Паноптикум - Хоффман Элис

Эдди знал, что Ясновидящий избегает рукопожатий, боясь подцепить какую-нибудь болезнь, что было вполне разумно с его стороны: многие из его клиентов-иммигрантов обитали в многоквартирных домах, где процветали корь и туберкулез. Поэтому Эдди уселся прямо в одно из темно-бордовых кресел, обитых телячьей кожей с помощью медных гвоздей.

На стоявшем отдельно длинном дубовом столе лежали пачки искусно изготовленных еврейских брачных актов, которые были украшены индивидуальным узором из золотых листьев и написанными акварелью библейскими сценами. После заключения брака Хочман ставил на акте свою изящную подпись, поскольку имел право проводить бракосочетания, хотя не был ни раввином, ни государственным чиновником. Он не устанавливал никакой платы за эту церемонию, однако намекал новобрачным, что чем больше будет их пожертвование Залу любви, тем более счастливым будет их брак.

Хочман опустился в кресло за письменным столом и предложил Эдди сигару.

– Ты больше не фотографируешь на свадьбах? Я слышал, ты устраивал там сцены, и тебя перестали приглашать.

– Это не мой профиль. Поэтому я бросил это дело.

– Ты еще много чего бросил, говорят.

Эдди пожал плечами. Его отступничество не было секретом в этом старом районе. По дороге на Шериф-стрит ему встретился старик в широкополой черной шляпе – возможно, из той же синагоги, что и его отец, – который при виде Эдди плюнул на землю. В ортодоксальных еврейских кругах сын, не оказывающий должного уважения отцу и своему народу, был недостоин даже презрения.

– Жаль старого Леви, – сказал Хочман, пододвигая к Эдди серебряную зажигалку. – Он был хороший фотограф. И хороший человек.

Раскурив сигару, Эдди закашлялся точно так же позорно, как несколько лет назад, когда впервые удостоился подобной чести от своего работодателя. Тогда ему удалось провести очень удачную операцию по розыску одного из сбежавших женихов, и Хочман пригласил его в свой кабинет, чем можно было впоследствии хвастать перед другими мальчишками. Эдди в тот раз был удивлен оборотом, который принял их разговор. Хочман спросил, что он думает о любви после того, как проработал у него некоторое время. «Чушь все это», – ответил Эдди. «А ты разве не видишь, какая это мощная сила, как она управляет жизнью людей?» – спросил Ясновидящий. «Да нет, я вижу только мучения, и больше ничего». – «В таком случае, сынок, – обронил Хочман, – ты, возможно, не так умен, как я думал».

Когда Эдди закашлялся, Хочман усмехнулся.

– Так и не научился курить сигары.

Хочман всегда стремился взять верх над другими, подчеркивая их слабости и недостатки. При этом они становились более покладистыми в делах.

– Увы, нет, – ответил Эдди, пристраивая сигару в красивой бронзовой пепельнице – по-видимому, подарке одной из благодарных клиенток.

– Тиффани, – заметил Хочман с гордостью.

Эдди пожал плечами.

– Для меня это такая же пепельница, как любая другая.

Хочман откинулся в кресле. Раньше Эдди не замечал, что кресло его босса вдвое больше того, что стояло напротив. Очевидно, таким образом Хочман хотел подчеркнуть свое превосходство.

– Ты тогда сбежал, даже не поставив меня в известность. Я от тебя такого не ожидал.

– Наверняка вы легко нашли мне замену. Мы же были все одинаковы для вас, разве не так? Что тот сыщик, что этот.

– Я дал тебе возможность продвинуться в жизни. Работая на меня, ты лучше питался, лучше одевался, вообще жил лучше. Ты не можешь этого отрицать. И, что не менее важно, ты получал ценные уроки, познавал жизнь, как и все мои мальчики.

– Я узнал только, что люди избегают ответственности, предают друг друга и ни во что друг друга не ставят. Вы этот урок хотели нам преподать?

– Вовсе нет. – Хотя Хочман постарел, он по-прежнему выглядел внушительно со своей крупной львиной головой и гривой седых волос. Говорили, что он пудрит их каждое утро. – Возможно, тебе наплевать, но «Таймс», «Геральд» и «Трибьюн» все еще обращаются ко мне, когда им надо решить какую-нибудь трудную загадку. И до сих пор пишут о том, как успешно я действовал в том случае с мальчиком под Бруклинским мостом, которого они не могли найти.

