Публичные признания женщины средних лет - Таунсенд Сьюзан "Сью"

Наискосок от меня сидел, на мой взгляд, самый толстый человек Австралии; видимо, летел выступать за свою державу в международном конкурсе толстяков. Подбородков у него было больше, чем каскадов на Ниагаре, причем все почти такие же мокрые. Лицо он вытирал белым носовым платком, которого хватило бы, чтобы оснастить небольшой парусник. Поймав мой взгляд, толстяк сказал:

— Не мешало бы выпить.

Я вынула трубку изо рта и опять состроила кислую улыбку. Я видела, как толстяк тщетно жмет и жмет кнопку вызова бортпроводника. Неужто весь экипаж благополучно эвакуировался с парашютами? Ну наконец! Включили систему связи. Послышалось неровное тяжелое дыхание. Уж не сердечный ли приступ у командира?

— Говорит командир корабля. У нас… — Снова неровное дыхание.

Тем временем я заполняла паузы в уме. Я же драматург, в конце концов. Пусть обруганный и отверженный, но все еще способный драматизировать. Я представила, что командир экипажа чуть жив, а второй пилот погиб.

— Произошла разгерметизация кабины, — взяв себя в руки, сказал командир. — Кислородная система тоже неисправна. Мы вынуждены снизиться до высоты три тысячи метров, а затем придется полетать над морем и сбросить топливо.

— Аварийная посадка, — простонал самый толстый человек в Австралии.

Тряское снижение так затянулось, что я успела написать сумбурное, мелодраматическое прощальное письмо семье, а главный толстяк Австралии — выбраться из кресла и угостить себя, меня и Серый Костюм капелькой джина. Со льдом и лимоном мы не мудрили. Сбросив топливо, самолет с горем пополам вернулся в Мельбурн и приземлился среди машин «скорой помощи».

В зале для транзитных пассажиров я обратилась к служащей аэропорта: нельзя ли выделить уголок, где человек тридцать курильщиков с самолета могли бы подымить и успокоить свои расшатавшиеся нервы?

— Нет, — сурово ответила она. — Это противоречит правилам безопасности.

Я кисло улыбнулась.

Бабушка как она есть

Я не претендую на звание хорошего родителя. Отнюдь. Я допустила массу ошибок — до сих пор допускаю. Больше того, я продолжаю совершать ошибки и в роли бабушки. Недавно, к примеру, пыталась разбудить в своем внуке Найале страсть к филателии и первым делом притащила бедняжке целый пакет с разношерстными марками из Австралии. Под моим диктатом мальчик провел один вечер прошлых выходных, сортируя марки по кучкам: кучка мишек-коала, кучка кенгуру, кучка звезд австралийского спорта. На второй вечер я ему предложила наклеить марки в альбом и в своих требованиях к порядку в альбоме была весьма строга.

Найал сделал все, как велено, но я чувствовала, что его подмывает спросить:

— Зачем, бабуль? Что это за игра такая, дурацкая и нудная?

Он у нас мальчик вежливый, вопрос проглотил, но стоило мне сказать, что на сегодня, пожалуй, хватит, — отпрыгнул как кенгуру и рванул в другую комнату смотреть телевизор, я и оглянуться не успела. Его сестренка, пятилетний белокурый смерч в юбке, уже пила там коктейль и смотрела «Лолиту». (Прежде чем вы настучите на меня в Общество защиты детей, позвольте пояснить, что коктейль состоял из ядовито окрашенного лимонада со льдом, соломинки, пластмассовой пальмы, обезьяны на палочке и бумажного зонтика. Что касается «Лолиты», то, на мой взгляд, в «Кенгуренке Скиппи» эротики куда больше.)

Угомонились мы очень поздно. Наш белокурый смерч пожелала спать в моей кровати, поскольку (по ее мнению) на лестнице в нашем доме живет привидение. Я слишком устала, чтобы читать ей лекцию о статистической недостаточности доказательств существования паранормальных явлений.

Утром они воспользовались моей слабостью и вынудили посмотреть вместе с ними фильм «Маппеты на Острове сокровищ». Позже я наблюдала, как они с энтузиазмом насыпают хлопья в тарелки. Я стояла рядом, с молочником и сахарницей наготове.

