Старик, который читал любовные романы - Сепульведа Луис

— Ты что, каждый раз так ведешь подсчет?

— А как же? Для чего, по-вашему, друзья и нужны? Именно для того, чтобы замечать успехи и достижения друг друга. Ну, и похвалить кого, порадоваться за человека — самое милое дело. Только вот мне кажется, что раньше дела лучше шли. Ну, по крайней мере пока сюда еще приезжали новые поселенцы, довольно молодые. Помните того придурка — ну, того, который на спор заставил вас вырвать ему все зубы?

Доктор Рубикундо Лоачамин на мгновение задумался и, покопавшись в воспоминаниях, воскресил в памяти образ человека, явившегося к нему на прием в совершенно дурацком виде: одет он был как крестьянин из какой-нибудь горной деревни — весь в белом, босой, — но при этом с серебряными шпорами на щиколотках.

Тот человек пришел к дантисту в сопровождении чуть ли не двадцати приятелей. Все они, включая и того, кто возжелал стать пациентом, были порядком навеселе. Это были странствующие золотоискатели. Местные жители называли их пилигримами, совершенно позабыв об истинном значении этого слова, не имевшего абсолютно ничего общего с искателями легкой наживы и приключений на свою — и чужие — голову. Золото значило для них все, и им было неважно, где его искать — на речных отмелях или в карманах и кошельках у своих ближних.

Рухнув в зубоврачебное кресло, золотоискатель уставился на врача пустыми, ничего не выражающими глазами. Рубикундо Лоачамин, повидавший на своем веку всяких пациентов, ровным бесстрастным голосом произнес:

— Я слушаю.

— Все. Слышите, доктор? Я хочу, чтобы вы вырвали мне все зубы — один за другим. Складывать их будете вот сюда, на столик, прямо передо мной.

— Открой рот.

Пациент выполнил требование, и доктор смог убедиться, что помимо нескольких совсем гнилых корней во рту у него оставалось много совершенно здоровых или чуть подпорченных, но еще вполне крепких зубов.

— Эй, да их у тебя тут полон рот! А ведь каждое удаление денег стоит. Рассчитаться-то у тебя есть чем? Здесь набежит немало.

На лице золотоискателя наконец впервые появилось осмысленное выражение.

— Доктор, тут такое дело… — доверительно сообщил он. — Ребята — ну, мои друзья, вон те, которые со мной пришли, — они ведь не верят, что я настоящий мужик, круче их всех. И тут вот… Ну я, это… короче… сказал, что вытерплю, если мне даже все зубы выдернут, и при этом ни стонать, ни хныкать не буду. Ну, а они не поверили. Говорят — ни хрена, ты такого не выдержишь. В общем, я с ними поспорил. Теперь дело за вами. Если я выдержу — половина выигрыша ваша.

— Да ты, дохляк, на втором зубе сломаешься! Нагадишь под себя и к мамочке запросишься! — прокричал один из золотоискателей, и вся пьяная компания поддержала его смехом, свистом и веселыми возгласами.

— Слушай, шел бы ты отсюда. Выпил бы с ребятами, забыл бы об этой дури — они и с зубами тебя за настоящего мужика считать будут. — Доктор попытался отказаться от столь безумного предложения. — Зубы — они, конечно, твои, но я все-таки врач и во всякие дурацкие игры играть не собираюсь.

— Тут, доктор, такое дело… Вы уж меня поймите правильно, но если из-за вас я проиграю спор, мне придется отрезать вам голову вот этой хреновиной.

В глазах пациента блеснул недобрый огонек, а его ладонь тем временем крепко обхватила потертую рукоятку изрядно поработавшего на своем веку мачете. Отступать было некуда, и доктор Лоачамин занялся обеспечением технической стороны спора.

Пациент снова широко раскрыл рот, и стоматолог уже всерьез, профессионально осмотрел его челюсти. Удалить предстояло пятнадцать зубов разной степени сохранности. Выслушав вердикт, пациент выложил на алой салфетке ряд из пятнадцати золотых крупинок — крохотных самородков. Остальные золотоискатели, заключившие пари, выложили вдоль этого ряда свои ставки — за и против. Начиная с пятой позиции, количество золота в этой импровизированной таблице заметно возрастало.