Тут уж Эдди был задет за живое.

– Это я нашел мальчика.

– Ты нашел его, Иезекиль, но загадку ты не разрешил. Ты знаешь, что он был убит?

Кровь бросилась Эдди в лицо. Ему не хотелось вспоминать тот вечер, но что он видел, то видел.

– Он замерз, – сказал он, наклонившись вперед вместе со стулом. – Все, знавшие его, говорили, что у него была привычка бродить по ночам. Он умер от холода.

– А ты не подумал, чего ради он стал бы залезать в эту трубу в такой мороз? Он что, был совсем безмозглым? Надо проникнуться симпатией к человеку, чтобы понять ситуацию. Ты должен был влезть в его шкуру. Мать Луиса – так звали этого мальчика, если ты помнишь, – взяла жильца, русского, который пил и буйствовал. Он бил мальчика, а тот был слишком напуган, чтобы пожаловаться матери. Им нужны были деньги, и Луис, я уверен, считал, что без того, что они получают от жильца, они умрут от голода. Этот русский, я думаю, расписал мальчишке в красках, что он сделает с его матерью, если он расскажет ей правду. В тот вечер он дошел в своем буйстве до крайности. Он завернул тело Луиса в одеяло, отнес к реке и оставил под мостом. Мать сказала, что это одеяло из их дома. Она предположила, что мальчик сам взял одеяло с собой, но мне это представляется крайне маловероятным. Мальчишка, который любит бродить по ночам, не таскает с собой одеяло. Он хочет быть свободным, одеяло ему только мешает. Ты, наверное, не заметил кровоподтеки у него на шее. Они-то и раскрыли мне истину.

Эдди был растерян. Он не знал всего этого. Ночь была темная и холодная, а он был молод и слишком уверен в себе.

– Ты ходил вместе со мной к его матери, – продолжал Хочман. – Уж это ты, полагаю, помнишь?

Действительно, Хочман оказал ему честь, взяв его с собой, однако все, что Эдди запомнил, – это безутешную мать, с рыданиями упавшую в кресло. Он помнил, как переминался с ноги на ногу, чувствуя себя неловко перед лицом такого горя и сокрушаясь о том, что ему оказали эту честь.

– Там было еще кое-что, наводившее на размышления. Пятна на полу – наверняка кровь. Мать сказала, что ее жилец исчез. Когда я открыл дверь в коридор, где стояла его койка, я буквально почувствовал исходящее оттуда зло. Что бы ни говорили, но зло – реальная вещь. Оно живет, дышит.

Эдди стало стыдно, что он упустил все эти факты.

– Не было смысла разубеждать мать в том, что мальчик умер своей смертью, так что я сунул деньги судмедэксперту, чтобы он держал рот на замке.

– И позволили человеку, убившему его, избежать наказания? Разве это справедливо?

– Восстанавливать справедливость – это дело Бога, а не мое. Тем не менее я выследил этого типа. Он попал в Томбс и был убит в драке на следующий год. А с матерью я до сих пор встречаюсь время от времени. Она благодарна мне.

– Вы должны были сообщить полиции.

– Вот почему я не пытался тебя вернуть, когда ты сбежал, Иезекиль. Ты был очень способным, но способности – это не все. – Хочман наклонился к Эдди и понизил голос, словно собирался раскрыть ему тайну. – Знаешь, каков твой самый большой недостаток?

Эдди сердито поерзал. Он мог составить целый список недостатков Хочмана, который заполнил бы несколько страниц. Но ему было любопытно.

– Просветите, пожалуйста.

– Ты судишь то, чего не понимаешь. – Хочман вытащил фляжку с гравировкой, сделал глоток и предложил фляжку Эдди, но тот отмахнулся. – Хочешь совет? Я дам его бесплатно, ради нашей старой дружбы.

– Вот уж не думал, что вы даете что-нибудь бесплатно.

– Ну, значит, это будет в первый раз. Итак, запомни: не так важно найти потерянное, как понять, что ты нашел. – Хочман отодвинул в сторону золотой письменный прибор, с помощью которого ставил свою четкую подпись на брачных актах. – Давай посмотрим, что ты разыскиваешь теперь. Положи руки на стол.