Одинокий волк - Пиколт Джоди Линн

Я готова вот-вот разреветься и списываю все на то, что в больнице невозможно, черт побери, поспать, потому что кто-то постоянно тебя будит, чтобы измерить давление или температуру. Я не позволяю себе думать, что чуть не плачу из-за того, что Эдвард забрался мне под кожу. Я слишком долго возводила вокруг себя кирпичную стену, чтобы признаться, что ему удалось так быстро пробить в ней брешь.

– Нашел в своем Таиланде Бога или Будду? – спрашиваю я. – Знаешь что, Эдвард. Я тебя не прощаю. Вот так!

Я говорю как избалованный ребенок. Он сам меня до этого довел. Я ненавижу его за то, что он заставляет меня быть тем, кем я не являюсь, даже больше, чем за то, что он сидит в палате моего отца, строя из себя того, кем на самом деле не является.

Но Эдвард и глазом не моргнул, словно он читает меня, как открытую книгу, с помощью таинственного Розеттского камня, благодаря которому понимает, что я говорю совершенно не то, что думаю.

– Сейчас речь не о нас с тобой, – терпеливо объясняет он. Спокойно. – У нас еще будет время выяснить отношения. Но у отца этого времени нет.

От того, что он наконец-то спрашивает мое мнение относительно папы, у меня кружится голова. На мгновение я чувствую себя до смешного счастливой – такой счастливой, как в детстве, когда Эдвард забирал меня из школы на своем потрепанном автомобиле, а всем моим подружкам приходилось ехать домой с мамами на определенно менее крутых тачках. Он даже позволил мне выбрать имя для своей машины. «Погоня. Гадюка. Люцифер, – предлагал он. – Как-нибудь позадиристей». Вместо этого я назвала ее Генриеттой.

– Кара, он не может быть вечно подключен к аппаратам.

Возможно, всему виной болеутоляющие, или это просто шок. Но мне потребовалось несколько секунд, чтобы сложить два и два. Чтобы понять, что мой брат, который уехал после ссоры с отцом, взрастил свою ненависть, как паучник, чтобы годы спустя ростки этой ненависти пронизали каждую его клеточку.

– Ты так его ненавидишь, что готов убить?

Глаза Эдварда темнеют. У меня тоже темнеют глаза, когда я злюсь. Удивительно увидеть свое зеркальное отражение в лице другого человека.

– Мы должны быть готовы принять трудное решение.

Тут я теряю нить разговора. Кто он такой, чтобы рассказывать мне о трудных решениях, – мой брат, который бросил свою семью шесть лет назад? Он понятия не имеет, каково это – слышать через стены, как мама плачет по ночам. Или когда незнакомая женщина подходит, в то время как папа занят своим ежедневным общением с волками в Редмонде, и протягивает тебе клочок бумаги с номером телефона. Он понятия не имеет, каково присутствовать на второй свадьбе своей мамы, а потом возвращаться домой и видеть, что за столом сидит пьяный отец и спрашивает, как прошла церемония. Понятия не имеет, каково покупать продукты, чтобы семья не голодала, подделывать подписи на табеле успеваемости и придумывать отговорки, когда папа забывает прийти на встречу с учителями. Он понятия не имеет, каково приходить в гости к собственной маме, видеть ее с близнецами и чувствовать себя ненужной. Он понятия не имеет!

И я делала этот выбор по одной-единственной причине: я так же сильно хотела спасти свою семью, как Эдвард стремился ее разрушить. Потому что, когда доходит до дела, единственный, на кого можно положиться, – это человек, которому ты можешь вручить свою жизнь. И я сделаю это для своего отца, что бы там ни думал Эдвард.

Я не могу смотреть ему в глаза, поэтому гляжу поверх плеча. Одна из участниц «Колеса судьбы» пропускает ход.

– Я понимаю, что тебе больно, – через минуту произносит Эдвард. – На этот раз тебе не придется проходить через это одной.

– Через это?

Он отводит глаза.

– Терять того, кто тебе не безразличен.

Однако он ошибается. Несмотря на то что он стоит в метре от меня, я еще никогда не чувствовала себя такой одинокой. Поэтому я поступаю так, как поступил бы любой загнанный в угол волк.

– Ты прав. Потому что я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедиться, что папа поправится.

Эдвард поджимает губы.

