Жизнь Пи - Мартел Янн

План Номер Два: Усыпить Его Шестью Шприцами Морфина. Только как они на него подействуют — вот вопрос. Хватит ли такой дозы, чтобы свалить его замертво? Да и как я смогу вколоть ему этот самый морфин? Допустим, как-нибудь подсижу, как когда-то было с его матерью, но хватит ли мне времени, чтобы всадить ему шесть шприцев подряд? Вряд ли. Единственное, что успею, так это раз ткнуть его иглой, а он за это одним Ударом снесет мне голову с плеч.

План Номер Три: Напасть на Него со Всеми Подручными Средствами. Смешно. Я же не Тарзан, А тщедушный слабак, и к тому же совсем не кровожадный. В Индии на тигров охотятся с громадных слонов, да с крупнокалиберными винтовками. Ну а мне-то как быть? Пальнуть ему в морду из сигнальной ракетницы? Или наброситься с топориком в каждой руке и с ножом в зубах? Или, может, до смерти истыкать прямыми и кривыми швейными иголками? Если я хотя бы разок его уколю, это уже подвиг. А он в отместку разорвет меня на части, на жалкие, мелкие кусочки. Тем более что самый опасный — не здоровый зверь, а раненый.

План Номер Четыре: Придушить Его, Благо линь под рукой. Если я перекину его с носа на корму и наброшу ему на шею петлю, то успею затянуть ее до того, как он меня сцапает. Прорываясь ко мне, он сам же себя и задушит. Великолепный план — только для самоубийцы.

План Номер Пять: Отравить Его, Спалить Заживо, Убить Током. Но как? И чем?

План Номер Шесть: Взять Измором. Единственное, что мне нужно, так это привести в действие безжалостные законы природы, пустив все на самотек, — и я спасен. Даже пыжиться не надо — сиди и жди, пока он не ослабнет и не издохнет. Припасов у меня не на один месяц. А у него? Жалкая дохлятина, да и та вот-вот протухнет. И что потом? Хуже того: что он будет пить? Ну, несколько недель без еды еще протянет, а вот без воды — ни за что, как и любой зверь.

В моей душе забрезжил слабый лучик надежды, точно свеча в ночи. У меня родился план, и неплохой. Остается только самому не пропасть до того, как он осуществится.

Глава 55

Наступил рассвет, но легче от этого не стало. Теперь, когда тьма рассеялась, я воочию увидел то, что прежде только ощущал: как из поднебесной выси мне на голову обрушивается сплошная пелена дождя, а волны, одна за другой, нещадно колошматят меня со всех сторон.

А я все сидел и ждал, уставившись в одну точку, то дрожа, то цепенея, одной рукой придерживая дождесборник, а другой цепляясь за плот.

Чуть погодя дождь перестал, причем так внезапно, что наступившая вслед за тем тишина казалась и впрямь мертвой. Небо расчистилось, а вместе с тучами как будто исчезли и волны. Все разом изменилось до неузнаваемости, словно меня вдруг перенесли из одной страны в совершенно другую. В самом деле, океан было не узнать. Вскоре в небе осталось только солнце, и похожая на глянцевую кожу морская гладь засверкала мириадами зеркальных бликов.

Я был до того разбит, измотан и обессилен, что даже не мог поблагодарить судьбу, что она оставила меня в живых. Мысленно я все твердил, как мантру: «План Номер Шесть, План Номер Шесть, План Номер Шесть», — и мне немного полегчало, хотя в чем, собственно, заключался этот самый План Номер Шесть, вспомнить не мог, хоть тресни. Тепло мало-помалу проникло в каждую клетку моего тела. Я сложил дождесборник. Закутался в одеяло, свернулся калачиком, так, чтобы меня не залило ни с какого боку. И уснул. Не знаю, как долго я проспал. Проснулся где-то около полудня; стало совсем жарко. Одеяло почти высохло. Сон был хоть и короткий, зато глубокий. Я оперся на локоть и приподнялся.

Вокруг меня простиралась бескрайняя ровная ширь — бесконечная синева. Даже глазу не за что зацепиться. Один только вид неоглядной водной пустыни меня сразил, словно ударом в солнечное сплетение. И я завалился на спину, едва дыша. Какой же он жалкий — мой плотик. Всего ничего: несколько палок да кусков пробки, перевязанных веревкой. Вода хлещет через все щели. Глубина под ним такая, что и у орла голова закружится. А шлюпка — только поглядите! Не крепче ореховой скорлупы. Держится на плаву разве что на честном слове — как пальцы за выступ скалы. Собственный же вес и утянет ее на дно — это лишь вопрос времени.

