к нему в Калгари.

Тут он вдруг очень обрадовался и сказал, что они поедут в Банфф. Можно провести там три-четыре дня. Роза ведь сможет отпроситься на работе? Можно поехать на длинные выходные. Роза спросила, не будет ли у него проблем в Банффе — вдруг он наткнется на каких-нибудь знакомых. Нет-нет, сказал он, все будет хорошо. Роза, однако, радовалась не так уж сильно — тогда в Виктории ей не очень понравилось жить с ним в гостинице. Он спустился в вестибюль, чтобы купить газету, и позвонил в их номер, чтобы убедиться, что у нее хватит ума не брать трубку. Ума у нее хватило, но этот маневр ее расстроил. Но все равно она сказала «замечательно, чудесно», и они схватились за календари — каждый на своем конце телефонной линии, — чтобы выбрать даты. Можно было использовать выходные — Розе причитались одни свободные выходные. И наверно, ей удастся захватить пятницу и хотя бы часть понедельника. Самые необходимые дела сделает Дороти. Дороти задолжала ей немного рабочего времени. Роза ее заменяла, когда она летала в Сиэтл и застряла там из-за тумана. Розе пришлось целый час торчать в эфире, читая советы домохозяйкам и рецепты, совершенно бесполезные на ее взгляд.