– Если хочешь, чтобы к тебе относились серьезно, веди себя как взрослая, – отвечает он. – Ты слышала, что сказали врачи. Он не вернется, Кара.

Я недоуменно таращусь на него.

– Ты же вернулся.

Он пытается возразить, но я хватаю пульт и делаю звук громче. Раздается звонок, когда участник, выбравший букву «В», выигрывает тысячу двести долларов. Я жму на кнопки, и голос Эдварда тонет в аплодисментах.

Я веду себя как двухлетний ребенок. Вероятно, так и есть, потому что по определению младенцам просто необходимы родители.

Я не свожу глаз с «Колеса удачи». В итоге Эдвард сдается и выходит из палаты. Бормочу себе под нос разгадку загадки: «Кровь гуще воды».

Следующий участник выбирает букву «П», звучит сигнал.

Иногда люди бывают такими глупыми.

Впервые я лицом к лицу столкнулась с волками, когда мне было одиннадцать. Папа только-только сделал первый вольер в Редмонде. Он дождался закрытия, а потом завел меня за первое заграждение, подвел ко второму. В вольере сидели Вазоли, Сиквла и Кладен – первые волки, оказавшиеся в неволе, которых он привез в парк. Он заставил меня присесть – от волков меня отделял только надежный забор из рабицы – и поднял вверх мои кулаки, чтобы костяшки пальцев чуть касались проволоки. Так волки могли привыкнуть к моему запаху.

Вазоли, альфа-самка, тут же бросилась в дальний угол вольера.

– Она боится тебя больше, чем ты ее, – негромко сказал отец.

Сиквла выполнял роль волка-контролера, а Кладен – бета-самца. Большой, с густыми черными полосами вдоль спины и хвоста, как будто кто-то провел по нему маркером, он подошел прямо к забору и уставился на меня круглыми глазами. Я инстинктивно попятилась к отцу, который стоял у меня за спиной.

– Они чувствуют твой страх, – предупредил он. – Поэтому не отступай.

Негромким, спокойным голосом он объяснил мне, что будет дальше. Он откроет ворота загона, а потом мы пройдем через небольшие проволочные двойные ворота и закроем их за нами. Потом он откроет внутренние ворота и я войду. Вставать в полный рост нельзя. Нельзя двигаться. Волки проигнорируют мое появление или убегут, но если я подожду, то они могут подойти ко мне поближе.

– Они чувствуют, когда у тебя начинает колотиться сердце, – прошептал папа. – Поэтому не показывай им, что боишься.

Мама была против того, чтобы я заходила в вольер с волками, и ее можно понять: какая мать по собственной воле стала бы толкать ребенка в лапы опасности? Но я видела, что уже несколько месяцев папа был своим в стае волков. Я, вероятно, никогда бы не заняла свое место у туши, не стала бы рвать зубами сырое мясо, как делал отец, когда по обе стороны от него двое волков клацали зубами, но папа надеялся, что у Вазоли будут волчата и я захочу помочь их вырастить.

Вазоли я не боялась. Поскольку она была альфа-самкой, она никогда бы ко мне не подошла – она являлась носителем всех знаний стаи и оставалась бы подальше, насколько могла, от незнакомого существа. Кладен был крупным волком, килограммов шестьдесят одних мышц, но его я боялась не так сильно, как Сиквлу, который всего месяц назад отправил смотрителя зоопарка в больницу, сорвав ему мясо на пальце до самой кости. Бедняга работал сторожем и протянул руку, чтобы погладить Сиквлу, думая, что тот намеренно чешется об забор, но не успел и глазом моргнуть, как волк повернулся и укусил его за палец. Сторож заорал и попытался отдернуть руку, но Сиквла только сильнее сжал челюсти. Если бы он стоял не двигаясь, Сиквла, вероятнее всего, отпустил бы его.

Каждый раз, встречая этого смотрителя с перебинтованной рукой, я вздрагивала.

Отец убедил меня, что если тоже будет в вольере, то Сиквла, скорее всего, оставит меня в покое.

– Готова? – спросил отец.

Я кивнула.

Он открыл вторые ворота, и мы вошли в вольер. Я опустилась на корточки там, где велел отец, и стала ждать, когда же мимо меня пройдет Кладен. Я задерживала дыхание, но волк продолжал бегать между деревьями в глубине вольера. Потом подошел Сиквла.