С первыми семью зубами пациент расстался, ни разу не вздрогнув. На пристани и на берегу стояла полная тишина. Все ждали, что будет дальше. В момент удаления восьмого зуба был, по всей видимости, серьезно поврежден какой-то кровеносный сосуд, и рот пациента за несколько секунд заполнился кровью. Золотоискатель не произнес ни слова, но жестом потребовал у доктора сделать перерыв. Несколько раз сплюнув на доски пристани кровавую слюну, он отхлебнул порядочный глоток водки, однако не проронил ни звука. Два-три глубоких вдоха — и, повинуясь властному жесту пациента, доктор Лоачамин продолжил экзекуцию.

Когда дело подошло к концу, пристань Эль-Идилио напоминала двор небольшой деревенской скотобойни. Страшнее всего было смотреть на выигравшего пари золотоискателя. Обливаясь кровью, с изрезанными, искусанными и перекошенными от боли губами, он с видом чемпиона кивнул проигравшим и занялся отсчетом обещанной доктору доли выигрыша.

— Да, вот времена-то были, — сказал доктор Лоачамин и, вздохнув, сделал порядочный глоток фронтеры. Водка словно огнем обожгла ему горло, и он с болезненной гримасой протянул бутылку обратно старику.

— Доктор, ладно вам рожи корчить. Вам ли не знать, что эта штука убивает всех червяков и прочую гадость, которая живет у нас в кишках…

Появление на реке двух каноэ заставило старика замолчать на полуслове.

Две лодки приближались к пристани, и вскоре стало видно, что с борта одной из них к воде свешивается голова белого человека.

Глава вторая

Местный алькальд — единственный в селении государственный служащий и представитель власти, слишком далекой, чтобы вызывать у кого-то страх, — был человеком весьма тучным и при этом постоянно и обильно потел.

Старожилы поселка утверждали, что потеть он начал с того самого момента, как сошел с борта «Сукре» и ступил на пристань Эль-Идилио. С того дня он извел на вытирание пота несметное количество салфеток и носовых платков, успев заработать среди местных жителей прозвище Слизняк.

За спиной у алькальда поговаривали, будто раньше он занимал более приличный пост в одном из крупных городов в горах, но за какую-то провинность был фактически сослан в эту невообразимую глушь на востоке страны.

Помимо того, чтобы потеть, у алькальда было и другое занятие: методичное уничтожение запасов пива. Он опорожнял бутылку за бутылкой, сидя у себя в кабинете и пытаясь делать глотки то пореже, то поменьше, чтобы растянуть удовольствие, потому что понимал: как только запас этой живительной влаги кончится, окружающая действительность покажется ему еще более унылой и безнадежной.

Время от времени удача улыбалась потному толстяку, и с приездом в Эль-Идилио какого-нибудь гринго его внутренняя засуха неожиданно сменялась внеплановым дождичком из виски. В отличие от остальных жителей селения, алькальд не пил завозившуюся сюда на «Сукре» водку. Толстяк утверждал, что от фронтеры у него бывают кошмары, и потому старался не употреблять столь популярный в этих местах напиток из страха перед умственным помешательством.

Когда именно алькальд завел себе сожительницу из индианок хибаро, никто уже и не помнил. Все знали, что Слизняк в пьяном виде частенько поколачивает ее под тем предлогом, что она его якобы заколдовала и приворожила. Поговаривали, что рано или поздно она не выдержит такого обращения и убьет своего мучителя. Время от времени некоторые даже заключали долгосрочные пари на этот счет. Следует отметить и еще одно: со времени своего появления в Эль-Идилио Слизняк умудрился добиться того, что его возненавидели все жители поселка.

Он прибыл в этот богом забытый край, одержимый манией собирать какие-то немыслимые налоги. На самом деле вознамерился он продавать лицензии на охоту и рыбную ловлю на никем не управляемой территории. Другой его бредовой затеей была попытка взимать налог за пользование природными ресурсами с тех, кто приносил из сельвы сырые, требовавшие просушки дрова — ветви деревьев, гораздо более древних, чем все законы государства. В припадке служебного рвения он приказал даже построить в селении тростниковую хижину-камеру, в которой собирался держать местных пьяниц, отказывавшихся платить штраф за нарушение общественного порядка.