Жизнь Пи - Мартел Янн

Я все смотрел и смотрел — до тех пор, пока в городе не погасли все огни.

С борта «Цимцума» я видал только дельфинов. Мне всегда казалось, что Тихий океан — огромная необитаемая водная пустыня, где лишь местами попадается рыба, и то редко. Потом я узнал, что сухогрузы гораздо быстрее рыб. И разглядеть морских животных с борта корабля так же невозможно, как лесных обитателей из окна мчащегося по шоссе автомобиля. А дельфины плавают очень быстро, да и порезвиться возле лодок и кораблей они не прочь — совсем как собаки, когда пытаются догнать машину: они бегут за ней и бегут, до полного изнеможения. Так что если вам захочется посмотреть на лесную живность, ступайте в лес пешком — и никакой суеты. То же самое и в море. Чтобы разглядеть несметные богатства его глубин, по нему нужно, так сказать, пройтись неспешным шагом.

Я улегся на бок. Впервые за пять дней у меня возникло некоторое ощущение покоя. Ко мне вновь вернулась надежда, — а сколько труда я на это положил! — хоть и слабая, но вполне заслуженная и совершенно оправданная. И я уснул.

Глава 60

Среди ночи я вдруг проснулся. Приподнял край навеса и огляделся. В чистейшем небе сияла четким полумесяцем луна. Звезды сверкали так ярко, что было бы глупо назвать ночь непроглядно темной. Безмятежное море утопало в слабом мерцающем свете, озарявшем простиравшуюся вокруг черноту зыбкими серебристыми отблесками. И в этом свечении все смешалось: и небо — надо мной — и море — подо мной. Меня охватили волнение и страх. Я чувствовал себя мудрецом Маркандеей, который выбрался из чрева спящего Вишну и узрел вселенную и все сущее в ней. Но мудрец даже испугаться не успел, как Вишну проснулся и снова его проглотил. Первый раз я заметил — как буду неизменно замечать это потом, во время страданий, между приступами мучительной боли, — что страдаю я на великой сцене. Я увидел свои муки такими как есть — преходящими и никчемными, — и это меня успокоило. Я понял — страдания мои ничего не стоят. И смирился с этим. Так оно и было. (Только при свете дня душа моя зароптала: «Да нет же! Нет! Мучения мои стоят многого. Я хочу жить! Так, чтобы жизнь моя слилась с жизнью вселенной. Жизнь — всего лишь глазок, узкий проход в бесконечность, и как же мне не цепляться за это короткое, призрачное видение? Этот глазок — все, что у меня есть!») Пролепетав что-то из мусульманской молитвы, я снова уснул.

Глава 61

К утру я лишь подмок, зато набрался сил. Это было поразительно, если учесть, сколько тягот пришлось мне пережить за последние несколько дней и как мало я ел все это время.

День был чудесный. И я решил заняться рыбной ловлей — первый раз в жизни. После завтрака из трех галет и воды из жестянки я стал читать, что про это сказано в инструкции по спасению. Первая незадача: наживка. Я призадумался. В шлюпке еще сохранились звериные останки, но красть добычу у тигра из-под носа — нет уж, увольте. Поди растолкуй тигру, что с его стороны это своего рода вклад, за который ему воздастся сполна. Тогда я решил пожертвовать своим ботинком. У меня остался только один левый. Другой я потерял во время кораблекрушения.

Я осторожно забрался в шлюпку и достал из ящика один из рыболовных комплектов, нож и ведро для будущего улова. Ричард Паркер полеживал на боку. Когда я выбрался на нос, он только шевельнул хвостом, а головой даже не повел. Я оттолкнул плот подальше. Прикрепил крючок к поводку, а поводок — к леске. И привязал к ней несколько грузил. Я выбрал три, по форме похожие на торпеды. Потом снял ботинок и разрезал его на куски. Еще та работенка: уж больно жесткая была кожа. Я аккуратно насадил кусок кожи на крючок — так, чтобы его кончик не торчал наружу. И опустил лесу поглубже. Рыбы вчера было столько, что я надеялся на легкую добычу.

Но просчитался. Башмак исчезал кусок за куском, леска то и дело подергивалась, рыба знай себе поклевывала наживку — а на крючке всякий раз было пусто, и так до тех пор, пока я не извел весь ботинок и у меня ничего не осталось, кроме резиновой подошвы да шнурка. После того как шнурок, хоть и похожий на червя, не оправдал моих надежд, я сгоряча решил пустить в ход последнее средство — всю подошву целиком. Но из этого тоже ничего не вышло. Я почувствовал легкое многообещающее подергивание — но леса тут же ослабла. Все, что я вытащил, так это голую леску. Без наживки, без крючка и без грузил.

