День независимости - Форд Ричард
– Это Нью-Джерси, Джо, – как всегда, отвечаю я. – И довольно приятное место к тому же. А Вермонтом вы сыты по горло.
За чем, как правило, следует скорбный ответ Джо: «Да, вот такой я тупой мудак». Однако на сей раз он произносит лишь «да» и устремляет на меня проникновенный взгляд – маленькие и какие-то плоские райки его карих глаз уплощились еще сильнее, как будто с них спала некая яркая пелена и Джо пришлось взглянуть в лицо всей этой херне.
– Вы ничего не теряете, – говорю я, до половины застегивая молнию на куртке и шевеля пальцами ступней, отсыревшими, пока я стоял под дождем в «Сонной Лощине». – Приобретать этот дом вы отнюдь не обязаны.
Не всякий риелтор рискнул бы произнести такое. «Всякий» сказал бы: «Вы, черт подери, обязаны приобрести этот дом. Такова воля Божия. Не приобретете, Господь просто-напросто в ярость придет. Жена вас бросит, и увезет вашу дочь в Гарден-Гроув, и отдаст в школу, принадлежащую “Ассамблее Бога”, и вы ее больше не увидите, – вот что с вами будет, если вы не купите этого сукина сына еще до полудня».
Я же вместо этого небрежно произношу:
– Ничто не мешает вам выехать нынче же вечером в Айленд-Понд, как раз поспеете туда ко времени, когда вороны устраиваются в гнездах на ночь.
Невосприимчивый к чужому остроумию Джо холодно смотрит на меня снизу вверх (я выше его на несколько дюймов, зато он сложен покрепче). Он явно собирается сказать что-то (несомненно саркастическое), но передумывает и снова переводит взгляд на непритязательную вереницу каркасных строений с кирпичными фундаментами и шатровыми крышами (у некоторых решетки на окнах имеются), возведенных, когда он был подростком; от одного из них – 213-го, на другой стороне Чарити-стрит, – молодая, фантастически рыжая женщина (волосы у нее даже ярче, чем у Филлис) катит к бордюру мусорный бак на колесиках, предназначенный для последнего перед 4 июля мусоровоза.
Это несомненная молодая мамаша в синих, обрезанных по колено джинсах, теннисках на босу ногу и голубой домашней рубашке, небрежно, но продуманно завязанной под грудью узлом а-ля Мэрилин Монро. Поставив пластмассовый бак рядом с почтовым ящиком, женщина бросает на нас взгляд и машет нам рукой: веселый, беспечный жест, говорящий, что она знает, кто мы, – кандидаты в соседи, более занятные, быть может, чем нынешний владелец дома.
Я машу ей в ответ, Джо воздерживается. Возможно, он размышляет сейчас о том, как следует смотреть на вещи, находясь на одной с ними плоскости.
– Я вот думал по дороге… – произносит он, глядя, как молодая Мэрилин быстро проходит подъездную дорожку и скрывается в пустом гараже. Хлопает дверь. – Думал, что вы везете нас туда, где мне придется жить до конца моих дней. (Ну вот, я был прав.) Решение на этот счет почти целиком зависит от других людей. А моя способность верно оценивать вещи уже не та, что прежде. (Сказанное мной, что приобретать этот дом он не обязан, Джо пропустил мимо ушей.) Я, черт возьми, не понимаю больше, что правильно, что нет. Мне осталось только одно: держаться, пока хватает сил, в надежде, что по-настоящему дерьмовые варианты рано или поздно покажут свою дерьмовость и я буду избавлен хотя бы от них. Вы понимаете, о чем я говорю?
Думаю, да.
Я слышу, как Филлис тараторит в доме, представляясь тому, кто открыл ей дверь, – не самому, продолжаю надеяться я, Хаулайхену. Мне хочется тоже войти в дом, но я не могу оставить Джо здесь, под роняющими капли деревьями, погруженным в глубокие раздумья, конечным результатом которых может стать двухэтажное отчаяние и загубленная возможность покупки.
На другой стороне улицы, в 213-м, рыжая женщина, за которой мы наблюдали, вдруг раздергивает шторы на окне спальни, расположенной в дальнем от нас конце дома. Я вижу только ее голову, она же беззастенчиво разглядывает нас. Между тем Джо продолжает печалиться о своей неспособности правильно оценивать ситуацию.