А вот и мой собрат по несчастью. Навис над планширем и глядит на меня во все глаза. Нежданное появление тигра испугает где угодно, а здесь и подавно. Своим ярко-рыже-полосатым окрасом он резко выделялся на мертвенно-белом фоне шлюпки, и этот резкий контраст буквально завораживал. Я снова сжался в комок. Каким бы безбрежным ни был простиравшийся вокруг нас Тихий океан, он вдруг сузился до размеров рва, не огороженного ни решетками, ни стенами.

«План Номер Шесть, План Номер Шесть, План Номер Шесть», — забил тревогу мой мозг. Но что такое План Номер Шесть? Ах, ну да. Борьба на измор. Игра в кто-кого-пересидит. Палец-о-палец-не-ударь. Все — на самотек. Безжалостные законы природы. Неумолимый ход времени при жесткой экономии припасов. Таков План Номер Шесть.

Тут меня будто гневно окликнули: «Дурак, идиот! Кретин бестолковый! Обезьяна безмозглая! Хуже твоего Плана Номер Шесть ничего не придумаешь. Это сейчас Ричард Паркер боится моря. Оно же чуть не стало его могилой. Но когда он обезумеет от жажды и голода, то одолеет страх и сделает все, чтобы утолить свой кровожадный инстинкт. Он обратит этот ров в мостик. И проплывет любое расстояние, лишь бы добраться до плота и сцапать вожделенную добычу. А что до воды, разве ты забыл, что сундарбанские тигры пьют и соленую воду? Так неужели ты думаешь, будто протянешь дольше, чем выдержат его почки? Попомни, затеешь борьбу на измор — проиграешь! И погибнешь! ПОНЯТНО?»

Глава 56

Теперь несколько слов о страхе. Он — единственно настоящий враг жизни. Только страх может победить жизнь. Он — хитроумный, коварный противник, уж я-то знаю. Ему неведомы приличия, законы и традиции, он беспощаден. Страх выискивает у вас самое слабое место — и находит его точно и легко. А зарождается он всегда в сознании. Только что вы спокойны, владеете собой и чувствуете себя счастливым. Но вот страх, в виде ничтожного сомнения, точно шпион, закрадывается в ваше сознание. Сомнение порождает недоверие — и оно пытается прогнать прочь сомнение. Но недоверие сродни слабо вооруженному пехотинцу. Так что сомнение одолевает его без особого труда. И вот вас уже охватывает тревога. На вашу сторону встает разум. И вы снова обретаете уверенность в себе. Разум сполна вооружен самыми современными военными технологиями. Но к вашему удивлению, невзирая на тактическое превосходство и число былых безоговорочных побед, разум терпит поражение. Вы чувствуете, как теряете силы и твердость духа. Тогда-то тревога и перерастает в страх.

Вслед за тем страх овладевает всем вашим телом — а это уже сигнал, что с вами далеко не все в порядке. Дыхание превращается в птицу, взмахнувшую крыльями и улетевшую прочь, живот — в змеиное гнездо. Язык падает замертво, как опоссум, а зубы начинают отбивать дробь, как ретивые скакуны. Уши глохнут. Мышцы дрожат, точно в лихорадке, колени ходят ходуном, словно в пляске. Сердце разрывается, сфинктер расслабляется. То же самое и с остальными частями тела. Каждая клеточка так или иначе распадается. Только глаза не сдают. Они-то ощущают страх лучше всего.

И вот вы уже принимаете опрометчивые решения. Отвергаете последних своих союзников — надежду и веру. И в этом — залог вашей гибели. Страх, сводящийся, по сути, к обычному впечатлению, побеждает.

Это трудно описать словами. Однако страх, настоящий страх, тот, который потрясает до самого основания, подкрадываясь к вам, когда вы встречаетесь лицом к лицу со смертью, укореняется в вашей памяти, как гангрена: он стремится поразить все, даже слова, которыми вы пытаетесь его выразить. Вот почему страх так трудно описать. Вам приходится изрядно потрудиться, чтобы объяснить его понятными словами. Но если вам это не удастся, если страх превратится в безмолвный мрак, которого вы избегаете или стараетесь забыть, то он будет терзать вас и дальше, поскольку вы так и не сокрушили врага, уже раз одержавшего над вами победу.