Я здорово огорчился. Хотя про запас у меня были в наборе и крючки, и поводки, и грузила, а кроме того — еще один полный комплект рыболовных снастей. Да и потом, рыбачил я не для себя. Съестных припасов у меня было сколько угодно.

Но внутренний голос — тот самый, к которому мы так не хотим прислушиваться, — отчитывал меня безжалостно: «За глупость приходится расплачиваться. В другой раз будь поосторожней да поумней».

Ближе к полудню появилась вторая черепаха. Она подплыла прямо к плоту. И могла бы запросто тяпнуть меня за зад, если б захотела. Как только она отвернулась, я было схватил ее за плавник, но в ужасе отдернул руку, едва к нему прикоснулся. И черепаха уплыла.

Все тот же внутренний голос, распекавший меня за безуспешную рыбалку, снова принялся выговаривать: «Чем теперь будешь кормить своего тигра? Или считаешь, ему надолго хватит трех звериных туш? Может, тебе напомнить — тигры не падальщики? Впрочем, когда приспичит, он и от мертвечины не станет воротить нос. Но, думаешь, перед тем как позариться на разбухший, насквозь прогнивший труп зебры, он не захочет полакомиться свеженьким индийским мальчишкой, до которого можно доплыть в два гребка? А как у нас с водой? Сам знаешь, тигры жажду долго не выносят. Или забыл, как несет у него из пасти? Тихий ужас. Не к добру это. Или думаешь, он в охотку вылакает всю воду в океане и, утолив жажду, отпустит тебя в Америку посуху? И как только эти сундарбанские тигры умудряются избавляться от излишков соли в организме — просто диво. Наверно, в своих мангровых болотах научились. Но и эти возможности у них не безграничны. Говорят же, что тигр, пресытившийся соленой водой, превращается в людоеда. А вот и он. Легок на помине. Ишь, зевает. Ну и пасть — бездонная розовая пещера. Только глянь на эти желтые сталактиты да сталагмиты — сущие громадины. Может, тебе повезет — и ты угодишь туда прямо сегодня».

Ричард Паркер спрятал язык, размером и цветом похожий на резиновую грелку, закрыл пасть. И сглотнул.

Весь остаток дня я корил себя безжалостно. И старался держаться подальше от шлюпки. Но, несмотря на мои горькие предчувствия, Ричард Паркер был совершенно спокоен. Дождевой воды у него была целая прорва, да и от голода он, судя по всему, не страдал. Зато какие только звуки, свои — тигриные, он не издавал: и рычал, и стонал, да так, что мне становилось не по себе. Задача казалась неразрешимой: чтобы рыбачить, нужна наживка, а наживку можно раздобыть, только поймав рыбу. Что же делать? Ловить на палец ноги? Или, может, отрезать себе ухо?

Решение пришло поздним вечером, и самым неожиданным образом. Я подтянул плот к шлюпке. Больше того: я забрался в нее и принялся шарить в ящике, лихорадочно размышляя, как буду спасать свою жизнь. Плот я привязал так, чтобы он находился футах в шести от шлюпки. Я думал, что смогу допрыгнуть до него и, дернув за слабый узел, ускользну от Ричарда Паркера. Пойти на такой риск пришлось от отчаяния.

Не найдя подходящей наживки и не придумав, чем бы ее заменить, я сел, опустив руки, — и тут заметил, что оказался как раз под его пристальным взглядом. Он сидел на другом конце шлюпки, должно быть, возле зебры, повернувшись ко мне, — сидел и как будто ждал, чтобы я обратил на него внимание. Почему я даже не услышал, как он пошевелился? С чего это я взял, что смогу обвести его вокруг пальца? Вдруг меня что-то больно шлепнуло по щеке. Я вскрикнул и зажмурился. Похоже, он со своей кошачьей прытью сиганул через всю шлюпку и напал. Сейчас разорвет мне когтями лицо — такой вот жуткой смертью мне суждено умереть. Боль была до того сильная, что ничего другого я уже не чувствовал. Благословен будь шок! Благословенно будь в нас то, что избавляет от ощущения боли и скорби! В самом сердце жизни сокрыт предохранитель. Я проговорил: «Ну же, Ричард Паркер, давай, прикончи меня. Только, пожалуйста, побыстрей. Предохранитель долго не выдержит».