– Пару дней назад Фил и Соня уехали в Крафтсбери, – мрачно сообщает он, – а я взял да и позвонил женщине, которую когда-то знал. Просто позвонил. В Бойсе. У нас с ней был пустяковый романчик – вообще-то не такой уж и пустяковый – после того, как пошел прахом мой первый брак. Вернее, как раз перед этим. Она тоже горшечница. Делает глазурированные вещи для магазинов «Нордстром». Мы поговорили немного о прошлом и так далее, а потом она сказала, что должна бежать, спросила мой номер. И, когда я его продиктовал, рассмеялась. Сказала: «Господи, Джо, у меня в книжке куча телефонов на М, а твоего среди них больше нет».
Джо засовывает маленькие ладони под мышки, уже повлажневшие, и, глядя в сторону 213-го, обдумывает свои слова.
– Да ничего особенного она сказать не хотела, – говорю я, по-прежнему снедаемый желанием сдвинуться с места.
Филлис уже углубилась в дом. До меня доносятся ее однообразные восклицания в том духе, что ничего лучшего она пока не видела. – Расстались вы, насколько я понимаю, по-хорошему, так? Иначе вы ей не позвонили бы.
– О, разумеется. – Бородка Джо сдвигается вправо, потом влево – по-видимому, он проводит всестороннюю перепроверку своей памяти. – Без кровопролития. Какого-либо. Но я действительно думал, что она перезвонит мне, предложит встретиться, – ради чего я, если честно, и позвонил. Эта волынка с покупкой дома кого хочешь до крайности доведет.
И надумавший изменить жене Джо обращает на меня исполненный глубокого смысла взгляд.
– Вот тут вы правы, – говорю я.
– Однако она не позвонила. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно. – Он кивает и снова отворачивается к 213-му, к выкрашенным в неяркий зеленый цвет доскам над кирпичной частью фасада и выцветшей красной парадной двери, которой никто не пользуется. Шторы в спальне уже снова сдвинуты. Все это минует внимание Джо. Некое убаюкивающее свойство настоящей минуты, или места, или мглистого дождика, или далекого гула шоссе 1 вдруг наделяет его способностью додумать до конца хотя бы одну мысль.
– Вряд ли это имеет какое-то значение, Джо, – говорю я.
– Я ведь даже и не вспоминал никогда об этой чертовой бабе, – продолжает он. – Если бы она позвонила и сказала, что летит в Берлингтон, хочет встретиться со мной в «Праздничной харчевне» и затрахать меня до смерти, я бы, скорее всего, отвертелся.
Джо не замечает, что говорит обратное сказанному им же минуту назад.
– Может быть, она это поняла, потому и не позвонила. Решила избавить вас от лишних хлопот.
– Да, но я-то сбился с панталыку и неверно оценил ситуацию, – печально произносит Джо. – Не сомневался, что она позвонит. Вот в чем суть. Это был ее поступок, а не мой, я из него даже выводов правильных сделать не смог. Все произошло помимо меня. Точно так же, как происходит сейчас.
– А вдруг вам этот дом понравится, – неубедительно отвечаю я. Штора большого венецианского окна на фасаде дома 213 резко сдвигается, и за ней обнаруживается молодая рыжая Мэрилин, смотрящая на нас с выражением, которое кажется мне с такого расстояния хмуро обвиняющим, – похоже, она принимает нас за людей, заслуживающих того, чтобы прожечь их злым взглядом.
– Вот вы бы наверняка добились от нее своего. – Джо смотрит в мою сторону, но не на меня, а за меня, поверх моего левого плеча, – обычная его и самая легкая для собеседника манера общения. – Мы с вами одних лет. Вы разведены. Имели кучу женщин.
– Пора войти в дом, Джо, – говорю я. Вообще-то я ему сочувствую. Неверие в свои оценки – и даже хуже, понимание того, что по каким-то существенным, черт их дери, причинам тебе не следует им доверять, – это может стать одной из главных причин наступления Периода Бытования, а также одной из наименее терпимых его особенностей, к которой тебе придется пристраиваться с немалой осмотрительностью. – Ладно, давайте я попробую вам кое-что объяснить.
Я принимаю позу типичного оценщика страхового убытка – прижимаю сложенные крест-накрест руки, в одной зажат планшет, к ширинке.
– После развода я хорошо сознавал, что со мной произошло, сознавал, что, по сути дела, бездействовал, вел себя, как трус или по меньшей мере мудак. Трудно сказать, был ли я прав. Но я дал себе слово: никогда не жаловаться на жизнь, просто стараться делать все, что в моих силах, даже совершая ошибки и все такое, потому что это единственно правильный путь, верны твои оценки или не верны. И я это слово сдержал. Не думаю, что вы из тех, кто строит свою жизнь, избегая ошибок. Вы сами делаете один выбор за другим и живете с ними, даже если не считаете, что это ваш, черт побери, выбор.