— Мы сами возьмем молоко и сахар! — возмутились оба, и я подчинилась. А когда снова повернулась, увидела у каждого на хлопьях по горке сахара. Примерно с Килиманджаро.

— Что вы делаете? — закричала я. — Ведь я же сказала — не слишком много сахара!

— Это и есть не слишком, — рассудительно ответили они.

Днем мы на такси поехали в кино. По дороге внуки во все горло задавали мне вопросы на засыпку об устройстве Солнечной системы, а таксист мерзко, издевательски хохотал над моими ответами, пока не высадил нас у одного из жутких новомодных загородных комплексов культуры и отдыха. Едва взглянув на тоскливое, приземистое здание из красного кирпича, я испытала вспышку ненависти к самой концепции стандартизованных культуры и отдыха и острое желание оказаться дома за книгой. Перед началом фильма мы сходили в ресторан. Говоря «ресторан», я хочу, чтобы вы знали, что это «ресторан» в очень широком смысле слова.

Мы послушно постояли у таблички «Пожалуйста, подождите, пока освободятся места», но через несколько минут поняли, что желторотые официанты нас игнорируют, нам это надоело, и мы прошли за столик. Изучили меню. Через полчаса, когда мы втроем уже не раз все обсудили и продумали, подошел юноша с карманным компьютером. Он весело извинился за задержку.

— Черт знает что творится, мы все с ног сбились, — добавил он, кивая в сторону коллег, которые травили анекдоты у окна раздачи.

Услышав заказ нашей блондинки — картошка в мундире с сыром, — юноша покачал головой:

— После трех не подаем.

Я уж было решила, что прозевала новый закон, пока каталась по заграницам. Не ввели ли для печеной картошки комендантский час?

Внук заказал напиток:

— Пожалуйста, шоколадный коктейль, самый густой, чтобы соломинка стояла и не падала.

Я порадовалась его вниманию к деталям, но огорчилась, когда стакан наконец принесли и соломинка в нем не то что не стояла, даже не сидела. Пища была невероятно гадкая — мне стало ясно, почему она в огромном количестве валяется на полу ресторана.

Забирая со стола почти полные тарелки, официант поинтересовался с тупой улыбкой:

— Все в порядке?

— Нет, все ужасно, — сообщила я мило.

Он столь же мило ответил:

— По воскресеньям у нас всегда толпы.

Все так же мило я пообещала:

— Мы к вам и в будни больше не придем.

В кинотеатре мы заправились попкорном и колой. Следующие полтора часа я мрачно созерцала скачки Кермита и мисс Пигги, на сей раз по Острову сокровищ, но время от времени поворачивалась и смотрела на любимые лица внуков, не сводивших глаз с экрана. Я была счастлива сидеть рядом с ними. И поклялась себе стать лучше как бабушка. Когда вернемся домой, я прочитаю им шедевр Роберта Луиса Стивенсона «Остров сокровищ». Уберу с глаз долой чертов альбом с марками и прогоню привидение с лестницы. И еще поставлю в духовку печься три картофелины.

Туристка

Вот как он умер. Он завернул в таверну «У Марии» выпить кофе, как обычно. Потом прошел в загон проверить овец, заглянул в свой магазин, там почувствовал себя нехорошо, вернулся домой, сел на диван и умер.

Последний раз я видела бакалейщика в живых, когда зашла в его длинный сумрачный магазин за пластинками — синими такими, для устройства, которое втыкается в розетку и отгоняет комаров, банкой сухого молока и ярким розово-белым пляжным ковриком. Бакалейщик, по обыкновению, мотался туда-сюда, что-то бормотал по-гречески ржавым, как гвозди, голосом. Ни на выбранном мною коврике, ни на его собратьях не было ценника. Бакалейщик прохрипел что-то женщине в задней комнате, а та что-то гаркнула в ответ. Для английского уха диалог звучал как последняя перед разводом ссора, но я-то понимала, что скорее всего он ее спросил: «Почем у нас бело-розовые коврики?» — а она, видимо, ответила: «Не знаю, милый».

Все в нем было костлявое: нос, лоб, руки и ноги, а локтями можно было резать сыр. В греческом я ноль, если не считать «спасибо-пожалуйста», поэтому он обрисовал возникшую проблему, подтянув плечи к ушам. Я изобразила жестами, что заплачу, сколько запросят на острове Скирос само собой подразумевается, что тебя не обманут.